Страница 9 из 16
Особо надо упомянуть признак цельнооформленности, также введенный А. И. Смирницким [Смирницкий 1952: 197–199], и он, в конечном итоге, связан со степенью спаянности грамматического элемента с лексическим. Для русского языка такое понимание слова ближе всего к традиционному, благодаря чему оно и закрепилось в русистике. Однако в агглютинативных языках, где, по выражению В. Б. Касевича, слово «не изменяется, а конструируется» [Касевич 2006: 356], признак цельнооформленности плохо работает. Он «дает основание для конструктивного выделения слова в небольшой группе языков преимущественно флективного строя, таких, как русский или латынь» [Апресян 1966: 13]. Ю. Д. Апресян приводит примеры немецких и шведских отделяемых приставок, датского и шведского артикля и др., не получающих однозначной трактовки на основе этого критерия [Там же: 13]. Не считал цельнооформленность определяющим признаком, отмечая его неприменимость ко многим языкам, и Ю. С. Маслов [Маслов 1975: 89]. «Метод А. И. Смирницкого оказывается легко применимым к тем языкам, где оформленность слова есть случай типичный, а неоформленные слова встречаются лишь как исключения. Однако есть языки, в которых значительная часть слов не содержит формальной части» (приводятся как примеры английский и китайский языки) [Яхонтов 2016 [1969]: 145]. И сам А. И. Смирницкий, попытавшись в совместной с О. С. Ахмановой статье применить этот критерий к английским последовательностям вроде stone wall ‘каменная стена’, не смог найти однозначного решения: «Они колеблются между словосочетаниями… и сложными словами… и осмысляются как те и другие в зависимости от обстоятельств» [Смирницкий, Ахманова 1952: 116]. И в русском языке остаются неясные случаи: на основе цельнооформленности нельзя выяснить, одним или двумя словами являются, например, последовательности высокообразованный, потому [Жирмунский 1963: 32]. Критерий цельнооформленности плохо работает, во-первых, на границах формантов, во-вторых, при различении сложных слов и словосочетаний16.
Традиционное понятие слова вообще не предусматривает наличия в языке формантов. Некоторые исследователи выделяют языки, где вообще нет клитик, например язык джаравара [Dixon 2003: 141]. Но уже в русском языке есть не только отделимые (служебные слова), но и неотделимые клитики, то есть форманты, что косвенно отражается в колебаниях и непоследовательностях орфографии с точки зрения слитного или раздельного написания, см., скажем, ситуацию с частицами не и ни. В книге, где перечисляются предложения разных авторов по тем или иным спорным вопросам русской орфографии, сравнительно небольшой раздел о слитном и раздельном написании [Обзор 1965: 358–379] почти целиком посвящен написаниям формантов. Показательно и использование в ряде случаев дефисного написания, что отражает то, что данные единицы – и не совсем слова, и не совсем части слов. М. В. Панов отказывал в статусе отдельных слов элементам в, до в составе в гостях, в открытую, до упаду, поскольку они неотделимы от главного слова, но в то же время считал отдельным словом формант -те в составе бросьте [Панов 2007 [1962]: 126]. В агглютинативных языках традиция обычно бывает основана на разных признаках; там, где есть сингармонизм, обычно исходят из него. Но уже в японском языке, где его нет, разнобой в проведении словесных границ значителен, см. 1.8.
В книге [Алпатов 1979а: 18 и др.] я выделял две единицы: словоформу I и словоформу II. Словоформы I бывают трех типов: 1) последовательности из основ и флексий, 2) форманты, 3) служебные слова. Словоформы II бывают двух типов: 1) последовательности из основ, флексий и формантов, 2) служебные слова. Примеры словоформ для русского языка: книга, столе, читает, старает, на, не, ся, примеры словоформ II: книга, столе, не читает, старается, на. По определению всегда выполняется соотношение: морфема ≤ словоформа I ≤ словоформа II ≤ синтаксема. Теперь я понимаю, что градаций между степенями слитности грамматических элементов больше, см. замечание Л. Теньера о «бесконечном числе степеней агглютинации» [Теньер 1988 [1959]: 40] или идеи А. Ю. Айхенвальд о размещении служебных элементов на некоторой шкале [Aikhenvald 2003: 58]. Таким образом, правомерно выделять не две, а большее число единиц17, учитывая различия, отмеченные М. Хаспельматом.
В европейской традиции морфологическое слово в любом варианте ближе всего к обычному пониманию слова (в других традициях все может быть и по-иному). Это особенно видно в отношении наиболее типичных служебных слов, которые не являются словами ни в одном из смыслов, рассмотренных выше. Поскольку во флективных языках Европы, особенно в синтетических языках, наблюдается тенденция к существованию лишь полярных классов служебных элементов, то нерасчлененное понятие словоформы оказывается по своим границам наиболее точным аналогом слова. Но, с другой стороны, заметна «второстепенность» словоформ в любом смысле: это некоторые определенным образом организованные последовательности морфем, причем их особенности чисто формальны, прямо не связаны с семантикой. Обнаруживается противоречие между важностью для лингвистики понятия слова, основанного (например, в европейской традиции) более всего на морфологических критериях, и данной второстепенностью. К этому противоречию я вернусь в разделе 1.11.
Некоторые лингвисты считают понятие, соответствующее словоформе, не универсальным. Например, немецкий лингвист Ю. Брошарт, сопоставляя латинский язык и полинезийский язык тонга, приходит к выводу о том, что в первом словоформы есть, а во втором нет (притом, что в нем есть служебные элементы) [Broschart 1997: 130]. По сути это доведенная до логического завершения точка зрения Ш. Балли. А американский лингвист – генеративист М. Бейкер считает, что обычно в языках синтаксическую позицию занимают корни, но в языках с богатым словоизменением ее могут занимать целые слова (явно понимаемые как словоформы) [Baker 2004: 295]. То есть, согласно М. Бейкеру, лишь для языков вроде латинского или русского невозможно обойтись без введения в описание слов. Тем самым слову отводится роль второстепенной единицы, типологической особенности отдельных языков (см. также 1.6).
Следует подробнее рассмотреть и явление группового оформления. Во многих языках мира, прежде всего в агглютинативных, грамматический элемент может обслуживать не одну синтаксему, а сразу несколько (сочиненных или подчиненных одна другой); при этом они не повторяются и употребляются один раз. Они отличаются от обычных аффиксов, которые оформляют лишь «свою» синтаксему, а в случае сочинения повторяются в каждом из сочиненных членов предложения. Некоторые лингвисты именно это различие считают определяющим при выделении слов, называя элементы первого типа частицами, а элементы второго типа – аффиксами. Так делал Б. А. Успенский [Успенский 1965: 98–100], сходную точку зрения с дополнением другими критериями предлагал С. Е. Яхонтов [Яхонтов 1982: 29–31]. Данное членение дихотомично и не допускает градаций.
Это членение грамматических единиц, безусловно, также важно. Существует корреляция между аффиксами, по Б. А. Успенскому, и аффиксами в традиционном смысле; между частицами, по Б. А. Успенскому, и формантами вместе со служебными словами. Оно, однако, менее соответствует традиции. Сам Б. А. Успенский отметил, что если исходить из данного критерия, то предлог в русском литературном языке – частица, поскольку один предлог может оформлять любое число однородных членов, но предлог в некоторых севернорусских диалектах – аффикс, так как он обязательно повторяется при каждом из них [Успенский 1965: 103–104]. Однако по всем другим свойствам предлоги там и там сходны. С другой стороны, бывают случаи группового оформления флексий: в японском языке показатели пассива, каузатива в глаголе – безусловные флексии в указанном выше смысле, но могут не повторяться при однородных членах [Шаляпина 1980], то же относится и к показателю адрессива (этикета к собеседнику) [Алпатов 1973: 28]. По данному критерию может быть выделена еще одна единица анализа, количество которых, таким образом, может все более увеличиваться.
16
И. А. Мельчук рассматривает цельнооформленность наряду с фонетическими признаками слова как вид связности (морфологическая связность) [Мельчук 1997: 204–207], то есть как типичный, но не обязательный признак словоформы.
17
Против выделения только словоформ I и II говорят и случаи отделимости при фузионном присоединении. Такая возможность в отдельных случаях реализуется даже в русском языке: ему – нему. Можно указать также на внешние сандхи в санскрите и факты индейского языка миштек.