Страница 4 из 6
Только за последние тридцать лет появилось достаточно много публикаций, посвященных исследованию реакции носителя языка на ошибки в устной и письменной речи иностранцев. Изучение этого явления чрезвычайно важно прежде всего для совершенствования методики преподавания иностранных языков, поэтому исследователям необходимо знать, какие ошибки влияют на коммуникацию и/или какие ошибки раздражают носителей языка в наибольшей степени.
В обзорах литературы по данному вопросу (см.: [Ludwig, 1982; Eisenstein, 1983]) отмечается, что некоторые речевые ошибки, с точки зрения носителя языка, более серьезны, чем другие, и что могут быть идентифицированы разные типы ошибок. На основе этой идентификации устанавливается иерархия ошибок, на которых должно быть сфокусировано внимание преподавателей при обучении иностранному языку. Такая иерархия создается исходя из значимости ошибок, которая определяется наивным носителем языка. Именно от реакции носителя языка зависит ответ на важнейший методический вопрос, какие же ошибки подлежат коррекции. Эта реакция на ошибки иностранца обусловлена лингвистическими, социолингвистическими и контекстуальными причинами. По мнению некоторых исследователей (Landén, Trankell, 1975) в ситуации общения с иностранцем впечатление слушающего (носителя языка), как правило, направлено на содержание сказанного, и потому реципиент не фиксирует ни грамматических, ни фонологических ошибок (см.: [Johansson, 1978, c. 17]). Из этого утверждения следует, что содержание, безусловно, важнее, чем особенности плана выражения; реакции носителя языка на акцентные ошибки могут варьироваться при определении степени значимости ошибок.
При сосредоточивании внимания только на лингвистических деталях в исследованиях, связанных с градацией ошибок по их значимости для коммуникации, предпочтение отдается концепции ошибки как истинно лингвистического феномена. Но в этом случае языковой феномен изолируется от ситуации общения.
Многие исследователи, как зарубежные, так и российские, изучали реакции носителя языка на иноязычный акцент. В качестве коммуникативного контекста было выбрано изолированное предложение. Испытуемые должны были оценить услышанное высказывание, используя один из трех возможных ответов: «понятно»; «раздражает»; «приближено к норме». Чтобы добиться большей объективности в оценке испытуемых, можно отказаться от установки, предполагающей множественный выбор ответа [Magnan, 1983; Rifkin, 1995]. В этом случае информанты, носители языка, исправляют каждое из высказываний. Другая возможность для повышения объективности оценки разборчивости речи – исправление обнаруженных ошибок [Tomiyana, 1980] или идентификация ошибок с последующей оценкой понимания услышанного [Chastain, 1980]. В ходе проведенных экспериментов выяснилось, что респонденты способны понять до 90 % выражений, не соответствующих норме данного языка. Это было установлено на основе указаний самих респондентов («предложение понятно»).
Во многих исследованиях подчеркивается, что аудиторное обучение должно быть направлено на устранение ошибок, которые могут привести к нарушениям коммуникации [Delisle, 1982]; нужно выявлять те ошибки, которые влияют на понимание и которые фиксируются носителями языка в процессе общения [Piazza, 1980, р. 422; Бархударова, 2017].
На наш взгляд, не стоит преувеличивать роль фонетических ошибок, являющихся обязательной приметой акцента, в осуществлении процесса коммуникации. Избыточность языкового кода позволяет слушателю (с бо́льшим или меньшим трудом) адекватно воспринять определенный минимум звуков, необходимый для декодирования речевых стимулов, а говорящему – правильно воспроизвести некоторый минимум звуков, достаточный для опознания слова собеседником. И тогда совокупность языковых и неязыковых контекстов может способствовать пониманию в процессе общения. И. А. Зимняя обратила внимание на то, что «искаженный звук, попадая в более сложные образования, маскируется те́м более, че́м более узко и однозначно смысловое содержание последнего» [Зимняя, 1961, c. 7][4].
Тем не менее нельзя игнорировать тот факт, что иноязычный акцент, под которым мы понимаем систему типичных для носителей определенного языка фонетических ошибок в устной речи на неродном языке, являющихся отрицательным результатом фонетической интерференции, все-таки не безразличен слушателю – носителю языка, на котором ведется общение [Morley, 1991]. В силу психологических причин слушающий вынужден фиксировать отклонения от принятого стандарта произношения, при этом его внимание автоматически переключается на звуковую сторону речи говорящего. К такому же выводу приходит и Н. Р. Симонян: «отклонение от нормы выводит акустическую форму на уровень «актуально осознаваемого» и тем самым отвлекает реципиента от семантической информации» [Симонян, 1985, c. 210]. Кроме того, прекращение коммуникации со стороны носителя языка (или иностранца, свободно владеющего языком, на котором осуществляется общение) – это «неосознанная форма протеста против принуждения к непродуктивной затрате умственной энергии» [Бернштейн, 1975, c. 18].
C определенной долей уверенности можно утверждать, что представления носителя языка о допустимости/недопустимости тех или иных нарушений в речи иностранца не носят произвольного характера и не зависят от его индивидуальных особенностей. Значит, степень толерантности к иноязычному акценту, скорее всего, обусловлена только социолингвистическими причинами. Заключение «коммуникация состоялась» на самом деле мало о чем говорит, если иметь в виду правильность оформления высказывания, так как степень понимания собеседника зависит и от конкретной ситуации общения. Не вызывает сомнений утверждение В. С. Цетлин, что «коммуникация может состояться при очень низком уровне правильности речи» (см.: [Контроль речевых умений…, 1970, c. 15]).
До сих пор не ясна связь между пониманием и раздражением. Сообщение может быть и понятным и вызывать раздражение или квалифицироваться как «иностранное» даже в случае, если хорошо понято [Hultfors, 1986]. Другими словами, «понимаемость» необязательно напрямую связана с лингвистическими факторами. Негативный аффект не всегда обусловлен негативной реакцией на фонетические ошибки говорящего.
Некоторые исследователи считают, что более важно, когда раздражение включает в себя замечание о «приемлемости» или критерии, по которому носитель языка судит о языковой норме как о конфликте имплицитных и эксплицитных целей нормы [Santos, 1988]. Норма не только закладывается в компетенцию изучающего иностранный язык, но и регулируется речевым опытом в реальной коммуникации. Ошибки компетенции вызваны некоторыми пробелами в знаниях учащихся. Коммуникативные ошибки связаны с не соответствующим норме оформлением высказываний, если у учащегося имеется представление о том, кáк это нужно сделать.
Важно учитывать экспериментально доказанный факт, что суждение слушающего о собеседнике в определенной степени зависит от разборчивости речи [Fayer, Krasinski, 1987, р. 318]. Так, возможны следующие последствия общения с иноязычным индивидом, речь которого может быть охарактеризована как «неинтеллигибельная» (unintelligible):
• коммуникация совсем не состоялась (что встречается довольно редко);
• общение не достигло желаемого результата;
• у собеседника возникает недоверие к профессиональной компетентности говорящего;
• невнятная речь говорящего подсознательно вызывает предвзятое отношение у слушающего;
• личности говорящего приписывается стереотип, часто принижающе-уничижительный [Morley, 1991].
Исследователи предпринимают попытки установить категории типов ошибок с целью выявления иерархии относительной значимости, предполагая, что, например, грамматические ошибки более серьезны, чем лексические или какие-либо другие. И в этом случае трудность заключается прежде всего в разграничении ошибок по степени их значимости для коммуникации. Если контекст (ситуация общения) способствует пониманию ошибочных высказываний, то носитель языка может пропускать те или иные ошибки, причем остается неясным, чем он руководствуется в своем выборе фиксируемых ошибок. Разделяя ошибки на те или иные группы по степени значимости для коммуникации, мы не можем точно указать, каков источник сбоя для респондента, оценивающего ошибку. При использовании оппозиций, один из членов которой маркирован, а другой – нет, бо́льшая степень раздражения у носителя языка наблюдается в направлении немаркированность → маркированность, чем в обратном направлении [Santos, 1988, р. 208]. Выявленный данной группой респондентов корпус ошибок можно считать достоверным для данного списка предъявленных стимулов, однако нет абсолютной уверенности в том, что другие респонденты обратят внимание на те же самые ошибки.
4
Так, например, в слове звук, средний между [a] и [е], в ударной позиции может восприниматься неоднозначно, почти не замечаются его акустические отклонения от основного аллофона, а во фразе он воспринимается так же, как неискаженный звук.