Страница 9 из 21
Повседневные вузовские заботы, нелегкие первые месяцы освоения курса лекций, подготовка к семинарским занятиям, кафедральные обязанности – все это заставляло в первое время жить преимущественно интересами и заботами института, на другое просто не хватало сил. Однако и в стены института врывалась повседневная жизнь большого рабочего города и требовала участия. Дыхание времени особенно отчетливо ощущалось в работе со студентами вечернего факультета, который в институте, учитывая запросы металлургического комбината, известного в стране треста «Магнитострой», других крупных предприятий, составлял не менее трети. Студенты-рабочие приносили в институт трудные проблемы жизни, не прикрытые дипломатией острые оценки, настроения, которые пробудил в людях XX съезд КПСС.
Среди проблем, которые по мере «оттепели» в общественном мнении звучали все острее, в Магнитогорске особое значение имела проблема экологии. Город был построен ценой неимоверных жертв и испытаний народа, в короткие сроки и с самого начала стал заложником гигантского металлургического комбината, ибо строился прямо у его забора. Со времени пуска первой домны и первых мартеновских печей и особенно вредоносных обогатительных фабрик у горы Магнитной, обжигающих руду для плавок чугуна, сотни тонн вредных выбросов из труб комбината, и особенно ядовитого сернистого газа, были обрушены на жителей города. И по мере увеличения мощностей комбината, увеличения числа доменных печей до 10, а мартеновских до 35 в городе создавались невыносимые условия для проживания.
А между тем только после Великой Отечественной войны город начал строиться на правом берегу Урала, но и это всего лишь 3–4-километровое удаление от металлургического комбината не приносило большого облегчения людям, ибо никаких технических мер по ограничению выбросов длительное время не принималось. Пишу об этом, ибо сам в полной мере испытал воздействие этих вредоносных выбросов и в годы учебы в педагогическом институте (1948–1952), и во время жизни и работы в городе.
Экологические бесчинства еще чем-то можно было оправдать в 30-х годах, в годы войны: стремлением создать промышленный потенциал – основу независимости страны, выжить и устоять в годы войны. Однако и впоследствии эти экологические бедствия стали постоянными спутниками индустриального развития страны и принесли народу огромные беды. Острота их не спадает и поныне, ибо их скорое решение оказывается во многих случаях просто невозможным. Как это ни горько признать, но по своей сути экологические бедствия – порождение нашего деформированного за годы советской власти образа жизни.
Я назвал только одну острую социальную проблему жизни города. Таких проблем было много. Люди долгое время терпеливо относились к своим невзгодам и лишениям и оттого, что понимали их природу, но больше оттого, что в условиях жесткого административного режима просто боялись выразить свое мнение и свой протест. Теперь же, когда на пути к свободомыслию была взорвана главная плотина – признание вредного влияния культа личности, люди не хотели молчать. Для них становилось очевидным, что в обществе, где провозглашен лозунг: «Все для человека, все во имя человека», не могут быть терпимы те условия, в которых они живут. В городе сохранялись сотни бараков-времянок, воздвигнутых в 30-х годах, без элементарных бытовых удобств (знаю это по собственному опыту, ибо в первый год, не имея квартиры от института, жил в таком бараке у родителей жены): без канализации, центрального отопления, с общими казарменными коридорами и комнатами-клетушками. В них продолжала жить в 60-х годах примерно треть населения города. Не могли быть терпимы острая нехватка детских учреждений – яслей и садов, школьных зданий (многие школы работали в три смены), плохое медицинское обслуживание, ибо больницы тоже были расположены в тех же самых бараках у стен комбината. Город, в котором уже тогда проживало более 300 тысяч населения, не имел своей гостиницы, драматического театра, стадиона, два единственных вуза находились в аварийном состоянии.
Острые вопросы жизни города и страны становились предметом жарких дискуссий на семинарских занятиях по общественным наукам. На них нельзя было не отвечать, ибо они были больными и очевидными. Причем отвечать надо было без лукавства, откровенно, иначе преподаватель не мог рассчитывать на доверие студентов. Именно в это время для меня, как, наверное, и для многих других, кто профессионально занимался вопросами образования и воспитания, становилось очевидным наличие серьезного противоречия между реальной внутренней политикой, проводимой партией в стране, и тем, как мы ее стремились представить в глазах общественного мнения. Реальная жизнь, наполненная острыми проблемами и конфликтами, неизбежно обнажала противоречия между пропагандой и практической жизнью, между словом и делом. Осознание этих противоречий не могло не вызывать неудовлетворенности в педагогической работе, где преобладали старые, привычные подходы, где за общими декларативными положениями о преимуществах социализма, победоносных деяниях нашей партии на всех этапах ее истории мы скрывали правду жизни и правду истории. С другой стороны, осознание этого противоречия, острота, с которой эти назревшие вопросы все чаще ставили люди от доменных и мартеновсих печей, достойные лучшей жизни, созвучные тому, что было заявлено на всю страну на XX съезде КПСС, укрепляли веру в неизбежность перемен.
Не все в институте получалось легко. Педагогическая работа требовала не только большой эрудиции, а ее явно не хватало, не только умения проникнуть в сознание и душу своих слушателей, но и обязательного присутствия постоянной неудовлетворенности и в том, что ты знаешь, и в том, что ты умеешь, чтобы тебя слушали, понимали. Педагог, чтобы состояться, должен быть человеком неравнодушным ко всему тому, что происходит в жизни, и к тому, чем живут его воспитанники. Из своего скромного опыта вынес: без сопереживания чужим бедам и невзгодам, острым событиям, происходящим в твоей стране, учитель вызывать доверия и пользоваться уважением не может. Понимаю, что в этих суждениях я повторяю всем известные истины. Но ведь каждый их постигает заново. И я возвращаюсь к ним потому, что убежден – педагога нельзя подготовить ни в институте, ни в аспирантуре. Педагогом в школе, вузе можно стать только тогда, когда в человеке действительно существует потребность им стать, не жалея и не щадя себя, и еще если от рождения (от матери) в нем заложены те качества и черты, особенности и свойства характера, которые в совокупности составляют то, что обычно называют природным даром.
Магнитка стала для меня городом, где произошло мое гражданское и профессиональное рождение. Без уроков Магнитки я не смог бы одолеть те крутые повороты в жизни, которые суждено мне было пройти.
Среди всех приобретений, которым я обязан Магнитке, может быть, самым важным для всей последующей жизни была моя семья. Вся она из Магнитки. Здесь я нашел свою любовь, здесь родились мои дети. Всегда считал неверным часто повторяемое утверждение: семья – надежный тыл. Семья не тыл, а фронт каждого из нас, ибо в ней заложены наши потенциальные успехи и поражения, она – плацдарм, откуда начинаются наступления и прорывы, готовятся операции, накапливаются силы, залечиваются раны.
Надежный мой соратник и единомышленник – моя жена Тамара Даниловна Волкова – так давно идет со мной рядом, что я порой думаю, а было ли вообще время, когда ее не было и я шел один. Отрок войны, чье возмужание было ранним, ибо старшие по возрасту деревенские парни ушли на фронт, а мы, заменяя их и взяв на свои узкие подростковые плечи их дела и хозяйственные заботы, одновременно и для оставшихся девушек были отрадой в дружбе и любви. Поступив в институт, я уже был многократно целован деревенскими девушками и обладал мужским самомнением, явно преувеличенным. И студентка литературного факультета, всего на один год позднее меня поступившая в институт, отличавшаяся большой строгостью и чистотой во всем, как-то незаметно заставила поступиться самомнением и стала той единственной, с которой мы идем по жизни уже без малого 40 лет, разделяя и радость, и горе.