Страница 17 из 23
Но вот беда – у этих галлов нет гаремов…
Зато достоверно известно, что у светлейшего герцога есть любимая и единственная златокудрая пери. И что мешает счастливому отцу чудом спасённой дочери порадовать небесную деву какой-нибудь приятной безделицей?
Но… тоньше надо действовать, тоньше. И уж непременно посоветоваться с синеглазым визирем.
***
Гарема – в европейском понимании этого слова – у светлейшего герцога, конечно, не имелось; но вот то, что в восточных домах обозначалось как «харам» – «женская половина» – разумеется, присутствовало. И столь учтивому и воспитанному «синеглазому визирю», что произвёл на восточного гостя незабываемое впечатление, нет-нет, да и приходилось не то чтобы вмешиваться в управление этим своеобразным государством, но подправлять директивы и указания своей грозной матушки, а иногда и просто помочь. В решении хозяйственных дел госпоже Аглае Модильяни не было равных; но даже у неё порой возникали вопросы весьма… м-м-м… щекотливого характера, за решением которых она не считала зазорным обращаться к сыну. Да, конечно, кому, как не ей, знать характер, привычки и обычаи герцога д’Эстре, которого она вскормила и вырастила, и как он поведёт себя в ответ на то или иное нововведение. Но у матушки Аглаи, хоть и не разбирающейся в политике, хватало ума понять, что маленький Жильберт, которому она когда-то выговаривала за детские шалости и шлёпала по рукам за воровство ягод с грядок, и нынешний Его Светлость – не одно и то же. Какая-то мелочь вроде невнимательного или безответственного подхода к найму работницы или к ужину для важного гостя может навредить не только хозяину, но и всей провинции. А потому – иной раз, прежде чем распорядиться, нелишним будет посоветоваться.
Оттого-то нынешним утром её сын, первый умница в Галлии после Жильберта, как считала домоправительница, внимательно изучал письмо коменданта Александра Карра. Не менее внимательно затем исследовал узор декоративной решётки на высоком окне матушкиной опочивальни. Пощипал в задумчивости русую бородку. На раздражённо-вопросительный взгляд родительницы повёл плечом, сверкнув золотым шитьём перевязи:
– Что ж, всё в руках Всевышнего, матушка. Помнится, вы неоднократно указывали этой девице на недопустимость её поведения.
– Дважды, лично. Ты же знаешь, третьего раза у нас не бывает.
– Вот она и не стала дожидаться. – Капитан рассеянно похлопал конвертом с тяжёлой печатью о ладонь, спохватившись, вернул послание. – Нелишним будет в общих чертах оповестить ваш штат о том, каковы могут быть последствия гордыни и несдержанности прислуги. И… Не стоит о ней сокрушаться.
– Было бы о ком, – негодующе фыркнула госпожа Аглая. Скинула с колен кошку, от удовольствия запустившую было когти в хозяйские юбки. – Пустая девка, слишком много о себе возомнившая… Плохо, что сунулась, куда не надо, а я не уследила.
Кинула мурлыке цветной клубок, отгоняя от кресла, и без того исполосованного когтями, заёрзала, словно от неудобства. На самом-то деле, и кресло было хорошо, и скамеечка под ногами, и сладкий морс в кувшинчике под рукой, на низеньком столе… И день вроде бы славно начался – с приезда сына, нечасто он балует мать визитами: всё в казармах, да по делам. А поди ж ты – снедало беспокойство.
– А ну как эта мерзавка ещё кому наболтала? – выдала наболевшее. – Хоть подружек у этой стервы отродясь не было, и вряд ли она с кем сговорилась…
– Но со двора всё-таки ускользнула, матушка, хоть и должна была у вас соизволения испросить. Да ещё до самого Карра добралась.
Как ножом по сердцу полоснул сыночек, хоть и без упрёка вроде бы бросил. Аглая нахмурилась. Справедливо.
– Моя вина. Проглядела. Значит, спелась с кем-то, вот и вывезли её в возке тишком. Проверю. Мне тут шашни за спиной ни к чему.
– Проверьте, матушка. Не только шашни, но и люди, что ради хорошенького личика свой долг нарушают, нам ни к чему. Выходит, – капитан будто бы что-то прикинул в уме, – место у вас теперь свободное? А чем, собственно, занималась оная девица?
– Дел, что ли, мало по дому? Поначалу-то, конечно, когда… – Матушка Аглая запнулась, подбирая слово, – когда первая герцогиня сбежала – эту поганку Флору не трогали. Отсиделась в подвале в основном для острастки. Ей ведь госпожа-то не особо доверяла, всё больше с Люсьен шушукалась, вот Флору и заедало: она, мол, предана как собака, а секретничают с другой. Зато ту, другую, на дыбу сразу и отправили… А эту – я сперва на кухню отослала, да только из её белых ручек всё так и валилось, убыток один; а потом приставила к кастелянше. У Марии, видишь ли, в прачечной девушка кипятком обварилась, пришлось срочно заменить.
– Теперь, получается, у вас в хозяйстве нехватка рук?
Аглая сощурилась.
– А что это ты такой заботливый стал, дорогой сыночек? Опять что-то задумал?
– Только о вас пекусь, матушка, о ваших интересах, дабы голова у вас не болела. А для этого ни одно место во вверенных вам войсках не должно пустовать. Вы когда собираетесь в гости к Бланш? На днях? У неё на подхвате завелась одна ловкая особа, шустрая, исполнительная, а главное – думающая, что, где и кому можно сказать. Не дерзит, себя помнит. Приглядитесь. Может, возьмёте.
– Для себя или для тебя? – напрямик спросила мать, сверля сына взглядом.
Не хватало ей очередной вертихвостки под носом! Но в то же время материнская практичность твердила, что возможных «душенек» великовозрастного сыночка куда полезнее держать перед глазами, по крайней мере будешь знать, с кем он, где он, а при случае – и прищучить девицу. Если только и впрямь «себя помнит»…
Слишком уж самостоятельный отпрыск усмехнулся.
– Матушка, конечно, для меня.
Но глаза при этом оставались суровые. Строгие. Значит…
Домоправительница сдержала вздох облегчения. Кружит. Не для себя берёт. По службе, причём иной, тайной, связанной с её вторым ненаглядным мальчиком Жилем… Ну, в эти дела она не встревает, надо – значит надо.
Одно плохо: теперь не будешь знать, с кем и где пропадает её синеглазый, по которому все девки сохнут, от горничных до садовниц. На стороне-то за ним не углядишь!
…Капитан Винсент шёл по галереям Гайярда в самом радужном настроении, коего не могли омрачить ни хмурый Максимилиан Фуке, выходящий из кабинета его светлости и раскланявшийся с какой-то непонятной враждебностью, ни осознание того, что впереди – очередные расспросы и словесные тенета Большой политики; старый вояка, каковым он себя считал, не любил ни того, ни другого… Главное – обеспечен ещё один тычок в седалище слишком уж зарвавшейся империи: в Гайярд окольными (вроде бы) путями проберётся малышка Аннет, глаза и уши бриттского посла (как он сам думает). Вот если бы вдобавок ко всему уговорить Суммира ибн Халлаха не сразу уезжать в Роан, а погостить здесь, под… под присмотром, чтобы не попал в лапы бриттов, не зря они его ещё в порту пытались переманить. С Жилем всё оговорено, матушке и дворецкому распоряжение о подготовке комнат дано, у него, Винсента, остаётся ещё чуть более получаса, чтобы ознакомиться с последними данными о восточном госте… Молодец этот малыш Бомарше, умеет сортировать сведения и выбирать главное. Записи он просмотрит в карете. А заодно и продумает, как увести разговор в сторону от него самого, Модильяни, ибо чересчур расчётливый блеск в очах господина Суммира, явственно проявившийся к концу последней беседы, слишком уж напоминал особый, появляющийся у ненаглядной матушки всякий раз при попытках расписать очередную невесту.
Однако сам вариант устройства судьбы купеческой дочери, молодой и богатой вдовушки, лакомого кусочка для многих женихов, так и просился к осмыслению. Будущий тесть – друг детства самого солнцеликого Баязеда, вхожий к султану в любое время, имеющий прочные связи и авторитет в торговых домах Константинополя, Венеции, Севильи… и даже, говорят, однажды побывавшего в далёкой Чайной стране и ещё более далёком Индустане. Такими связями не бросаются. К тому же хватит и того, что едва не разгорелась война между двумя державами из-за элементарного недогляда за судебными делами. И ведь как-то вышел на эту семейку толстяк Гордон, докопался…