Страница 49 из 108
— А я вот думаю: не в Аду ли мы живём сейчас?
— Русские уж точно, да.
— Хе-хе, это ты верно подметил. Запиши себе там да на меня сошлись.
— Я подумаю над этим.
— Это как? Я же мысль подкинул.
— Не поверите, но я уже думал над такой темой. Да и какая разница, кто придумал? Писатели, по сути своей, это те чуваки, кто вовремя записал мысли на бумагу, а свои они или нет — не столь важно. Всё равно в веках останется лишь самый запоминающийся человек, сказавший что-то, пусть даже и мысль не из его головы вовсе.
— Тогда писатели — шарлатаны, разве не?
— Скорее всего, да. По большей своей части, в наше время уж точно. Хотя некоторые чужих мыслей начитаются, а потом давай переиначивать идею.
— А нахрен читать тогда? Я чёт не понимаю. Ты же тогда своего ничего не создашь.
— Хм, если мы будем рассматривать путь человеческой мысли как строительство вавилонской башни, которая стремится к вершинам знаний: если каждый за свою жизнь сможет построить только фундамент и пару этажей, то ни к чему мы так не придём. Это сейчас нам активно навязывают такую идею, мол, «иди своей дорогой», а приводит она хуй знает куда. Вот и все дела. Не смотри, что написано на камне, не слушай чужих советов, особенно умных людей, и тогда окажешься в жопе с большой вероятностью.
— О завернул. Хе-хе. Мы, кажись, приехали, — сказал он мне, и мы остановились возле высокого многоэтажного дома.
— Ага, я там карточкой расплатился, кажись. Спасибо большое.
— Тебе спасибо.
— Всего доброго.
— Стой! А фамилия твоя как? Ну чтобы, если вдруг станешь популярным, скажу, что подвозил звезду, хе-хе.
— Сергеев я, — улыбнувшись, ответил я и закрыл дверь.
— Сергеев? А не… — дверь захлопнулась, а я побыстрее постарался скрыться во дворе.
Потихоньку я начинал осознавать свою привычку быть знаменитым, и это не могло не огорчать. Я и так всегда был заносчивым ублюдком, не знающим меры, но вот теперь вёл себя как настоящий знаменитый петух, которого осенила слава, а он радуется, но, якобы, стесняется. На моём месте хотели бы быть практически все современные молодые люди, чтобы ходить с поднятым носом и, наконец-то, показать всему миру, что они чего-то да стоят. Проблема в том, что за шмотками и завышенным ЧСВ ничего не стоит, и у меня не было ни черта, так что зря я так довольствовался этим всем.
Я стал актёром, играющим роль в том спектакле, к которому он так стремился: приятно, давно хотелось, и тяжело устоять на ногах от подкашивающей славы, когда тебя боготворят, когда ты для зрителей пример. Но нужный ли пример? Они ни черта о тебе не знают, но, почему-то, судят по тем ролям, что играешь, не соображая совершенно, сколько скрыто от их глаз за наигранной искренностью и скромностью. Частенько приходится натыкаться на фотографии знаменитостей с подписями вроде «вот как ведёт себя, настоящий человек, не зазнался». И всё те же придурки, делающие эти подписи (хотя для них это лишь доход, там они хоть мать родную говном польют ради заработка — легендарная «мамка админа»), никогда в жизни не заставят думать остальных о том, что мир не ограничивается знаменитостями и их поступками. В мире сотни тысяч людей, делающих точно так же хорошие дела, но их никогда не заметят, ведь они не играют роли в многомиллионных фильмах, засирающих нам мозги, и делают всё хорошее лишь от того, что просто не говнюки, как остальные. Я уже упомянул долбоёбов, у которых ничего за душой, но они кичатся хер пойми чем, так что справедливо было бы сказать, что хоть слава и бьёт в голову, но всё решается задолго для её прихода: либо ты мразь и зазнался, либо ты хороший человек. А для последних слава ещё и становится великой обязанностью делать что-то хорошее в десятки раз чаще, чем остальные. Там, где раньше он мог пройти мима бездомного, просящего милостыню на бухло или еду, просто отведя взгляд в сторону, теперь обязан что-то сделать, ведь на нём куча взглядов, которые ждут примера лучших людей, чем сами они. Правда, если без примера сами не могут найти себе ориентир, то тогда и говорить не о чем. Вернее, не о ком. Людей там не найти, лишь подражатели и позеры.
Зайдя в подъезд, я поехал на лифте на нужный этаж. В лифте было зеркало, и как любой обычный мужчина стал смотреться в него на себя любимого. Что тут могло бы привлечь людей, не будь у меня той самой славы? Я не понимаю. Вся система построена на лжи, в этом был прав тот самый главный злодей Мэлорд из фильма-боевика. Всё стоит лишь на видимости хорошего, но не на чём-то реальном. Попробуйте построить дом на пенопластовом фундаменте: конечно, если строить стены из картона, он будет продолжать строиться, но при первом же буйстве природы всё слетит к чертям собачьим, поэтому приходится строить много картонных домиков, чтобы взять числом, а не качеством, и создать видимость порядка и контроля. Такой вот хрупкий картонный мир. В зеркале показалась цифра два, которая на самом деле была пятёркой. Я, как писатель, хотел было вывести из этого глубокую мысль вроде «всё не так, как кажется», но ничего не вышло.
Выйдя из лифта, я позвонил в нужную дверь. Не сразу, но всё же Утырский открыл мне дверь. Предо мной предстал невысокий сохлый мужичок лет сорока пяти (на деле ему было меньше) с грязными длинными светлыми волосами, небритым лицом и выпученными глазами. Одет он был в полосатый пиджак, белую рубашку с расстёгнутым грязным воротом, джинсы и кроссовки.