Страница 97 из 108
— Как продвигается твоё творчество? — поинтересовалась она.
— Вы знаете, непросто. Как писатель я чувствую необходимость наполнять свои творения чем-то действительно важным, чем-то стоящим внимания.
— Угу, угу…
— Но в последнее время я слишком часто стал находиться в, так сказать, высшем обществе, которое выстроило стену из денег на пути настоящих проблем людей, простых людей, которых то самое общество, называющее себя высшим, не видит как раз ввиду наличия этой стены.
— Ты очень умный мальчик, Серёжа, и говоришь правильно, — Валентина Васильевна улыбалась, смотря на меня. Мы виделись нечасто, но каждый раз она принимала меня по-матерински тепло. — Всё у тебя будет хорошо.
— Конечно, у такого талантливого парня ещё бы не было всё хорошо, — внезапно влился в разговор Аркадий Геннадьевич. — Серёж, у меня есть знакомый, богаты-ы-ы-ый шо чёрт. Так вот, у него дочка на пару лет моложе тебя, — он стал улыбаться, как улыбается всякий, кто занимается подобным сводничеством. — Может, вас познакомить?
— Пожалуй, я пас.
— А чего это?
— Потому что он не бездумный придурок, — гневно ответила Валентина Васильевна за меня, — которому лишь бы свой стручок по ветру пускать. Серёжа умненький мальчик, и жениться на деньгах не будет!
— Это была бы выгодная партия, Серёжа, — продолжил он, не обращая на едкие выпады в свой адрес. — А дальше будет всё как в сказке: семья, детишки, спокойная и размеренная жизнь…
— Аркадий Геннадьевич, попробуйте вино — особенно неплохое, я считаю…
Наконец вышел придурок в костюмчике с бабочкой и бородой. Он сразу же стал пытаться веселить всех присутствующих своими неуместными шуточками и якобы весёлыми наигранными речами. После всего сказанного он пригласил родителей молодожёнов к микрофону для обозначения своих праздничных речей. Родители Даниэля походили на типичную аристократическую семейку с закосом на модную одежду и свободные, но при этом такой же строгие манеры. Рядом с ними стали поодаль друг от друга родители Анюты. Каждый из них по очереди произносил поздравления, не забывая в своих пожеланиях упомянуть дежурные «счастья, здоровья» и огромного нескончаемого конвейера по производству новых мешков с дерьмом на этот свет, словно всех окружающих было недостаточно. В своей речи Валентина Васильевна не забыла, как всегда, по касательной зацепить своего экс-мужа, упрекнув того в неверности и безответственности, но тот держался молодцом, попытавшись даже кое-как скрасить свои слова извинениями за все причинённые неудобства (годы неудобств) своего отсутствия в жизни Анюты. В итоге все выпили, и какое-то время играла паршивая весёлая музыка, которая не располагала меня ни к чему, кроме как к выпивке. Меня чутка штормило, так что пил я потихоньку, не спеша. Через какое-то мгновение бородатый залупоносец вышел на сцену вновь и пригласил лучших друзей молодожёнов. Стали выходить какие-то чуваки из тусовки псевдомолодых, мой локоть потревожила Валентина Васильевна.
— Серёж, давай, иди, тебя позвали, — моя фамилия как-то пролетела мимо ушей, так что я спешно поднялся из-за стола, слегка потревожив его своими ногами, разлив некоторое количество спиртного на стол.
Стоя среди всей этой пиздобратии с книжкой, мне не было трудно — хлам в крови и голове стал царствовать над телом, так что я просто ждал своей очереди, пошатываясь туда-сюда. Анюта смотрела на меня беспокоящимся взглядом. Каждый из засранцев рядом со мной желал какой-то хуеты, а также клал конвертики с деньгами на стол с подарками. Все их слова пытались казаться красивыми и к месту (один даже попытался прочитать стих, но слегка запнулся, сбился, после чего достал телефон и дочитал до конца), однако смысл в них никогда и не хотел существовать, так что мой мозг просто не смог распознать информацию, которые те с умным видом пытались передать. Дошла очередь, наконец, и до меня.
— Анюта, — заговорил мой пьяный рот, — я понимаю, насколько это важный день для тебя. Ты выходишь замуж, как, собственно, и хотела. Как и многие девушки всегда этого хотят — мне, конечно, радикально непонятно, зачем, но это уж, как говориться, ваши трудности. Так вот… день этот важен не только для тебя, не только для твоих родителей и родителей Даниила…
— Даниэля, — грозным и хмурым лицом произнёс новоиспечённый муж.
— Да, вот его…, — продолжил я. — Но этот день важен и для меня тоже. Анюта, я столько раз видел, как мои друзья пропадали после начала их семейной жизни, что и не пересчитать. Ты оставалась моей опорой, но настал тот день, когда и ты туда же нырнула с головой. Но прежде чем поздравить тебя с удачным браком, который, вероятно, положит конец нашему общению (особенно учитывая взгляд твоего мужа на меня), — тот и впрямь смотрел мерзко и с ненавистью, пытаясь всё, конечно, скрывать, но выходило, откровенно говоря, плохо, — позволь дать тебе кое-что, что, быть может, ты однажды откроешь и вспомнишь меня каким-нибудь словом: добрым или нет — без разницы. И это не моя книга, нет. Было бы слишком цинично и глупо с моей стороны дарить своё же творение. Прими же от меня ту книгу, что когда-то изменила мою жизнь, не позволив вернуться обратно к прежней тупой голове, — в зале раздался дурной шёпот аристократии. — Да, пусть подарок дешёвый, и кто-то, вероятно, скажет, что я поскупился, но чёрт с ними, Анюта. Чёрт с ними, говорю я тебе. Эти кретины не понимали и никогда не поймут ценность настоящей жизни — не только своей, но и чужой тоже. Однажды прочти это, и придёт к тебе понимание многих вещей. Не придёт — так прочти ещё раз. Прозрев единожды, ты перестанешь быть слепцом до конца своих дней, не бросай это, нет. Прочти когда-нибудь, и вспомни меня, дурно пахнущего, небритого и нестриженного писаку, который когда-то имел честь быть твоим другом. Желать ничего не буду, прости. Твои желания и так, как я вижу, сбылись. Хотя нет… всё же, одно скажу: желаю тебе поменять все твои желания, для чего и даю тебе инструмент. Воспользоваться им или нет — дело твоё. А пока, пока давайте пить, раз уж случилось радостное для всех событие, — я улыбнулся, но чувствовал всю фальш и недоигранность оскала; ощущалась досада, по лицу Анюты прокатилась слеза. Я бросил книгу на стол с подарками. Все начали пить, но не с таким задором, как делали это раньше. Гости со сцены пошли по своим местам, а Анюта бросилась ко мне с объятиями и слезами. По её лицу текла тушь. Я крепко схватил её, а она меня. Плакать хотелось и мне, честно, кто бы ни попрекал меня за отсутствие мужества. Мужество не есть отсутствие слёз. Да и про мужество я толком ничего не знал, только знал, что никто не может диктовать мне какие-то правила.