Страница 71 из 120
Больше?
Что тут больше… нет, посыльных к ней не отправляли. И никого не отправляли. Заболела? Могла бы предупредить… она и вправду выглядела несколько нездоровой, однако же легкое недомогание еще не повод поступать так безответственно!
Это, между прочим, прямое нарушение условий ангажемента!
И контракт, Ольгердою подписанный, неустойку предусматривает! Театр пострадал… репутация труппы… и это всецело в ее характере взять и… и вы хорошо подумайте, надобна ли вам этакая невеста… вдруг да со свадьбы сгинет в неизвестном направлении…
Это не злословие.
Это жизнь такая… где обретается? Так известно где. Недалеко тут квартиру снимает. И в приличном, если хотите знать, доме…
…утро выдалось солнечным.
Нарядным даже.
И тесные улочки, залитые светом, казались просторней, убогие дома выглядели почти прилично. Серые простыни, которые здесь вывешивали над улицей, обрели невиданную белизну, и даже черное пятно пепелища выглядело почти нарядным.
— Знаете, — вынужден был признать Себастьян. — До знакомства с вами тутошняя жизнь была уныла и лишена всякой живости, которую ныне, без сомнения, обрела.
— Полагаете, в этом моя вина?
— Отнюдь… просто совпало, но все же… согласитесь?
Катарина согласилась. Так ей, наверное, было проще.
Пепелище было черно-серым, что нарисованный на земле огромный глаз, который пялился в небо, надеясь именно там отыскать ответы.
Себастьян тоже поглядел.
Ишь ты, синее.
Яркое в кои-то веки. Солнце в желтом мундире да со свитой редких облачков… потеплело. Знать бы, надолго ль? И от земли пар поднимается, но это не от солнца — хорошо горело. И свезло, что огонь, будто почуявши, что хватает у воеводы иных дел, соизволил ограничится одной-единственною избой.
Пусть и выгорела она дотла.
А заборчик вот остался.
И калиточка скрипучая. И ржавое ведро без дна, насаженное на кол, что вражья голова. Ведро слабо блестело росяным боком. Прятались в пыли реденькие незабудки.
Пахло гарью и паленым мясом.
Расхаживал по пепелищу черным грачом некромант, который и при свете-то дня выглядел зловеще. И никто-то из полицейских, коих собралось изрядно — околоток за всю историю свою не помнил, чтобы столько и сразу — не смел приблизиться, нарушить таинство непонятного обряду.
Да и вовсе…
Люди тихо переговаривались, и Себастьяну доставались обрывки чужих мыслей.
…пустили петуха, и думать нечего…
…да ну, сам прокурился…
…последний разум… а еще некромант, называется… хорошо, что только себя попалил, а мог бы весь город…
…а все одно, неспокойное место… кто бы тут стал жить…
…у кого за душой ни шиша…
…некромантам платят иначе, не чета нам с тобой… только этот дурень все на зелье…
Разговоры были унылы в своей предсказуемости. И, конечно, могло статься так, что говорившие говорили все верно, однако чутье Себастьяново подсказывало: простоты ждать не след.
И вправду, Зигфрид остановился в центре черного пятна, раскрыл руки, голову запрокинул, вперившись в небо невидящим взглядом…
— Еще один… на нашу голову, — сказал кто-то, не особо чинясь. — Ненормальный…
— Некромант же ж, — возразили.
И Себастьяну подумалось, что в том имеется свой резон. Нормальные некроманты явление столь же редкое, как и адекватные ведьмаки. Профессия что ли сказывается?
Зигфрид стоял так долго.
А потом, когда зрители уже утомились — не происходило ровным счетом ничего зловещего, ни тебе мертвецов из-под земли, ни воронов, которые бы слетелись на зов, ни полчищ крысиных или еще каких — отряхнулся, сгорбился как-то и быстрым шагом направился к забору.
Толпа отшатнулась.
А Себастьян остался. Ныне некромант не выглядел грозным, скорее несколько утомленным. Сказалась бессонная ночь?
— Здесь смертью пахнет, — произнес он негромко, но эти слова тотчас подхватили, потащили, передавая друг другу.
К вечеру они, и думать нечего, облетят весь город, изрядно приправленными многими подробностями.
— Здесь в принципе пахнет, — заметила Катарина, хотя и воздержалась от надушенных платочков. То ли не имела, то ли запах все же не был столь уж отвратителен.
— В предсмертный час здесь были двое, — Зигфрид потер бледную шею. — Один — некромант… и к превеликому моему сожалению, я вынужден признать, что допросить его не выйдет. То, что я слышу, весьма необычно.
Он говорил не с Себастьяном и не с Катариной, но будто сам с собой.
— Я звал. И только эхо… будто стерли душу…
— Травкой баловался, — заметил Себастьян.
— Да? — Зигфрид не счел нужным скрывать изумление. — Зачем?
— Откуда мне знать было… может, жизнь скучной казалась?
Зигфрид покачал головой.
— И не казнили?
— За травку?
— Раньше вешали, — некромант произнес это почти мечтательно. — Некромант, который не способен контролировать себя и силу свою, способен причинить вред себе и не только себе.
Полезный закон, пожалуй.
И разумный.
— Времена нынче другие.
— Верно, — Зигфрид задумался, уставившись взглядом куда-то за спину Себастьяна. Он обернулся, и люди, которые не думали расходиться — вдруг да все-таки восстанут мертвецы? — подались назад, в тень дрянных домишек и проулков.
— Простите, вы сказали, что убиты были двое. Возможно ли поднять душу второго?
— Я попробую, — некромант коснулся лба и вновь направился к пепелищу. Ходил он недолго и вернулся с крупной потемневшей костью. — Вот. Почти не обгорела. Хороший материал и… если позволите, то второе тело мне кажется… неполным.
— В каком смысле?
Себастьяну еще убыли случайных трупов не хватало для полного восторга. А ведь не так давно он жаловался на скуку, ныне же вспоминал о кляузниках милых с их преглупыми претензиями едва ль не с тоской.
— Пока не могу сказать, все же он почти сгорел… вы не возражаете? — Зигфрид погладил кость.
— Здесь? А подвал там, свечи…
— Я предпочитаю работать на свежем воздухе, — короткий поклон. — Недолюбливаю подвалы, знаете ли…
Он костью же начертил звезду, на вершины которой сыпанул по горсточке пепла. И народ загомонил. Кто-то зарыдал, тонко и жалобно, но остальные зашикали: правильно, нечего человека от работы отвлекать.
— А вам… не помешают? — на всякий случай уточнил Себастьян.
— Нет.
Зигфрид воткнул кость в середину звезды.
Потер руки.
Встряхнул кисти.
И вытащил из рукава пару склянок. Работал он молча и быстро, и всецело сосредоточившись на деле, не замечая, казалось бы, ничего.
Капля черная.
Красная. Резкий запах померанца. И прохладный мятный аромат, который не вязался ни с костью, ни с пожарищем. Ритуальный нож.
Белесое запястье, исчерченное многими шрамами, сводить которые Зигфрид то ли не желал, то ли не умел. И новая полоса пролегла меж старыми.
Кровь капала прямо на кость.
И ничего не происходило… Светило солнышко. Легкий ветерок ласкал кожу. И главное, что не появлялось того темного давящего чувство, которое возникало рядом с магией смерти.
Зигфрид, перехвативши запястье белой тряпицей, зубами затянул узел.
— Может, все-таки в подвал? — предложил Себастьян. Нет, он не мнил себя таким уж специалистом в науке некромантической, но все ж таки слабо увязывалась оная с ясным погожим деньком.
— Да нет, погодите… тут время надобно.
…а потом Себастьян услышал, как лопается пузырь мира. Это было болезненно. Он покачнулся, едва не упав в серую мглу, которой вдруг наполнился воздух. И та, плотная, с жемчужным отливом, приняла бы Себастьяна.
Утянула.
Он отшатнулся, не боясь показаться трусом. И дышать забыл. И кажется, едва не выпустил крылья.
Схлынуло.
Отпустило.
Не сразу. Серая мгла облепила его, не желая расставаться. Истончившаяся, обманчиво безопасная, она была все ж слишком плотной, чтобы позволить дышать. И Себастьян ясно осознал: сейчас его не станет. Он раствориться в этой мгле, сроднится с нею настолько, что…