Типы лидеров

Несмотря на все усилия, предпринятые Эттли ради сохранения конфиденциального характера своего послания, Черчилль зачитал его по телефону Бивербруку, который на следующий день неожиданно отозвался о нем как об «очень хорошем письме». По словам автора замечательных дневников Колвилла, для Черчилля это стало «последней каплей»[305]. Похожего мнения придерживалась и жена премьера Клементина Черчилль, чьи суждения по ряду вопросов были более здравыми, чем суждения мужа. Она сказала Колвиллу, что считает письмо Эттли «и искренним, и полезным». Собственную реакцию на письмо Колвилл отразил в дневниковой записи, сделанной в день его получения: «Как бы я ни любил премьера и ни восхищался им, но, боюсь, Эттли во многом прав, и я потрясен его мужеством – сказать это. Многие члены Консервативной партии и чиновники… разделяют подобные чувства»[306]. Черчилля письмо привело в ярость. По первому прочтению он, как свидетельствует дневник Колвилла, «писал и переписывал саркастичный ответ», который в итоге так и не отправил. Он постоянно ворчал о «социалистическом заговоре» и «только и говорил, что о непропорциональной представленности тори в кабинете по сравнению с их численным перевесом в Палате общин». Запись в дневнике его личного секретаря отмечает, что все это было «не по существу»[307]. Однако на следующий день Колвиллу уже казалось, что Черчилль, хотя все еще «больно задетый», уже «не был столь же равнодушен к аргументам Эттли и реакции на них миссис Черчилль и, что еще более удивительно, Бивербрука»[308]. В итоге он отправил Эттли краткое, формальное, но не лишенное любезности письмо, в котором писал: «Вы можете быть уверены, что я всегда буду стараться извлекать пользу из ваших советов»[309].

В качестве премьер-министра в период между 1940 и 1945 годами Черчилль мощно доминировал во всем, что касалось ведения войны, но его влияние практически не ощущалось во внутренней политике. В единственном случае, когда ему довелось быть премьер-министром в мирное время, он был еще более далек от руководства политической повесткой. Это было понятно, учитывая то, что военная тематика уже не была главным приоритетом, а также в силу преклонного возраста Черчилля и, в определенный момент, серьезных проблем со здоровьем (включая инсульт), которые позже подробно и нескромно описывал его лечащий врач лорд Моран[310]. Беседуя со мной в 1966 году, Р. Э. Батлер рассказывал, что, когда он был министром финансов в этом правительстве, Черчилль «вообще ни во что не вмешивался», за исключением выражения пожеланий вроде «займитесь чем-нибудь для пенсионеров», или «надеюсь, вы не станете забывать про бедняков», или «надеюсь, что это не принесет каких-то дополнительных выгод богатым»[311]. В отличие от своих обширных познаний в международной политике, и особенно в оборонной области, Черчилль, по мнению Батлера, был экономически безграмотен, но «очень отзывчив»[312]. (В одном из редких случаев, в некоторой степени иллюстрирующем последнюю ремарку Батлера, Черчилль вместе с министром труда Уолтером Монктоном пренебрег мнением министра финансов. Однажды в 1954 году Батлера утром вызвал премьер-министр, чтобы объявить ему: «Мы с Уолтером с утра пораньше договорились урегулировать забастовку железнодорожников на их условиях. Мы решили, что нет необходимости будить вас так рано»[313][314].)

При всей властности характера Черчилль оставался убежденным сторонником решающего значения кабинета, признавая при этом права и существенную самостоятельность отдельных министров. В 1953 году он заметил Морану: «В прошлом году у нас состоялось 110 заседаний правительства, а у социалистов бывало всего по 85 за год – и то в периоды повышенной политической активности. Я убежденный сторонник вынесения вопросов на заседания кабинета. Если у министра есть какая-то идея и ему хватит ума доказать ее состоятельность кабинету, то он получит поддержку всей государственной машины»[315]. Министрам была предоставлена значительная свобода действий в рамках их должностных обязанностей при условии подотчетности кабинету. Даже во внешней политике Энтони Иден пользовался большей самостоятельностью, чем можно было предполагать, учитывая, что это была сфера особого интереса самого Черчилля. Но он ценил мнение Идена, хотя иногда ощущал дефицит информации от него. «Энтони ничего мне не рассказывает. Он не пускает меня во внешнюю политику и занимается ею, как будто это его личный заповедник», – жаловался он Морану в июне 1954 года[316].

Между премьерствами Черчилля военного и мирного периодов у власти было правительство лейбористов во главе с Клементом Эттли. Самый значительный из премьеров-лейбористов был также и самым скромным из них, а то, что его правительство установило курс британской внешней политики на следующие полвека, во многом связано с талантом и проницательностью министра иностранных дел Эрнеста Бевина. Помимо этого, первое послевоенное правительство заложило основы внутренней политики целого поколения, что стало коллективным достижением ряда министров, принадлежавших к разным политическим направлениям, в том числе Герберта Моррисона, Стаффорда Криппса, Хью Долтона и Эньюрина Бивена. Дихотомия «лидер-сторонник» в данном случае не представляется оправданной. Никто из этих людей не являлся сторонником Эттли. Более того, Моррисон, будучи его заместителем, очень хотел занять его место. Долтон также активно интриговал, чтобы сместить Эттли с постов премьер-министра и лидера партии. В этой группе самым вдохновенным политиком был Бивен. Он принадлежал к левому крылу Лейбористской партии (в отличие от центриста Эттли) и временами резко критиковал умеренный курс Эттли и коалиционное правительство военного периода. Затем, уже в оппозиции, он снова оказался не в ладах со многими из своих коллег и стал признанным лидером группы левых лейбористов, получивших прозвище «бивенисты». Лояльного по отношению к Эттли Эрнеста Бевина нельзя было назвать последователем премьер-министра – он сам являлся замечательным лидером, построившим в межвоенный период крупнейшую в Европе профсоюзную организацию. Высокую репутацию среди лейбористов он упрочил благодаря высокоэффективной работе в должности министра труда в правительстве военных лет. Черчилль предпочитал его всем остальным министрам-лейбористам, как, кстати, и Эттли.

Росший в бедности в деревенской глуши Западной Англии и бросивший школу в одиннадцатилетнем возрасте, Бевин быстро снискал уважение чиновников Форин-офиса, несмотря на их совершенно иное социальное происхождение. Одной из причин, помимо его очевидной компетентности, прирожденной твердости духа и «творческой жилки», было, как указывает биограф Бевина Алан Баллок, полное отсутствие снобизма и равнодушие к общественной иерархии: «Какие-либо классовые различия его не волновали, и он относился одинаково по-человечески ко всем, от короля до министерского швейцара (и тот и другой очень любили Бевина)»[317]. Преемник Бевина на посту руководителя профсоюза работников транспорта и неквалифицированных рабочих Артур Дэкин говорил о нем так: «В Эрни было не больше самолюбия, чем могло потребоваться для дела», а американский посол в Лондоне Лью Дуглас заметил: «Ему не нужно было, как Идену, постоянно демонстрировать свою принадлежность к высшему классу: это было понятно, и он знал об этом»[318]. Сам Баллок пишет, что, хотя Бевин, по понятным причинам, не мог «гордиться своим аристократическим происхождением», как один из его предшественников, лорд Керзон, «его чувство собственного достоинства было поистине императорским»[319]. Наверное, не стоит и уточнять, что Бевин был куда более значительным и успешным министром иностранных дел, чем Керзон.

305

Colville, The Fringes of Power, p. 555.

306

Там же, p. 554.

307

В своем первом выступлении на радио в рамках предвыборной кампании 1945 года Черчилль произнес одну из своих самых ошибочных речей. После пяти лет успешного сотрудничества с министрами-лейбористами в годы войны с нацистской Германией он сказал: «Никакое социалистическое правительство, руководящее жизнью и экономикой страны, не сможет позволить себе свободных, острых или жестко сформулированных выражений общественного недовольства. Им придется положиться на возврат к некой форме гестапо…». Миссис Черчилль, заранее прочитавшая текст выступления, советовала супругу удалить этот пассаж, но он предпочел прислушаться к мнению «партийных советников, упивавшихся чтением «Дороги к рабству» Хайека, и лорда Бивербрука». (Geoffrey Best, Churchill: A Study in Greatness, Penguin, London, 2002, p. 268.) Джеффри Бест считает это примером «необузданной склонности Черчилля перегибать палку в самый неподходящий момент» и того, что Клементина, «как обычно, оказалась более здравомыслящей из них двоих». Во время своего предвыборного выступления по радио на следующий день Эттли ответил на это, по выражению Роя Дженкинса, «с уничтожающим спокойствием». Он сказал, что премьер-министр хотел «дать избирателям понять, насколько велика разница между Уинстоном Черчиллем, великим руководителем сплоченной войной страны, и господином Черчиллем, лидером Консервативной партии». Эттли иронично заметил, что Черчилль испугался, что «те, кто принял его в качестве лидера военного времени, испытают соблазн из благодарности последовать за ним и дальше», добавив: «Я благодарен ему за то, что он полностью избавил их от иллюзий. Голос, который мы услышали вчера вечером, принадлежал мистеру Черчиллю, но мысли – лорду Бивербруку». (Roy Jenkins, Churchill, Pan Macmillan, London, 2002, p. 793.)

308

Там же, pp. 554–555.

309

Jenkins, Churchill, p. 777.

310

Lord Moran, Winston Churchill: The Struggle for Survival, 1940–1965 (Constable, London, 1966).

311

Мое интервью с Р. Э. Батлером в бытность его ректором Тринити-колледжа в Кембридже 23 сентября 1966 года. (Взято на условиях прижизненной анонимности.)

312

Там же.

313

Lord Butler, The Art of the Possible: The Memoirs of Lord Butler K. G., C.H. (Hamish Hamilton, London, 1971). p. 164.

314

В 1940 году Р. Э. Батлер категорически возражал против того, чтобы Черчилль стал премьер-министром, и старался убедить Галифакса, что пост должен быть предложен в первую очередь ему. Позднее он стал больше ценить сильные стороны Черчилля, но отнюдь не стеснялся критиковать его. Для более полного представления о контексте, к которому относится эта цитата из моей беседы с Батлером 23 сентября 1966 года, приведу его высказывание: «Черчилль из тех людей, чья репутация сильно раздута, особенно с учетом нынешнего вала восхваляющих его книг. Конечно, он был великим лидером. Он был огромным львом – я-то мышонок по сравнению с ним, – и он был абсолютно прямолинеен. Но ему случалось бывать и абсолютным глупцом. Он практически ничего не знал об экономической политике. Он едва понимал, что такое инфляция. Но он был очень отзывчив». В своих мемуарах Батлер пишет о том, что Черчилль сказал после обсуждения представленного им бюджета на 1953 год: «Мне нравится настроение, с которым вы занимаетесь своими делами». И продолжает: «Я с глубоким чувством должен заметить, что, какое бы раздражение ни вызывал иногда этот человек, услышанное от него доброе слово в свой адрес всегда поднимало людям настроение». (Lord Butler, The Art of the Possible: The Memoirs of Lord Butler, K. G., C. H., Hamish Hamilton, London, 1971, p. 165.)

315

Moran, Winston Churchill, p. 404.

316

Там же, p. 553.

317

Alan Bullock, Ernest Bevin: Foreign Secretary 1945–1951 (Oxford University Press, Oxford, 1985), p. 87.

318

Там же.

319

Там же, p. 89.