Страница 13 из 18
Но это всё лирика, вернёмся к нашему герою. В ночь после собрания Гарри перемахнул через монастырскую стену, обменял в ближайшем селе свою шинель на пять бутылок самогонки и две буханки хлеба и устроил друзьям по отделению отвальную. Это уже грозило трибуналом, но дело замяли, всё сошлось счастливо для Гарри – и капитан Наройка смекнул, что эта бытовуха не принесет ему лавров, и начальству было не с руки из-за одной пропитой шинели навлекать на себя возможную внеплановую ревизию. Так Гарри вернулся в Куйбышев.
Но с его волчьим билетом – никуда. Тут и Анна Ивановна ничего не могла поделать, только к себе внимание привлекать, а уже вовсю шли повторные посадки, и пришло время Николаю Григорьевичу приподнять завесу. Где от Сибири и спасаться, как не в Сибири! Предложил он Анне Ивановне пристроить Гарри в геолого-разведочную партию, чем глубже, тем лучше, на время, пока всё не образуется. Анна Ивановна, не сдержавшись, возразила, что уж тридцать лет всё никак не образуется, но дальше спорить не стала – уж лучше отъезд сына навсегда так, чем навсегда, как Крюгер. Лишь поинтересовалась, что там за люди, не бандиты ли, не окажут ли на мальчика плохое влияние, и не помешает ли Володе его происхождение. Да там все такие, успокоил её Николай Григорьевич, сплошь с высшим образованием, плохие не задерживаются, а сук могут и на перо поставить, в общем, люди интеллигентные и достойные во всех отношениях. Анна Ивановна дала «добро», Буклиев поговорил с надёжными людьми, объяснил, как есть, ситуацию, и вот уже Гарри покатил малой скоростью в Иркутскую область, в город Ангарск, где партия бывшего доцента Сардановского Ивана Никифоровича занималась разметкой площадки под очередной химический завод, вывозимый из поверженной Германии. Кругом возвышались шестиметровые глухие заборы и вышки зон, иногда по дороге медленно проходили колонны зеков в окружении конвоя или проезжали тюрзаки, но на них, свободных людей, в цивильных телогрейках и сапогах, что-то там измеряющих, берущих пробы грунта и воды, никто не обращал внимания – прав был Буклиев, идеальное место.
Потом последовали Усолье-Сибирское, Ачинск, Бийск, Актюбинск, на какие только будущие стройки социализма не бросали их как передовой отряд. Ведь это только название, что города, работали в «поле», и жили там же, в палатках, с ранней весны до поздней осени, бывало и зимой, когда прокладывали трассу.
И Гарри втянулся, полюбил эту жизнь. Его, городского жителя, захватила эта дикая природа, эти бескрайние лиственничные леса, эти реки, такие же полноводные, как Волга, но дикие, неукротимые, этот простор, когда смотришь с вершины сопки – и во все стороны, до самого горизонта ни одного дымка, ни одной прочерченной человеком линии в лесу. И все те черты характера, что мешали жить в городе, – смелость, бесшабашность, склонность к рискованным шуткам, постоянная готовность дать отпор и защитить слабого, неприятие любой несправедливости и безоговорочная поддержка своих – здесь пришлись ко двору. А некуда силу девать – так в лес, на медведя; а хочется помолодечничать – так с тросом для переправы да на другой берег реки, по дрожащему льду, когда сверху уже катится грохот освобождающего весеннего взрыва, а потом помахать рукой с другого берега, стоя над расходящейся трещиной; а начали гулять да не хватило – так на лодке за пятнадцать километров в ближайшую деревню, октябрьской ночью, только барашки на воде белеют.
А главное – отнеслись все к нему, как к взрослому, как к равному. Не на подхвате, не сбегай-принеси, а определили к делу. Сардановский поговорил с Гарри, научил, что и как, и поставил его гидрологом, отбирать пробы воды. Дело вроде бы и нехитрое – сами анализы в областном центре делали, а то и в Москве – но требовало аккуратности: и взять пробу строго по правилам, и упаковать, чтобы не разлилась, и на карте точно место отметить, и наклейку сделать, и в журнал записать. И не схалтурить: вода – она и есть вода, кто проверит, тащился ты за ней десять километров по грязи или из ближайшей лужи зачерпнул. Но такое и в голову Гарри не могло прийти – ему Иван Никифорович доверил, подвести никак нельзя, да и как потом всем остальным в глаза смотреть – сам же видит, как работают, честно, что другое простят, но халтуру никогда.
И ещё к одному полезному занятию пристрастился исподволь Гарри – к чтению. То, чего не могли добиться ни учителя в школе, ни Анна Ивановна беспрестанными призывами, пришло само. Прав был Николай Григорьевич, люди в партии подобрались интеллигентные, читали даже в поле, что уж говорить о долгих вечерах на зимних квартирах. Гарри смотрел поначалу с удивлением – серьёзные люди, а на что время убивают? Захотелось понять, попросил несколько книг, с непривычки тяжело пошло, ни тебе индейцев и пиратов, ни тебе лихих красных конников, всё больше о старой жизни, действия мало, всё разговоры да описания природы. Но потом вдруг почувствовал, что в этих строчках лежат ответы на многие мысли, которые крутились невысказанными в голове и которые он не мог обсудить ни с кем, даже с Иваном Никифоровичем, просто по причине их невысказанности, и многие описания природы так точны в своей внешней безыскусственности. И он точно так же умилялся песней жаворонка, или красотой цветка, или искрящейся капелькой воды, вобравшей в себя весь мир, даже немного стыдился этого умиления, и вот надо же – и другие испытывали те же самые чувства, и не стыдились их, а выставляли напоказ, и это было приятно.
– Эх, Гарри, учиться тебе надо, – сказал как-то Сардановский, заметивший страсть парня к чтению.
– Надо, – просто согласился Гарри (слышала бы его Анна Ивановна!) и, вздыхая, – но как?
– Ну, ничего, придумаем что-нибудь, – вздохнул в ответ Иван Никифорович.
Благостная картина нарисовалась! Прямо как в старых фильмах: пришел хулиган в рабочую бригаду, прошло полгода и – он уже передовик производства, с высоты своего незаконченного среднего дает седовласым инженерам всякие технические советы, так что те только головой качают в восхищении, а красавица учительница, отвергая все домогательства этих самых инженеров, отдаёт ему весь пыл своей первой любви. Относительно любви спорить не стану, любовь, как правильно замечено, зла, но вот всё остальное – полнейшая ерунда, как в кино, так и в жизни. Если бы Анна Ивановна могла видеть своего сына во время упомянутого выше разговора, то она отнюдь не умилилась бы, хорошо, если бы тихо застонала и схватилась за голову, а ведь могла и в крик удариться, что по непосредственности натуры и кипучему темпераменту случалось с ней весьма часто. С точки зрения обитателя собственной городской квартиры со всеми удобствами Гарри был невероятно грязен как телом, так и одеждой (о душе не говорим, душа у всех – потёмки), вызывающе небрит (в поле не брился даже Сардановский) и заметно навеселе, хотя что такое поллитра на троих после работы, когда выпитое за обедом уже выветрилось на морозе? Вот если бы Анна Ивановна заглянула часика через два после вышеупомянутого разговора…
Да, многое в жизни геолого-разведочной партии бывшего доцента Сардановского покоробило бы высоконравственного обитателя собственной городской квартиры со всеми удобствами, а уж от Гарри он отвернулся бы с негодованием и убежал, как от зачумлённого. А всё потому, что своим аршином мерит, по себе о людях судит. Взять ту же выпивку. Конечно, если обычную дневную дозу Гарри принять в прокуренной городской квартире после восьмичасового протирания штанов в какой-нибудь бухгалтерии или канцелярии, тогда – да, можно и не выжить, уж трёхдневный бюллетень точно обеспечен. А Гарри после четырёх часов сна в палатке вскочил, росой умылся и бегом в поле, а что полстаканчика на ходу опрокинул – так это чтобы быстрее бежать. Или драки. Гарри дрался часто, и один на один, и один против двоих, даже троих, был случай, втроем против десятерых, но никогда наоборот! Если нападают – бей, дал по морде, получил по морде, кровь быстрее по жилам побежала – жизнь! Потом разберёмся, из-за чего сыр-бор разгорелся, потом и разберёмся, и водки вместе выпьем, а пока – размахнись рука, раззудись плечо! И никакой милиции, никакого товарищеского суда. Опять же женский пол. Десятая доля любовных подвигов Гарри довела бы высоконравственного обитателя собственной городской квартиры со всеми удобствами до полного физического истощения, в коем состоянии его бы и подняли на рога пострадавшие представители сильного пола. У Гарри же его подвиги вызывали лишь зверский аппетит, который его временная подруга и удовлетворяла всеми имеющимися в доме припасами. Что же касается описанных выше столкновений с представителями сильного пола, то они никак не были связаны с подобной безделицей, а имели другие, куда более серьёзные основания: косой взгляд, оскорбительное слово или просто вызывающий вид – «городской? да?»