Пена 2

– Так бегите, бегите уважаемый, Илья Самуилович. По моему мнению, вы уже совершенно окрепли для этого,– раскланивался церемонно Федор Эммануилович.– Можете прямо сейчас совершить сей подвиг.

– Я сбегу, при первой же возможности. Как только нас выпустят за периметр лагеря. Все здесь об этом мечтают, кроме тебя. Предатель,– Илья Самуилович почти выговорился и заикание у него прошло, вместе с волнением.

– Я пока никого не предал. Как и все здесь присутствующие. А ведь мог бы, уважаемый, Илья Самуилович. Вы ведь еврей по национальности?– напоминал Лопате Козаков о всем известном факте.

– Только наполовину. Папа еврей, а мама у меня чистокровная русская женщина. Деревенская, посконно-сермяжная баба, к твоему сведению. А вот ты, Федька, на сто процентов еврей. Так что чья бы корова тут мычала. Он еще никого не предал. Гад ты, Федька.

На этой фразе обычно конфликт заканчивался, всего с несколькими вариациями, в которых Казаков напоминал Лопате, что он состоял совсем недавно комсгруппоргом батальона, а тот в ответ, что он парторгом того же батальона. Все эти разговоры так успели всем приесться, что когда в очередной раз Лопата, обозвал Казакова предателем, а тот в ответ промолчал, то никто особенно и не почесался, занимаясь каждый своим делом. Рядовой Иванов /один из братьев/ растянул тальянку и, как обычно, сыграл плясовую. Остальные расползлись по своим лежбищам.

Образцово-показательная рота Хиви, маялась от безделья, так как кроме строевой подготовки и политинформаций бесконечных ничем не занималась в течение дня.

– С тоски сдохнуть можно,– жаловались хиви друг другу, мечтая разбежаться. И когда, по истечении месяца, их построили перед крыльцом казармы и перед ротой появился комендант, то она затаила дыхание, поняв, что время карантинное закончилось.

– Хватит кушать хлеб даром,– сообщил им Лемке через переводчика. И роту, погрузив на три грузовика, отправили на железнодорожную станцию. Там пересадили в вагоны и только тогда объявили, что едет рота в Европу.

– Повезло вам, ребятишки, цивилизацию увидите,– прокомментировал Казаков и ему, как обычно, возразил Лопата.

– Ага, на экскурсии по музеям водить нас везут.

– Пессимист, вы Илья Самуилович,– как всегда мягко возразил ему бывший парторг.

– Сам дур-рак,– завелся, как обычно заикаясь, бывший комсгруппорг.

– Хватит лаяться, надоели,– осадил их в самом начале один из Ивановых.– Сваливать пора, пока по СССР-у едем,– озвучил он предложение на всю теплушку.

– На окнах решетки, двери заперты. Как валить?– понял его с полуслова Лопата.

– Ломаем пол и сваливаем,– определил направление второй Иванов, и весь личный состав принялся изучать половое покрытие на предмет изъянов. Однако усилия оказались напрасны. Доски держались намертво, и взламываться не желали, а подручных средств, для этой цели, под рукой не оказалось. В результате пришлось ехать до конечной остановки – в Европу и там вливаться в дивизию Бранденбург-800.

Жизнь в дивизии отличалась от жизни в лагере, карантине и теплушке, тем, что скучать не приходилось. Фюрер, приняв присягу от бывших военнопленных, оказал им высокое доверие и переименовав из Хильфшвиллиги в Фрайвиллиге, т. е в полноценных добровольцев, принялся натаскивать через инструкторов. А через пару месяцев рота уже Фрайви, получила первое крещение в боях с партизанами.

Сбежать братьям Ивановым так и не удалось в лес, по причине банальной. Именно в лес их и швырнуло командование в составе роты, батальона, полка и дивизии. И как-то так само-собой получалось, что бежать всегда было несподручно в этот лес. Тем более, что он уже был занят весь, куда ни сунься. Бежать в партизанские отряды, мелкие и плохо вооруженные, за которыми гоняется их дивизия, было в лучшем случае не совсем разумно.

– Поживем, увидим,– приняли мудрое решение братья, после того, как перед строем расстреляли того самого комсгруппорга с забавной фамилией и за сущий «пустяк». Лопату всего лишь кто-то все же сдал. И командование узнав, что в роте Фрайви служит почти еврей, ошибку эту немедленно исправило. А уж когда расстреляли перед строем и Казакова, за тот же самый «пустяк», братья поняли, что немцы настроились на серьезный лад и шутить не намерены.

– Казаков-то прав оказался, хоть и еврей. Война затяжная получилась у Гитлера со Сталиным. Кто выживет, тот и молодец,– решили Ивановы, осваивая диверсионную науку побеждать. И вот дождались, кажется, подходящее время и место.

– Рядовые Ивановы, ко мне,– услышали братья голос отца-командира и молча переглянувшись, встали с лежанки.

– Бока не болят?– задал вопрос им Кранке, коротко мазнув по лицам лучом фонаря и выключая его из экономических соображений.

– Нормально, товарищ лейтенант. Чего звали?– ответил за обоих один из братьев и Кранке, доверительно приобняв их за плечи, прошипел им в подставленные уши:

– На вас рассчитываю особо, поэтому пойдете оба со мной за летчиком. Вот ты или ты снимешь часового, а ты его извлечешь из палатки.

– А этот как же?– мотнул головой один из братьев, в сторону Саркисянца.

– Пес с ним, пусть идет в тройке за боеприпасами. Ненадежный он для такого ответственного задания. Понимаете?– доверительным шепотом поделился с ними лейтенант.

– Понимаем, а как жеж,– замотали головами братья, подумав,– "Вот же гад. И как теперь быть?" А через минуту уже опять шептались в своем углу, корректируя планы на ночь:

– Может и к лучшему так-то. Мочканем литера по-быстрому и назад в подвал. Здесь мочим прибалта и ждем остальных. Ну, и мочим тоже,– живенько накидал план мероприятий один из братьев и второй не стал ему возражать, молча хлопнув по плечу в знак одобрения. Братья научились понимать друг друга с полуслова.

А через два часа две группы по три человека, в наступивших потемках, выползли из подвала и отправились на выполнение акций.

Глава 2

– Война войной, а ужин по расписанию,– напомнил Ленька взводному Суворову о его обязанностях и тот, покосившись на него, скомандовал:

– Командир отделения, Васильев, стройте взвод и ведите на ужин.

"А чего его строить? Он уже у котла скучковался. Идем уху дежурную рубать или аппетит на пироги побережем?"– молча ответил Васильев, даже не шевельнувшись.

– Зажрался?– изумился старшина.

– Не зажрался, а отъелся первый раз за последние два года. Имею право, как инициатор,– огрызнулся сержант.

– Слова иноземные произносит!– ахнул старшина притворно.– Где взял? Чего означает?

– С кем поведешься… Означает, что парень я геройский. Что губа не дура,– пояснил сержант значение слова.

– И какую, такую инициативу ты героически предложил командованию? Напомни?– попросил старшина.

– С рыбной ловлей,– напомнил сержант.

– А разве не Михайлыча предложение было?– с сомнением в голосе, попробовал отнять лавры героические у сержанта Васильева старшина Суворов.

– Михайлыч только намекнул на узкую полосу действия, в масштабе ведра, а инициатива снабжения рыбой кухни целиком – моя,– напомнил сержант факт имевший место.

– А разве не моя?– тут же попытался присвоить лавры героические старшина.

– У вас как с совестью, гауптфельдфебель?– взглянул на него возмущенно сержант.

– Без оскорблений никак?– старшина Суворов поплевал на ладони и, сжав кулак, поднес его к носу сержанта.– Как дам в глаз.

– Да ты скандалист, ваше благородие,– перехватил его руку сержант, пытаясь ее вывернуть и уронить тем самым авторитет командира взвода лицом в траву, на которой они сидя перекуривали. Не успел, к сожалению, старшина оказался ловчее и сунул в траву, после непродолжительной схватки, лицом его. Руку при этом заломил за спину так, что сержант заскрипел зубами и вынужден был сдаться:

– Отпусти, хрен с тобой, уговорил,– прохрипел он при этом.

– В смысле чего?– переспросил его старшина.

– Что ты инициатор и главный фуражир рыбный. А я так, на подхвате, рядом,– отказался от героических лавров сержант.