Ловец бабочек. Мотыльки

Или над кем? Над этим человечишкой, которому вздумалось запугивать князя? При том напуганным князь отнюдь не выглядел, скорее уж утомленным и заодно разочарованным, будто бы большего ждал от людей. Или над Катариной с ее демоном и демоновыми сомнениями? Над безумной панной Белялинской, которая все никак не желала успокоиться и ерзала, поскуливая, норовила вытянуть руку из шелково-чулочное петли.

Как знать?

Но если гончая не ушла, то…

Почему?

Не всех забрала? Или же…

…гончая подошла к мертвецу и, ткнувшись носом в руку с круглым камешком, заскулила.

— Скандал-с… одного убили, другую лишили разума… да с дюжину человек присягнут, что еще ныне утром моя дорогая будущая теща была более чем в своем уме. А тут вдруг…

— Меньше запретной волшбой баловаться надо, — веско произнес князь и, не выдержав, потерся спиной о стену. — Извините… у вас тут дома такая чернота, что меня попросту тянет в крылья завернуться.

Он стянул пиджак, который бросил на спинку стула, и далее не умея себя сдержать, выпустил-таки крылья.

…невозможно.

…гончие приходят от имени Его…

…или ей было позволено так думать? А если…

Гончая потерлась о камень, который стал просто камнем, будто подернулся изморозью, и исчезла.

Глава 19. В которой появляется старый знакомый

На ранней стадии брака супружеский долг исполняется, позже — приводится в исполнение.

Жизненное наблюдение пана Циюна, счастливо состоящего в браке двадцать семь лет.

А небо прояснилось.

И потеплело вдруг, будто то, что произошло в доме, вытянуло все силы у зарождающейся бури. Снег еще шел, но редкий, остаточный.

Хотелось пить.

И отнюдь не воды. Или просто упасть и… в отставку, немедля. И к матушке под крылышко ейное, в дали далекие, за границы, чтоб ни заклятьем, ни приказом, ни каким иным способом извлечь невозможно было. Конечно, порыв сей являлся явственным свидетельством трусости, каковую слуга государев испытывать был не должен, однако Себастьян был далек от мысли о собственном совершенстве.

…матушка.

…тихий аглицкий городок. Непременные чаепития о пяти часах пополудни, да без самовара, но со столиком на колесах, канапе и пустыми разговорами. Визиты дам элегантного возраста, старинных матушкиных знакомиц, каждая из которых всенепременно Себастьяном восхитится. Хорошо, воспитанием связаны, за щечки щипать не станут… и то, не факт.

Зато припомнят всех родственниц подходящего брачного возрасту, ибо неприлично мужчине в столь зрелых годах на свободе оставаться. Это просто-таки свинство полнейшее по отношению к современным идеалам и матушкиным планам.

А безумцы… что безумцы, одним больше, одним меньше…

…получасом раньше Себастьян разломил тревожную палочку.

— Что с ней будет? — на крыльцо выглянула Катарина. — С этой женщиной. Ей помогут?

…два экипажа.

…и позевывающий дежурный, которому по протоколу надлежало бы оставаться в полицейском управлении, однако же он, то ли любопытством мучимый, то ли жаждою продемонстрировать немедля служебное рвение, явился пред начальственные очи. И с ним — с полдюжины молодцев с револьверами.

И при дубинках.

С глазами, в коих читалась готовность немедля оные дубинки в ход пустить…

…не с кем тут воевать.

Панну Белялинску вывели под ручки, благо, ручки эти надежно были скручены шелковыми чулками. Надо же, до чего полезная вещь оказалась. Всенепременно стоит и себе этакую пользительную привычку завести — шелковые чулки в кармане. С другое стороны, и в неприятность вляпаться недолго. Полезешь, скажем, за платочком, а вытащишь этакое непотребство…

— Сомневаюсь. Вы ведь чувствуете?

Он так и не разобрался со странной способностью этой женщины. Там, в доме, она вела себя так, будто видела что-то, чего Себастьян не замечал, хотя глядел в упор. А теперь вот вновь стала обычной.

Или…

Нет, вон, полицейские, которым выпала честь панну Белялинску сопровождать, от нее сторонятся, пусть дара и лишены, а все одно чуют неладное и силятся оказаться подальше.

— Ее будто в деготь окунули, — Себастьян вдохнул прохладный воздух. — С головой… я такое прежде видел… раньше… еще в Познаньске.

…выносили тело пана Белялинского, укутанное в шелковую простыню. Надо будет попросить пана Штефана, чтобы лично занялся. Конечно, общаться с ним удовольствие сомнительного свойства, однако в этом городишке иного специалисту не отыскать.

Некромант?

Чуялось, что этого мертвяка он вряд ли поднять сумеет.

— Я еще актором был… вызвали нас… мол, неладно в доме… громыхает там, молоко киснет. Или мухи повадились… верные признаки. Ведьмаку бы глянуть, но ведьмаков и так не хватает, чтобы каждый кувшин скисшего молока проверять. Пришлось мне ехать.

Зачем он рассказывает эту, в общем-то совершенно безынтересную, даже мерзотную при всей своей поучительности историю?

А она слушает.

Наверное, потому что ей тоже не хочется возвращаться в дом, который предстоит обыскать, хотя и чуется, что вряд ли обыск этот даст хоть что-то.

— Я неплохо чувствую темную силу, — Себастьян поскреб плечо. — Извините, что пришлось…

Пиджак прикрывал рваную рубаху, да и чешуя давно исчезла, но перед коллегой было несколько неудобно.

— Ничего, — она махнула рукой. — Так, значит, молоко киснет?

— Один из первейших признаков… у нас так считают.

— У нас тоже… мне эти рапорты с кислым молоком вот где стоят, — она схватила пальцами за горло. — Я на них ответы одно время писала. Умаялась. Правда, у нас выделяют штатные амулеты проверки. Приходилось на каждую жалобу ездить, проверять… в девяти из десяти случаев пустое.

— Аналогично. Только без амулета. Наши пробовали делать, но выяснилось, что он на любое магическое действо реагирует. Хозяйка там волосы уложила или кремом новым намазалась, а ее — в колдовки… неудобно.

Она сочувственно покачала головой.

Правильно.

Лучше об амулетах, чем о девице, которую пытались допросить, а она то выла, то плакала, то лезла со слюнявыми поцелуями. И возникало нехорошее такое желание — отправить ее следом за матушкой в богадельню местную.

— Вот… и тогда я ехал… да домой ехал. К обеду. Аккурат по дороге было, вот и заглянуть решил, думал, скоренько управлюсь… а у меня прямо на пороге шкура гореть стала. И ощущение такое, будто живьем в кипяток сунули. Мухи… да, были мухи. Весь потолок облепили. Дом-то, к слову, из приличных. Я как сейчас помню. Потолки высокие, белые… только этой белизны не видно по-за мухами… ползают, шевелятся. Жуть такая пробрала… мне бы вызвать подмогу, но я ж молодой, дурковатый…

Признаваться в этом было легко.

И вообще та история ныне казалось не более чем сказкою. Хотя и вправду помнился, что потолок с мухами, что сонный швейцар, дверь открывший и замерший. Не человек — восковой голем, силою напоенный, а потому при всей этой силе равнодушный к тому, что происходит вовне. Он не замечал ни мух, ни почерневших фикусов в горшках.

Ни старушки, которая застыла в кресле и, судя по запаху, преставилась пару дней как, ни махонькой болонки, что не то от голода, не то от безумия — а дом был пропитан им — смачно грызла хозяйскую ногу…

…мертвая ворона на лестнице.

…чей-то хохот.

Двери… тревожная палочка, которая сама собой распалась, ибо дурь дурью, а находится здесь самому было страшно.

Холод.

И жар.

И нестерпимое желание подняться на крышу.

— С крыши меня и сняли. Вовремя подъехали. Я уж взлететь собрался.

— А вы… не можете? — робко уточнила Катарина.

— Увы. Пробовал как-то, да неудачно… говорят, слишком тяжелый для полета.

— А крылья тогда зачем?

Себастьян подумал и ответил.

— Зимой вместо плаща можно… или вот, когда подстрелить хотят… пару раз спасали.

— Удобно.

— А то… — он поймал языком снежинку. Сладкая. — Там-то все было куда как тяжелей. Некая девица, имевшая богатого любовника, решила за этого самого любовника замуж выйти. Но сперва, само собой, надо было от жены его избавиться. Он-то все врал, что чахоточная супруга, того и гляди отойдет, и потому ни развестись, ни бросить ее не может. Жалеет… вот она и заказала один обрядец. На крови, между прочим…