Ключ от Дерева

Эгле облизнула пересохшие губы.

– Я знаю, ты ищешь любви.

Друид даже привстал, издав короткое восклицание, но девушка остановила его решительным и царственным жестом, какие бывают только у королей и юных девиц, уверенных в своей неотразимости и силе.

– Не отрицай, лучше уж молчи. Я помню, о чем мы с тобой говорили тогда, на пароме через Упе. Что говорил ты и что отвечала я… Для меня ничего не изменилось с тех пор, и пойми, милый Збышек, дело не в том, что ты достоин или недостоин меня. Я думаю, ты достоин многого.

Март опустил голову.

– Все дело в том… в том, дорогой Збышек, что я… я не вижу тебя рядом со мной.

– Как это? – хрипло переспросил Март; по всему было видно, что язык плохо слушался его.

– Я не представляю тебя рядом со мной в моей будущей жизни. Кто-то стоит рядом, но силуэт темный, и лица не разобрать.

– Ты… – задохнулся Збышек, – ты… заглядывала в зеркало Валанда?

Эгле молча кивнула.

– Но ведь это же строго-настрого запрещено Кодексом!

– Мне показала его Верховная Друидесса, – гордо ответила девушка и встряхнула волосами.

– Но как? Когда?

– Когда мне исполнилось десять лет, – ответила Эгле. – Конечно, бабушка показала мне только поверхность, но…

– Ты знала? – покачал головой Март. – Но этого не может быть, это просто невозможно.

– Почему невозможно? – невинным голосом осведомилась Эгле. – Слухами земля полнится, а она одинакова что в мирской жизни, что в друидских скитах. Говорят: имеющий уши – всегда услышит, а я бы добавила: умеющий слышать – всегда узнает. Узнала и я.

– И кто же все-таки стоит рядом с тобой в жизни? – глухо спросил Март, похоже, уже взявший себя в руки.

– Я тебе говорю еще раз: я его не вижу. Это только силуэт, темная фигура, просто образ. Но не твой.

– Почему же?

Эгле улыбнулась в ответ.

– Тебя бы я сразу узнала, дорогой мой Збышек-мишко! Ты ведь такой… приметный, видный, одним словом, печальный рыцарь.

– Никакой я не рыцарь и к тому же не печальный, – буркнул Март.

– Конечно, не печальный, – согласилась Эгле. – Но что рыцарь – это точно. Я с тобой, Мартик, ничего не боюсь, поверишь? Даже своих мыслей…

Они помолчали. Ветерок ерошил у обоих волосы на голове. Эгле стала поправлять прическу с помощью маленького костяного гребня, извлеченного из корзинки, а Март долго барабанил по столу костяшками пальцев. Наконец, когда это занятие ему надоело, он посмотрел в небо, которое затянули удивительно низко плывущие кудрявые облака, встряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, и решительно хлопнул по доске ладонью.

– Что ж, иного от тебя и не ждал, Эгле.

Та в ответ пожала плечами: мол, что говорить-то еще, все уже сказано-доказано…

– А вот и не все, – угадал ее мысли Март. – Теперь поговорим о другом.

– И о чем же это?

Как всякая женщина, обеспокоенная потерей инициативы в разговоре, Эгле тут же малость занервничала, что, впрочем, сейчас заметил только проницательный Март – это его качество очень ценили в Круге его товарищи.

– Вопросов несколько. Зачем ты здесь, зачем мы тебе и что ты, как всегда, хочешь скрыть от меня?

– И это все?

– При ином раскладе вещей я бы еще спросил, откуда ты знакома с Яном. Но сейчас это меня мало интересует, так что отложим в сторону мои разбитые чувства и поговорим по уму. Кстати, я должен буду рассказать о твоем появлении Симеону.

Эгле при словах Марта о разбитых чувствах лукаво и недоверчиво улыбнулась, поиграла гребешком и подперла ладонью щеку.

– Что ж, рыцарь, тогда приготовься – разговор будет долгим. Кстати, Ян еще не потерял нас?

– Найдет дорогу домой, не маленький, – отрезал Збышек. – Давай к делу.

– Ну, к делу, так к делу, – согласилась Эгле. Девушку немного забавляла резкая перемена в настроении молодого друида. Женское чутье ей безошибочно подсказывало: для мужчины это – верный способ скрыть свое истинное настроение. Например, смятение чувств.

ГЛАВА 7

РУТА

Проплутав битый час по базару и так и не отыскав в ярмарочной суете Збышека и Эгле, Ян вернулся на постоялый двор, где ранним утром остановился отряд Травника. Збышек еще не вернулся, зато там он застал троицу, отправившуюся с утра за провиантом, – Книгочея, Снегиря и Молчуна, а также Травника, решившего наконец-то выспаться – последние несколько ночей он спал крайне мало. Остальные же решили прогуляться по городу – друиды полдня потратили в поисках провианта и в итоге договорились купить продукты оптом и по бросовым ценам у посредника купцов со свейского корабля, который с утра бросил якорь в одному ему известной бухте где-то на побережье. Подвезти товар купцы успевали только под вечер и рассчитывали на второй день ярмарки, поэтому предложение друидов посреднику понравилось, и они договорились встретиться ближе к вечеру в условленном месте. А до этого срока троица решила нанести визит нескольким знакомцам, проживающим в Юре под разными личинами и не особо афиширующим здесь свои подлинные имена и занятия. Книгочей к тому же собирался затащить всю троицу в местную Академию, дабы свести короткое знакомство с тамошней библиотекой, где, по слухам, попадались редкие образцы книг, изданных за пределами земель Балтии, полян и славенов. Патрик был родом с островов бриттов и айрлов, хорошо знал тамошние языки, а заодно и немало романских и галльских наречий, ведомы ему откуда-то были и диалекты народов снежного полуострова Скандии – суомов, норгов и, конечно же, заклятых врагов – свеев. К удивлению Травника, Снегирь и Молчун с готовностью вызвались сопровождать Патрика в походе по милым его сердцу книжным стеллажам, и трое друидов, наскоро перекусив, отправились прожигать жизнь, как любил говаривать Книгочей. Травник же с Яном, уговорившись разбудить друг друга кто первый проснется, улеглись и быстро заснули.

Ян спал крепко и без сновидений, как и все последние дни, и проснулся тихой предвечерней порой, когда солнце еще не клонится к закату, однако уже не печет, и на улицы приходит особенная тишина очередного уходящего теплого летнего дня с его суетой, шумом, неизбежными заботами и городскими делами. Коростель открыл глаза и некоторое время лежал недвижно, глядя в потолок и не думая ни о чем. У двери, укрывшись полосатым солдатским одеялом – неизбежным атрибутом неприхотливого быта постоялых дворов, – а вернее, закутавшись в него по самый нос, спал Травник. Сны его были беспокойны – он что-то несвязно бормотал во сне, изредка ворочался с боку на бок и тяжело дышал. Повалявшись немного и насладившись бездельем, Ян понял, что сон окончательно ушел, и, чтобы его остатки совсем улетучились, распахнул пошире окно. В комнате сразу стали слышны звуки двора: поскрипывания проезжающих по улицам телег, повозок и экипажей, тихое бормотание голубей, свист носящихся над каштанами и кленами невидимых в вышине стрижей, возгласы играющих где-то неподалеку детей. Времени было часов пять пополудни, впереди был вечер и вся ночь. Травник по каким-то своим приметам определил, где в Юре были зорзы, сколько времени они задержались и в каком направлении вышли из города. Поразмыслив и наскоро посоветовавшись с Книгочеем и Снегирем, Симеон решил дать отряду день отдыха в городе – вымыться, отоспаться и пополнить запасы провианта. Поэтому теперь он крепко, хотя и беспокойно спал, а у Яна неожиданно выпал свободный вечер, чего не бывало за последние дни их неустанной погони по лесу. Ян встал, приложился к кувшину у кровати Снегиря – там еще оставалась добрая половина тепловатого, но зато крепкого кваса, настоянного на жженых корочках и изюме, любимого напитка добродушного друида, – в несколько глотков выпил, перевел дух, вытер губы и, присев у окна на колченогом стуле, задумался.

В воздухе явственно опускалась прохлада, и вместе с ней сильнее стали пахнуть листья деревьев и кусты жасмина, которыми был обсажен маленький флигель, где остановились друиды. В детстве маленький Ян очень любил это время, когда спадал летний зной и второй раз за день после прохлады раннего утра начинали благоухать яблоневые, сливовые и грушевые сады. Совсем карапузом он собирал воинство окрестных мальчишек, живших в крепости, и они отправлялись ближе к низеньким стенам и покосившимся бастионам играть в разбойников и сыщиков. Правда, эти городские воспоминания были очень короткими и отрывочными, но мальчишка хорошо запомнил правила игры и самое главное – неуемный азарт погони и схватки, пусть и на игрушечных мечах или наспех подобранных палках. А в деревне по соседству с хутором на отшибе, уютно называвшемся заимкой, куда его отдали на воспитание тихой и неразговорчивой женщине, никогда не снимавшей с головы серого шерстяного платка, почти не было ребят его возраста – все были постарше, поэтому мальчик Ян как-то незаметно подружился с девочкой Рутой, причем обстоятельства их знакомства были сами по себе забавны. Ян, любивший большие и сладкие литвинские яблоки, однажды залез в сад, где ему приглянулись сочные полосатые ранетки, однако был выловлен хозяином и должен был подвергнуться непременной в таких случаях воспитательной экзекуции хворостиной по филейным местам. Однако после короткого допроса, выяснив, кто такой Ян и с кем он живет, хозяин почему-то заметно смягчился, сменил гнев на милость и простил маленького воришку, велев своей маленькой дочке отсыпать ему полные карманы падалицы. Девочку звали Рута, и, как выяснилось за собиранием яблок, она всю жизнь мечтала о большой желтой бабочке с «косами» на крыльях. Ян, который был всегда не прочь поверховодить над младшими, сообразил, что речь идет о махаоне, но в лесу он не летает и выследить его можно только у реки. Рута напросилась идти с ним наутро на рыбалку и заодно «половить махавона», и отец, как ни странно, отпустил ее с Яном. Наутро Ян зашел за ней в деревню, а хозяйственная, хоть и немного ворчливая жена дядьки Юриса тетка Гражина напоила их горячим молоком с лепешками. Бабочку в то утро дети так и не поймали, однако с этого дня началась их дружба, и хотя в деревнях сирот не очень-то любили, родители Руты тепло отнеслись к мальчику, и Ян стал часто бывать в их большом, уютном и крепко сколоченном, как и вся их семья, доме.