Станция-2

На эту реплику президента послышалось множество комментариев и вопросов, но министр обороны снова взял слово и невозмутимо продолжил:

— Не будем гадать над тем, чего уже не произойдёт. Присутствие Стэндфорда на борту 'Станции-2' меняет раскладку карт. Если привести в исполнение план 'Б', наш астронавт может оказать неоценимую услугу, раздобыв больше сведений об этом инопланетном организме.

Дальше началась словесная перебранка, из которой невозможно было понять, кто именно из собравшихся, и о чём конкретно говорит.

— Нет-нет, господа, конгрессмены! — возмутился один из выступающих — Если мы позволим всему миру заполыхать в огне ядерного пожара, бессмысленно тогда будет беспокоиться о том, что сюда явится ещё и дополнительная зараза из космоса, которая, в конце концов, окончательно добьёт человечество. Землю надо спасать, а не подвергать её ещё большему риску!

— Вот именно, не нужно недооценивать русских и их военный потенциал! — согласился другой.

— О, нет, — вступил разговор третий член собрания — русские никогда бы не пошли на открытое противостояние. Они только и могут, что выражать обеспокоенность и совершать политические демарши в ООН.

— Послушайте, — заявил следующий сенатор — опасность заражения планеты представляет реальную угрозу. История бы простила нам этот шаг, если бы мы самостоятельно торпедировали 'Станцию-2'. Мы всё ещё можем сделать это, невзирая на то, что там двое живых людей.

— Нет-нет, напряжённая обстановка в мире раскалена до предела. Не стоит усугублять и без того кризисную ситуацию…

— Послушайте, давайте ближе к теме. Сейчас на повестке дня стоит не тот вопрос, взорвём мы эту станцию или нет. Сделать это можно в любую минуту. Важно не упустить другое. Нам нужно установить постоянный контакт с российским Центром управления космическими полётами. Сейчас крайне необходима связь со Стэндфордом, пускай даже через их оборудование.

— А что с нашими собственными каналами? Почему прямая передача из Хьюстона не работает?

— Там поломка на борту. Каким-то образом то существо, которое проникло на борт станции, умеет глушить радиосигналы и выводить из строя электронику. Наш астронавт до сих пор не смог исправить ситуацию.

— Тогда это странно, что связь есть у русских.

— Ничего странного, сэр, так как Ерохин с первых минут инцидента смог оперативно заблокировать почти четверть всех отсеков. Клякса не может добраться ни до него, ни до основных электронных узлов в пределах русского сегмента станции.

— Наши специалисты из NASA уже связывались с Москвой насчёт ретрансляции?

— Да, но там пока тянут резину. Не очень-то доверяют нам, надо полагать. Впрочем, случись наоборот, мы, думаю, поступили бы точно так же.

***

Всё благополучно решилось уже к концу текущего дня. Во время следующего сеанса связи с Землёй, который состоялся вечером, передача с орбиты уже работала.

Ерохин со Стэндфордом вместе и наперебой твердили о своих приключениях, теперь их напрямую ретранслировали из российского Центра управления полётами по каналам NASA, потому что американцы были настойчивы и очень хотели узнать, что происходит на 'Станции-2' из уст самих выживших. Эта идея сначала не очень нравилось руководству в Москве, но в правительственных кругах вдруг решили пойти на контакт с американцами.

После совещания с президентом и министром обороны Рыльский дал своим людям команду на прямое соединение, и теперь передачи с орбиты шли в прямом эфире для всех заинтересованных сторон. Не обошли вниманием Францию, Китай и Индию, потому что там буквально требовали отчёта, как и почему погибли члены их экипажей.

Брифинг выдался трудным и долгим, но так как время непрерывного канала связи было ограничено, за один присест узнать всё подробно не получилось. Рассказывая о том, что и как происходило на станции, Ерохин со Стэндфордом говорили наперебой, приходилось чередовать их доклады.

За сорок минут сеанса связи выяснили далеко не всё, поэтому дело не стали откладывать в долгий ящик и продолжили через несколько часов. К тому времени у Ерохина уже имелось, что сказать по поводу 'кляксы', исходя из своих небольших исследований.

После одобрения Рыльского, не выдвигая при этом поспешных выводов, Сергей с осторожностью стал делиться тем, что ему удалось выяснить в отношении образцов, которые он получил из паутинных нитей пришельца.

Вопросы сыпались с разных сторон. Их задавали как представители российского Центра управления полётами, так и учёные из других стран. Для человечества это была подлинная сенсация — открытие жизни за пределами Земли, пускай её форма и была крайне враждебной в отношении человека.

— Я поместил нити в герметичный контейнер, чтобы избежать опасности возможного распространения заразы, — начал рассказывать Ерохин — а когда позже произвёл исследования, то не сразу смог понять, что вообще перед моими глазами. Когда я увеличил образец, — немного растерянно докладывал российский космонавт — то удивился ещё больше. Эта штука, похоже, никак не может существовать в природе, но она есть и это пугает само по себе, даже без учёта агрессивных намерений пришельца.

— Из чего состоят те волокна? Там есть органика? — послышались нетерпеливые вопросы.

— Я не обнаружил клеток в привычном смысле этого слова. Такое ощущение, что структура нитей неорганическая, но в то же время в них имеется какой-то определённый порядок, если бы вдруг простые элементы приобрели клеточную форму.

— Можете пояснить свои выводы?

Сергей вывел на общий экран картинки с изображениями результатов своих исследований. Снимки с микроскопа шли друг за другом, с разных ракурсов, большим и меньшим увеличением.

— Какие химические вещества входят в состав этой паутины? — был задан очередной вопрос.

— Вблизи нити выглядят, будто скрученные в жгуты пористые волокна, среди которых есть небольшие узлы, наподобие нервных клеток мозга человека.

Он ещё увеличил картинку, показывая пальцем на странные уплотнения.

— Вот они. Думаю, благодаря этой структуре у паутины есть возможность растягиваться и менять форму, словно это обычный эластичный жгут. Когда же я проверил образцы на спектрометре, результат выявил наличие водорода, углерода, серы и кремния. Похоже чем-то на нашу резину, но умеющую при определённых условиях менять свои свойства.

— Можно ли узнать, в какой жёсткой оболочке находилось это существо, перед тем, как оно попало на станцию? — задал вопрос кто-то с американской стороны. — Вы изучили те осколки?

— Хм, а вот тут начинается самое интересное — почесал подбородок Ерохин. — В барокамере не обнаружилось никаких твёрдых осколков или чешуек от оболочки 'кляксы'. Это точная информация, потому что я был первым, кто заглянул под её крышку утром следующего дня, когда мы доставили эту штуку внутрь станции.

— То есть, оно просто было твёрдым, а потом… размякло?

— Примерно так. Я тут провёл кое-какие опыты с добытыми образцами, воздействуя на них холодом и теплом. Выяснились интересные особенности.

— Расскажите подробней, Сергей.

— Сначала возникла мысль, что жёсткая оболочка этого пришельца — результат низкой температуры воздействия. Когда Оуэн и Каннингем вытащили эту штуку из пробоины в корпусе, на её овальной поверхности не было никаких повреждений или царапин. Она была гладкой и однородной, и это удивительно, потому что сильный удар по корпусу не оставил на гладком цилиндре никаких следов. Возможно, там вначале и образовались какие-то рубцы после столкновения с титановой стойкой, но позже они растеклись, и бока стали снова гладкими.

— То есть, пока оно находилось в холодном вакууме, существо было в некой спячке?

— Скорее всего, так, но далее я захотел выяснить что-нибудь о природе пришельца и провёл ещё опыты. Конечно, имея на руках лишь образцы паутины нельзя сказать что-то о чистоте эксперимента, но…

— Что именно вы смогли узнать, Сергей?