Страница 59 из 120
— Ну что вы, как можно… то знакомство сложно было забыть. Это старший следователь Катарина…
— Из Хольма, — а вот глаза у парня пустые, вымерзшие будто бы. Ни удивления. Ни возмущения. Ничего-то в них нет. Не глаза — стекляшки.
— Имеете что-то против?
И пусть взгляд остался равнодушен, но почудилось вдруг, что стоит пареньку пальцем шевельнуть, и сам Себастьян прахом рассыплется, и Катарина, которая тоже, видать, ощутила что-то этакое, если сглотнула и от двери попятилась. Но Зигфрид усмехнулся, при том усмешка вышла кривою — левая половина лица поднялась, а правая осталась бездвижно — и произнес:
— Ничего. Нижайше прошу простить меня. Увы, некоторые воспоминания моего детства и, скажем так, затянувшейся юности, имеют дурное обыкновение негативно сказываться на моем настрое. Уверяю вас, я ни волей, ни неволей не причиню вам вреда.
И прижав руки к груди, он поклонился.
— А теперь убедительно прошу оказать мне любезность и позволить спуститься… одному, — уточнил он. И с некоторой толикой поспешности добавил. — Живым там делать нечего. Пока. Я подчищу, а дальше вы…
…здесь было почти как дома.
И речь шла именно о том доме, который так долго держал Зигфрида в плену, не позволяя умереть, но и отравляя каждое мгновенье жизни. Тогда, раньше, ему казалось, что, если выпадет хотя бы малейший шанс сбежать, причем не важно, в жизнь ли, в смерть ли, Зигфрид им воспользуется.
Но его освободили и оказалось…
Оказалось, что мир переменился. И в новом, перекроенном по каким-то вовсе безумным лекалам, Зигфриду не осталось места.
Его род исчез.
Забыт.
И имущество его отошло, что к дальней родне, которая вовсе не обрадовалась возвращению Зигфрида и поспешила объявить его самозванцем, что к короне. Та тоже не обрадовалась и учинила проверку.
Дознание.
И еще одно дознание.
Зигфрида смотрели. Щупали. Заглядывали в глаза и в рот, и в уши. Святые братья орошали его святою же водой, заставляли произносить слова молитв, которые для Зигфрида давно уж утратили всякий смысл. И это длилось, длилось… и быть может, закончилось бы иным заключением, он чуял, что именно к тому все идет. Нет, не тюрьма, но монастырь.
Тихий.
Удаленный.
Закрытый. Самое место для того, кто столь долгое время един был с тьмою первородной. И все душеспасительные беседы подводили его к мысли об этом, Вотаном благословенном, месте, в котором отыщет он покой.
Покоя не хотелось.
И Зигфрид всерьез начал подумывать о побеге, когда однажды к нему не появился гость.
— Я тебе верю, — сказал он с порога и взмахом руки отослал храмовника. А тот, пусть и недоволен, но подчинился. И это уже было удивительно. — И я не думаю, что ты представляешь опасность для общества.
Гость был нехорош.
И не сказать, чтобы черты его лица были вовсе уродливы, скорее уж складывались они так, что лицо это становилось дисгармонично. Нос крупноват. Рот широковат. Губы тонки.
И главное, портрет-то узнаваем, пускай и минули сотни лет, а династия-то не сменилась.
— Матеуш, — представился гость.
— Зигфрид, — ответил ему Зигфрид. Кланяться не стал.
Зол был.
— Мой прапрадед велел бы тебя сжечь, — сказал королевич, закинув ногу на ногу. — Просто на всякий случай. Он многих жег, то ли характер был таков, то ли со страху… мой прадед кострами не баловался, но объявил бы самозванцем…
— Я не самозванец.
— А это не важно. Дело не в том, кто ты есть, а в самом прецеденте. Знаешь, сколько ныне исчезнувших родов? Сотни. И вот представь, объявился якобы утраченный потомок одного из них. И корона признала его право на имя, на собственность… а вот теперь вопрос, сколько через год объявится других таких вот…
— Таких больше не будет.
— Хорошо, — миролюбиво согласился королевич, — тогда других. Воистину самозваных. На самом деле довольно сложно определить, правду ли человек говорит или же… у вас в роду имелись особые приметы. Да и печать на тебе.
Зигфрид смотрел.
Королевич молчал. И тоже смотрел. Разглядывал. И странное дело, его внимание, в отличие от пристального назойливого даже любопытства, что ведьмаков, что храмовников, не вызывало злости.
— Так что, — Матеуш первым нарушил молчание, — если подумать, то нам проще избавиться от одного истинного наследника, чем возиться с сотней-другой ложных. Мой дед не стал бы долго колебаться. Конечно, не костер, но, скажем, внезапная кончина… сердце там не выдержало испытаний. Или еще что… допускаю, тебя бы даже в родовом склепе похоронили. Все ж дедушка был незлым человеком, по-своему даже сочувствующим…
Он кивнул сам себе и, уцепившись пальцами за жидковатый ус, потянул.
— Мой отец… колеблется. Он почти готов согласиться с храмовниками.
— Монастырь?
— А то… тихий и дальний… ты будешь жить…
— Я уже жил в клетке, — Зигфрид сжал кулаки. В монастырь он не пойдет. Чего бы ему это не стоило, но…
— Вот и мне показалось, что ты не обрадуешься. Кроме того, храм требует половину твоего имущества, которое было отчуждено короной. Раз уж ты пойдешь в монахи…
— Я не…
— И я думаю, что обнаглели они совершенно, — королевич улыбнулся широко и искренне, так у Зигфрида и прежде не получалось. — Поэтому предлагаю иной вариант…
…возвращение имени и титула.
…восстановление записи в родовой книге.
Но взамен — отказ от имущественных претензий на земли, за исключением родового поместья, которое никому-то не нужно, поелику находится на проклятых землях.
…государственная компенсация в размере двадцати тысяч злотней и еще одного поместьица, ибо как можно при титуле и вовсе без земли? Конечно, понимать надобно, что поместье ему выделят отнюдь не самое лучшее, скорее уж из числа тех, которые за казною числятся, доставляя казначею головной боли…
…и компенсация невелика, но…
…с родичами, если вздумает Зигфрид судиться, то дело его личное.
Он слушал.
И не мог поверить, что его все-таки отпустят… имущество? Плевать… он все одно понятия не имеет, что ему с конопляными заводами делать, с верфями и старою свечной фабрикой, со стадами овец тонкорунных, с конями и коровами…
Торговаться? Верно, можно было бы вытянуть и тридцать тысяч, и сорок, но… он устал сидеть взаперти, и от молитв тоже, от храмовников…
И потому просто подписал бумаги.
— Что ж, — Матеуш первым протянул руку. — Добро пожаловать в мир…
…мир был недружелюбен.
И в прежние-то времена Зигфрид избегал общества, а ныне и вовсе стал изгоем. Родня, которую отнюдь не обрадовало королевское решение — все ж монастырь виделся всем куда более приемлемым вариантом — избегала встречи. А по Познаньску расползлись самые удивительные слухи. До Зигфрида они доходили стараниями квартирных хозяек, которые, поначалу радовавшиеся, что жилец их тих, спокоен и некапризен, вскорости узнавали правду…
…о том, что чудище он на самом-то деле в человеческом обличье.
…и убивает.
…и кровь пьет.
…и творит многое, за что приличному человеку и от дома отказать не стыдно.
Отказывали.
Снова и снова, пока не выселили в Пьяную слободку, где, как известно многим, порядочным людям делать нечего. Впрочем, обитатели этого места отличались поразительным равнодушием к своим соседям и уж тем паче к слухам, оных окружавших. Нет, Зигфрида попытались ограбить.
Обокрасть.
Обмануть… и лишь когда он, потерявши всякое терпение — у некромантов оно все ж не бесконечно — проклял очередного умельца кожной гнилью, то успокоились.
Приняли за своего.
Так бы он и жил, перебираясь изо дня в день, бродил бы по Познаньску, не способный принять его, изменившегося.
…улочки.
…мостовые.
…девицы с компаньонками и подружками. Лицеисты. Гимназисточки в одинаковых платьях, которые бы матушка, несомненно, сочла б даже интересными, хотя… без корсету платья — это почти неприлично…
…дворы.
…дома.
…белизна и чистота. Степенные городовые. Коляски. Лошади.