Укрощение огня

— Так вот что тебя гложет! — мужчина сгреб возмущенного Амана, с яростным шипением принявшегося вырываваться из его рук, и опрокинул на простыни, обрушив сверху настоящий тайфун из поцелуев на все, что подворачивалось во время этой короткой и совершенно бесполезной борьбы, пока юноша не начал извиваться под ним уже от возбуждения. — Мое ярое пламя!

Амир отстранился слегка, заглядывая в сверкающие черные очи, и с серьезной улыбкой сказал:

— Я клянусь, что это поражение станет самой блестящей твоей победой!

Этой клятве невозможно было не верить. Он — поверил, и неожиданно для себя тоже рассмеялся негромко:

— Повелитель Мансуры уже доказал мне, неразумному, что всегда держит слово…

Улыбка юноши была полна неосознанного лукавства с толикой вызова, и в этот миг становилось очевидно, почему первое его имя таково: воплощенное искушение, перед которым не устоял бы и святой! Амир не был святым подвижником, и тем более не собирался бороться с соблазном. Он выжег свой поцелуй несмываемым клеймом в нежной ямочке между ключиц, — юноша опустил веки и откинул голову, открывая пульсирующую жилку. Ладони плавно легли на плечи князя, очерчивая рельеф мышц — правда бывает разная, а истина только одна. В данном случае — одна на двоих… Здесь и сейчас он хотел этого мужчину до искр перед глазами, а поизводить себя сомнениями и пересчетом допущенных ошибок — успеет и завтра! Сейчас он хотел просто наслаждаться и любить, и Амир дал ему эту возможность, выцеловывая и выглаживая каждую жилку, каждую косточку, каждую венку выгибавшегося ему навстречу восхитительного тела.

— Амани…

От вибрирующих низких звуков, наполнивших его имя, ощущения пальцев, медленно и неуклонно спускавшихся по ложбинке меж конвульсивно сжимающихся ягодиц, юноша уже оказался на грани оргазма. Амир остановился, заставив Амана сначала застонать от разочарования, а потом, прислушиваясь к приглушенным ругательствам, пока мужчина что-то искал в неверном свете одинокой лампы, — прикусить разъезжающиеся в улыбке губы: он еще никогда не ощущал себя таким… таким желанным… Единственным!

Он все еще улыбался, когда Амир шепнул, потянув губами мочку ушка:

— Мне нравится узнавать тебя…

Отзываясь на это, помимо воли пальцы юноши поднялись по шее, погружаясь в волосы мужчины.

— Нравится видеть, что тебе хорошо со мной…

Аман уже почти хрипел задыхаясь от желания, в то время как подушечка пальца кружила по сомкнутому колечку мускулов, массируя, расслабляя, слегка надавливая, но не проникая глубоко внутрь… У юноши вырвался истерический смешок: князь обращается с ним, как с девственником!

«Хотя нет. Даже с девственниками так не обращаются…» — единственная внятная мысль мелькнула и опала шелковой ленточкой.

Боль была неизбежна и желанна, Амани судорожно выдохнул, почувствовав, как напряженная плоть мужчины заполняет его. Амир почему-то остановился, и юноша сам двинулся навстречу, сжав коленями его бедра. Он кусал пальцы, чтобы не сорвать голос от криков, чтобы не сойти с ума от неторопливых и плавных движений внутри себя, и тонул, захлебываясь, в водовороте ощущений… Окончание было сокрушающим и изматывающе долгим. Аман беспомощно хватал ртом воздух, а тело вибрировало, как струна тара на кульминации пылкого лейва. Он лежал, слепо глядя перед собой расширенными глазами, и слушал, как под ладонями понемногу отпускает напряжение оргазма тяжелое тело мужчины, прижимавшее его к постели.

В этот раз юноша никуда не вскакивал, только дрогнули уголки губ, когда Амир осторожно освободил его вход, использовав вместо салфетки подвернувшуюся под руку многострадальную рубашку, и переместился, опускаясь рядом. Дыхание, как и ритм сердца, понемногу успокаивались, но задумываться и рассуждать о последствиях по-прежнему не хотелось. Амани уже почти дремал, невероятно удобно устроив голову на крепко обнимавшей его руке, но тихий голос князя пробился к рассудку:

— Я прошу тебя, огненная моя звезда, пообещай мне: если я сделаю что-то не так, что-то, что тебе неприятно… если не захочешь близости, если просто устал — не держи в себе, скажи мне сразу! Я не хочу принуждать тебя даже в малом! Обещаешь?

Растворяясь в мягком движении в своих волосах, воздушных прикосновений губ у виска, юноша покорно выдохнул:

— Обещаю…

«С тобой совсем не трудно быть честным, господин мой!»

— Спасибо, — почему-то он опять абсолютно точно знал, что Амир улыбается.

Последнее, что ощутил Амани, прежде чем сдаться на милость сну, — было покрывало, бережно укрывшее его плечи.

39

Просыпаться рядом с мужчиной было по меньшей мере непривычно, и прислушиваясь к себе, юноша даже не сразу понял, что это за странное ощущение. Было хорошо — тепло, уютно, спокойно, разве что мурлыкать не хотелось… Аман потянулся, отчего рука на его пояснице чуть сместилась, но не исчезла, и нехотя распахнул глаза.

И тут же сел от неожиданности, потому что князь не только лежал рядом и ничуть не спал, а подперев голову, открыто и безудержно наслаждался видом безмятежно спящего в его постели юноши, цедя и смакуя это зрелище, как драгоценное вино по капле.

— О… я… я очень долго спал? — умнее вопроса Амани не нашел, да и вообще не знал что сказать и стоит ли, ведь в подобной ситуации оказался впервые.

— Долго и сладко, — Амир улыбнулся как сытый кот, слизывающий с усов последние остатки вкусной жирной сметаны, так что юноша вдруг вспыхнул жарким румянцем и не задумываясь потянул покрывало повыше на себя.

Глаза мужчины затянуло обжигающей кофейной дымкой. Гибким слитным движением поймав в объятья принявшегося отбиваться Амани, он повалил гневно шипевшего юношу на спину, снова зацеловав все, куда смог дотянуться, и только потом отстранился, вздохнув с непритворным сожалением:

— Ты сейчас так соблазнителен, что я почти схожу с ума и с удовольствием провел бы здесь с тобой всю оставшуюся жизнь, но… и правда уже довольно поздно, а дела никуда не исчезнут. Позавтракаешь со мной?

Аман только в сомнении выгнул бровь на его слова: соблазнителен? Растрепанный, заспанный… Зато повод наконец вырваться из покоев князя и обдумать случившееся без помех, нашелся вовремя.

— Я бы хотел привести себя в более достойный вид и переодеться, — Амани был вынужден признать, что как всегда в присутствии Амира не совсем владеет собой, поэтому улыбка вышла несколько ядовитой, и даже «мой господин» в конце не исправило положения.

К изумлению окончательно сбитого с толку юноши, князь резко посерьезнел и выпрямился:

— Нари, я все понимаю… Можешь язвить и шутить, играть. Титул есть титул, перед людьми можешь величать хоть солнцем на небосводе! Но когда мы одни и тем более в постели, — мне было бы куда приятнее слышать свое имя. Хорошо?

Амир поднялся, не дожидаясь ответа, и принялся одеваться, оставив шокированного юношу растерянно следить за ним взглядом. Тряхнув головой, Аман все же привел себя в некое подобие порядка, и тоже встал, только для того, чтобы убедиться, что ровно через четверть часа вся крепость будет знать о случившемся между ними. Было достаточно одного взгляда охраны князя, когда он сейчас выйдет, потому что если штаны оставались в полном порядке и только слегка примялись, то испачканную их спермой рубашку он на себя одевать точно не будет, а в довершении всего на теле кое-где остались следы от губ мужчины… Ничего необычного, но ведь здесь не сераль, а он не наложник больше и последняя просьба князя подчеркнула это жирной чертой.

Амир обернулся, присмотрелся к опасно задумчивому возлюбленному и фыркнул, признавая правоту предыдущего замечания Амани. Прежде, чем его пламенная звезда успел что-то вытворить в запале, он набросил на плечи юноши ту самую черную с золотом абаю, что была на нем в вечер их первой и самой сложной шахматной битвы. Аман благодарно улыбнулся, расправляя ее и запахиваясь: абая была ему слишком свободна и длиннее, чем следовало, но добраться до своих комнат не уронив лицо — хватит.