Страница 17 из 19
– Ничего себе! – присвистнул от удивления Ульяшин, услышав эту новость. – Быстро же он раскрутился!
– Валера – прекрасный организатор, он очень целеустремлённый человек и умеет увлекать своим энтузиазмом окружающих, – сухо пояснила Лариса.
– Он снял с нашей души такое бремя! – воскликнула Ира-Хозяйка. – Теперь мы можем объявить о приостановке выпуска нашей «Хроники».
Как худой мир лучше доброй ссоры, так и любое, даже плохое решение лучше бесконечных споров о наилучшем решении. Лишь поставив крест на издании «Хроники», можно было перейти к работе по возобновлению её издания. Тут же стал проясняться истинный масштаб ущерба, нанесённого массированной атакой КГБ. Значительная часть корреспондентов «Хроники» из русской провинции и из нерусских республик не имели непосредственной связи с редакцией, информацию передавали через арестованных Якира и Красина, и теперь все эти цепочки были нарушены. Маета с передачей на Запад текста «поправки» показала, что и эти каналы ненадёжны. Всё нужно было восстанавливать, а лучше сказать, организовывать заново. «Ох уж эти личные связи! Да пропади они пропадом эти дружеские контакты и доверительные отношения! – чертыхался про себя Ульяшин. – Читать надо больше классиков советской литературы! Где адреса, пароли, явки?! Навели конспирацию без организации! Да это ещё хуже, чем организация без конспирации!»
Больше всего Ульяшин бесился из-за того, что у него этих самых личных связей и дружеских контактов пока не было, вот и болтался он без дела или, если угодно, болтал без дела. Поручений же или заданий ему никто не давал, это, как мы помним, противоречило принципам движения. Пришлось ему самому искать себе занятие. Кто ищет, тот всегда найдёт.
Журнал был оформлен строго, даже скупо, но всё равно его было приятно взять в руки.
– Молодец Валера! – воскликнул Вадим, передавая журнал Ире-Хозяйке.
– Смотрите, он даже сохранил наше оформление, с тем же колонтитулом «Движение в защиту прав человека в СССР продолжается» и с цитатой из Декларации прав человека в качестве эпиграфа, – умилилась та.
– Хорошо там у них! Захотел что-либо издать – издавай, пожалуйста. И быстро, и качественно.
– Только деньги давай! Давай – издавай!
– Деньги – дело второе, главное – свобода!
– Там, конечно, легко, но скучно. Пошёл, заплатил, расписался в накладной, получил. Зато у нас!.. Представьте, как мы будем смеяться лет через двадцать, вспоминая наши нынешние издательские мытарства.
– И наши книги с пожелтевшими от времени и замахрившимися от частого чтения страницами, с едва проступающим, убористым текстом с одной стороны листа будут нам милее самых роскошных фолиантов.
– Самиздат не может быть красивым! – рассмеялся Алик. – У нас ведь как: предложи человеку что-нибудь, завёрнутое в мешковину, да из-под полы, да в тёмной подворотне – с руками оторвёт. А покажи то же самое в яркой упаковке, перевязанной ленточкой с бантиком, да без очереди – он и не взглянет. Мне вчера байку рассказали: сидит старая машинистка, перепечатывает «Войну и мир» и на удивлённые вопросы знакомых отвечает, что её внук ничего, кроме машинописного самиздата, читать не желает. Вот так!
– Ой, Алик, спасибо, что напомнил, – всплеснула руками Ира-Тётка, – отдавайте журнал, мне его до послезавтра перепечатать надо. Я договорилась с Ангелиной и Светланой, что они будут размножать дальше. Всё, до свидания, побегу!
Ульяшин этому уже не удивлялся. Все его друзья довольно бойко стучали на пишущих машинках, пусть и одним пальцем, и с опечатками. Профессиональным машинисткам надо было платить, а с деньгами у правозащитников было туго. Да и обращаться можно было только к хорошим и проверенным знакомым – случалось, что машинистка, просмотрев текст заказанной работы, относила её прямиком в КГБ.
– Это каменный век какой-то! – не выдержал всё же Ульяшин. – Осталось только от руки переписывать!
– И такое бывает! – рассмеялся Алик. – Особенно, среди пламенных революционеров старшего школьного возраста.
– Но мы-то взрослые образованные люди! – экспансивно воскликнул Ульяшин, вызвав с трудом сдерживаемые улыбки у всех присутствующих. – Слава Богу, человечество много чего выдумало в области множительной техники, кроме пишущих машинок. Не поверю, что никто не пытался их использовать! Ведь без использования приличной множительной техники нам никогда не удастся выйти за пределы узкого круга мыслящей интеллигенции. Так и будем вариться в собственном соку, дойдём до коллективных читок вокруг самовара.
– А ещё лучше – вокруг костра. Обожаю! – мечтательно прикрыв глаза, протянул Алик и, переждав общий смех, серьёзно продолжил: – А относительно множительной техники вы, Володя, конечно, правы. Это и качество, и производительность. Вот только копировальные машины в нашей стране помещают в учреждениях в спецкомнаты и работать на них имеют право лишь проверенные в КГБ люди. Хотя не перевелись на Руси умельцы, тот же Александр Болонкин, выдающийся технарь, доктор наук, он со своей группой сделал машину с каким-то мудрёным названием…
– Ну и?! – в нетерпении подхлестнул его Ульяшин.
– Их арестовали после Якира, – каменным голосом пояснила Ира-Хозяйка.
Ульяшин понимал, что «после» не значит «вследствие», но, судя по всему, у Иры-Хозяйки были основания думать именно так. Дальнейшее не нуждалось в разъяснениях – всё сделанное группой пропало безвозвратно. Всё надо было начинать сызнова.
Сразу и начали. Как водится, наиболее активно в дискуссии участвовали люди, мало понимающие в предмете обсуждения, в данном случае – женщины. Советы и планы, один другого фантастичнее, сыпались как из рога изобилия. Извиняло женщин лишь то, что таким образом они спасались от утомившего даже их обмусоливания морально-этических вопросов. Впрочем, ничего конструктивного в ходе дискуссии не родилось.
– Так я займусь этим? – спросил Ульяшин, когда все притомились.
– Очень хорошая идея! Конечно, займитесь! Это чрезвычайно важно! – донеслось со всех сторон вместе с выдохами облегчения.
А Ульяшин уходил окрылённый – ему поручили важнейший участок работы! Пусть его друзья возражают против каждого из этих слов по отдельности и против всей формулировки в целом! Не в словах суть. Да и что слова?! Слова – песок, струятся, уносятся ветром, где-то что-то обнажают, где-то прикрывают. Ненадежная материя! Ничего на ней и из неё не выстроишь, обязательно надо что-нибудь добавить. Лучше всего – цемент дел. Можно и кровь. Тоже какое-то время простоит.
Глава 3. Без семьи
Мы снова в Куйбышеве, в гостиной квартиры Буклиевых. То же кресло, Анна Ивановна в тёмном платье, заметно подросшая золотоволосая девочка неприкаянно ходит вокруг. Начало марта, на улице ещё темно, девочка не выспалась и немного капризничает. Но Анна Ивановна как не слышит её, лишь когда девочка прижимается к ней, она чуть поднимает руку и автоматически гладит внучку по голове. Не похожа на себя Анна Ивановна, сгорбившаяся, расплывшаяся, как будто вдавленная в кресло тяжелым грузом, и только покрасневшие заплаканные глаза выделяются на матово-сером лице.
В комнату вошёл Николай Григорьевич, несмотря на раннее утро одетый в выходной костюм, то ли ходил куда, то ли только собирается. Выглядит он не лучше, только глаза не заплаканные, а с огромными набрякшими мешками.
– Надо Олегу дать телеграмму, – безжизненным голосом сказала Анна Ивановна, даже не повернув головы.
– Сейчас схожу.
– Я сама.
– Куда ты в таком состоянии.
– Ты уже сегодня набегался. Отдохни. Свалишься. А нам надо держаться.
Анна Ивановна упёрлась руками в подлокотники кресла и тяжело поднялась.
– Помоги, Аннушка, боты зашнуровать, – и уже в коридоре, – если дедушке станет плохо, накапай ему капелек, они у него на столе стоят.
Скорбная весть двинулась в далёкую Москву. Сначала её несла Анна Ивановна, с трудом передвигая ноги по скользким, подмёрзшим за ночь тротуарам, потом она стекла иззубренными буквами на телеграфный бланк, пропульсировала по проводам и выползла печатными буквами на узкой полосе бумаги, равнодушные руки подхватили её и понесли адресату, Олегу Буклиеву, в общежитие. На всё это ушло почти четыре часа. У нас ещё есть время рассказать о житье-бытье нашего героя и, сделав вид, что нам ничего не известно, даже немного пошутить. А почему и нет, ведь Олег ещё в той, прежней, весёлой студенческой жизни.