Страница 18 из 19
Ему Александр совершенно не мог и не умел противопоставить свое желание, свою волю; он лишь робко «решается напомнить о возможности пристрастия и ошибочности единоличного суда и расправы над бунтовщиками и, сделавши это, как бы тотчас забывает сам свои слова и уже нигде больше этого не повторяет».
Такое состояние духа и воли Александра послужило темой для исследования одному из русских ученых-психиатров[2].
Правда, что наш ученый профессор рассматривает болезненное состояние Александра I несколько под другим углом зрения, – он считает это изменение воли за результат недоразвитости характера в виде слабой недоразвитой воли при удовлетворительном развитии ума и чувств, но в том-то и дело, что и последние упомянутые области, как мы видели уже, надо признать не вполне целыми, а значительно пострадавшими.
Тем не менее, мы считаем необходимым привести доказательства профессора, как они изложены у него: «Подобный характер (т. е. болезненно недоразвитый в волевом отношении) остается без особенных последствий в некоторых профессиях, в особенности в профессиях умственного труда (ученые, художники, артисты). Но в тех профессиях, где требуется практическая деятельность, в особенности там, где необходимо влияние на людей, управление массами, где предстоит выбор и смена сотрудников, – словом, в сфере политической и административной, – люди с недоразвитой волей часто оказываются бессильными и бездеятельными. Для неограниченного же монарха подобный характер является роковым, служа соблазном для простора и смелости временщиков.
Таким характером отличался император Александр I.
Император Александр I представлялся своим современникам «загадочной личностью», «неразгаданным сфинксом», человеком, которого они сами не понимали, но о котором думали, что его не поймет и потомство. Наиболее затруднений в понимании личности Александра I представляли те противоречия в его характере, те черты, которые совершенно несовместимы и совершенно исключают одна другую. В настоящее время характер подобного рода уже не представляет затруднений для психологического анализа».
По словам профессора, «Александр I был натура, одаренная тонким художественным развитием чувств при среднем уме и слабой воле. В этом особенном сочетании душевных сил, в этой психической односторонности и несоизмеримости кроется разгадка всех противоречий и неожиданностей, которыми переполнена была жизнь этого глубоко симпатичного и столь же несчастного человека».
При жизни императора и впоследствии, для объяснения его действий и характера, придавали нередко значение той противоположности впечатлений, среди которых он рос, находясь под влиянием бабки и впоследствии отца. Хотя эти влияния, несомненно, были противоположны, но корень зла лежал в самом природном складе характера Александра I. Быть может, если бы это обстоятельство в ту пору было понятно, как теперь, воспитание будущего императора могло быть иным, а в зависимости от этого и сама жизненная судьба его более счастливой. Но в ту эпоху педагогическая психология едва начиналась, а о возможности существования односторонних или неразвитых характеров еще ничего не было известно.
В детстве Александр был весел, беззаботен и уже очень рано обнаруживал доброту, нежность и сочувствие к людям. Вместе с тем он показывал любознательность, внимание, рассудительность, ловкость и вкус к изящному. Но в то же время развитие воли далеко не соответствовало развитию ума и силе чувства, и императрица Екатерина, близко следившая за ним с момента рождения, не без удивления отмечает эту особенность его характера. Она следующим образом выражается о «господине Александре»: заговорю о чем-нибудь дельном, он весь – внимание, заставлю его играть в жмурки – он и на это готов, одним словом, он мальчик, соединяющий в себе множество противоположностей. Противоположности вытекали из резкой разницы в степени развития у него основных сторон души – чувства и воли. Эта разница низвела до минимума пользу, какая могла бы быть извлечена из многих прекрасных сторон его души и привела почти к отрицательным результатам жизненное значение этой благородной и великодушной личности.
Слабость воли Александра I сделала некоторые чувства его чрезмерными, давая полный простор их одностороннему росту. Во всю свою жизнь император был не способен подавить в себе робость, конфузливость, тщеславие, обидчивость; он часто плакал, и слезами и вздохами зачастую разрешались у него напряжения души, ждавшие и требовавшие иного исхода. Оттого его добрые качества оставались неустойчивыми и при первых испытаниях жизни обращались в противоположные модификации: доверчивость, кротость и ловкость – в подозрительность, строгость, неприступность.
Слабость воли, говорит Сикорский, выступала решительно во все моменты жизни, и это обозначилось всего яснее в тот период, когда воля получает свое окончательное развитие, т. е. с наступлением юности. В детские годы и в отрочестве еще не бывает полного развития воли, и это не нарушает гармонии духа и не отзывается резко в поступках и действиях, но в юношеском, а в особенности в зрелом возрасте слабая воля вносит непоправимый диссонанс в психический склад человека, в его внутренний мир и его деятельность.
Благодаря слабой воле Александр не мог сдерживать порывов фантазии и не мог напрягать свое внимание в здоровом добром направлении. Отсюда – мечтательность, составлявшая решительную черту его характера. Предаваясь великодушным мечтам, он создал себе умственный культ служения добру и осуществлял это добро скорей в мечтах и фантазии, чем в действительности. Эту черту замечает в нем князь Чарторыйский во время знаменитой трехчасовой беседы с юным Александром в Таврическом саду.
«Слабость воли и преобладание чувства, этот роковой порок души, сказывался более всего при встрече личности Александра с другими. Не только люди, сильные умом и волей, брали перевес над личностью Александра, но даже фанатики, т. е. люди, лишенные развития ума, а лишь сильные волей, подавляли и подчиняли его. Он преклонялся не перед сильным чувством, не перед непоколебимой логикой, но пред простым решительным напряжением воли, хотя бы за этой волей не было ни высших чувств, ни логики. При таких свойствах своего характера Александр I не только не мог осуществить благородных стремлений и возвышенных идеалов своей души, не только не мог отстоять своих принципов, но был бессилен защищать свою собственную личность от нравственного порабощения грубых и смелых людей, лишенных того тонкого понимания и того чутья истины, каким обладал император. Фанатический узкий ум Фотия и грубая практическая душа Аракчеева овладели Александром и подчинили его себе. Тонкие художественные чувства Александра, оставаясь одинокими в душе и не находя для себя поддержки ни в проницательном уме, ни в сильной воле, не могли устоять и постепенно вырождались. Личность императора с течением времени не только не совершенствовалась в нравственном смысле, но отступала назад. Император бесплодно волновался, нравственно страдал и подчас тяжко мучился, но был бессилен предупредить органическое изменение своего характера. (Мы, разумеется, говорим, – прибавляет Сикорский, – о физических, а не о патологических изменениях характера[3].)
Роковой процесс порчи характера начался у Александра очень рано – с того периода, когда надлежало бы наступить полному развитию воли, т. е. с юношеского возраста. Уже в это время у него высказываются первые признаки слабости воли: на него по временам нападали ничем не объяснимые медленность, праздность и лень, столь мало свойственные острому живому направлению юношеского ума. Слабая воля не могла удержать Александра от физических эксцессов, наступивших вслед за его ранним браком и повлекших за собою не только физическую слабость, но и заметную умственную усталость и бездеятельность. Пустота души, вызванная такими переменами, заполнялась пустым, ничтожным и нередко недостойным препровождением времени в обществе парикмахера Романа и прочих «комнатных», на что неоднократно жалуется Протасов.
2
Профессор Сикорский. «Вопросы нервно-психической медицины». Клев, 1901 г.
3
А между тем в них-то вся и суть. – Прим, автора.