Страница 24 из 108
— А сын его, — он отпил из бокала, — захотел стать писателем. Видать, насмотрелся «Калифорникейшн» и решил стать эдаким дагестанским Хэнком Муди, который трахает всё, что движется, ездит на Porshce, а его все считают неповторимым красавчиком.
— И как его писанина? — я был как наивный ребёнок в таких делах, так что полагал, что, быть может, ещё не всё потеряно. — Пишет-то как парень?
— Парадокс в том, что сам Арслан не пишет. Для этого ему наняли писателя, который даже мудацкий стиль бы повторял, чтобы соответствовать образу. А выдают за работы Арслана, который пишет под псевдонимом Кармевиль Лефу.
— Экой спектакль, — я снова отпил.
— Да, его книги даже за рубежом печатают. Видать, писака там сидит действительно талантливый. Ну или просто проплатили, как всегда.
Ко мне подошла одна дамочка лет сорока с короткой стрижкой и рыжими крашенными волосами. На лице её читалось злорадство и высокомерие, а вечернее платье ей совсем не шло.
— Сергеев, не так ли? — со своей злостной ухмылкой и бокалом возле лица прошипела эта змея.
— Я думаю, вам нужен не я, — ответил я. — Да и вообще, я не слишком отчаявшийся, чтобы… — тут повисла неловкая пауза. — Так что вы хотели?
— Вы знаете, — она попыталась элегантно опереть свою задницу на стол, но для этого нужно обладать элегантностью и красивой задницей — ни того, ни другого у неё не было, — как-то раз в интернете вы написали под одной из моих книг нелицеприятные вещи.
— Не могли бы вы поточнее, ведь я делал так очень много раз и не только с вашими книгами.
— Скажем так, — она грациозно отпила (вот хоть это умеет, пить красиво) из своего бокала шампанское, — вы написали, что это неудачная работа.
— Мне не даёт это никакой конкретики.
— Цитирую: «Эту мерзость я бы не стал читать, даже если бы обнюхался кокаином. Данте Алигьери ошибался: в Аду на последнем кругу Люцифер читает эту книгу раз за разом своим пленникам, а больше и нечего им устраивать, им хватает страданий от этого. Люцифер, конечно, чёрт, но не настолько, чтобы и читать этот «шедевр», и доставлять ещё какие-то муки. Это было бы слишком даже для него».
— Вы это даже наизусть запомнили? Я впечатлён, — отпивая из бокала, удивлённо отметил я.
— Ещё бы, таких оскорблений к чужому труду я в жизни не видела, — на её глазах выступили слёзы, она явно затаила обиду на меня, и вот представилась возможность ткнуть меня мордой в дерьмо, которой она пытается воспользоваться. Она шмыгнула носом, подождала секунду, собралась с силами и снова сделала гордое лицо, выдерживая дрожащую улыбку. — Но ничего, вы знаете, я рада вам сообщить, что вы ошибались: мои работы заметили крупные издательства, и теперь я очень популярный писатель, который издаётся почти на всех известных мировых языках.
— Я всегда говорил, что в наше время одно дерьмо печатается, — небрежно заметил я, а также обнаружил на столе креветку. — О, креветка, хотите?
— Вы правда так считаете? — её нижняя губа дрожала, но она продолжала натужно держать невозмутимый вид.
— Да, я абсолютно уверен, что это креветка.
— Я про литературу, Сергей Сергеевич.
— А, ну да. Однозначно, — я взял креветку в рот и стал жевать её. — Иначе я бы не стоял сейчас здесь с вами.
Её глаза потекли, тушь измазала её щёки, а губы затряслись так, будто в них было маленькое землетрясение. Такое своеобразное губотрясение. Она побагровела, и гневно выдала мне.
— Вы — бестактный, грубый, мерзкий молодой человек! И книги ваши дурацкие, просто кошмар!
— Да, я об этом только что и сказал, — продолжал жевать я, — поэтому мы с вами и являемся популярными писателями во всём мире. У нас, кажется, есть что-то общее. Хотя ту мерзкую книгу я никогда бы не сравнил со своими письками, — я специально назвал свои тексты письками, чтобы они выглядели чуть ниже по статусу. — Я выдержал только пару страниц, но и того мне хватило, когда накачанный босс трахал свою подчинённую, а ей и нравилось…
Тут дамочка совсем разревелась, закрыла руками лицо и убежала куда-то в сторону (видать, в туалет). Через какое-то время она вновь появилась в зале, полная невозмутимости. Я съел ещё креветку.
— Ты жестоко обошёлся с ней, Сергей, — подметил Лука, — но справедливо.
— Думаешь? Мне даже стало как-то стыдно.
— Мне кажется, эта дамочка и стала популярной из-за того, что ты подметил таким едким комментарием её книгу. Ну знаешь, если знаменитый человек обращает внимание на обычного, пусть и в плохом ключе, то тот, словно заразившись какой-то болезнью, становится знаменит.
— Порой мне кажется, что это и впрямь болезнь, — я допил бокал и взял новый.