Страница 4 из 19
После этого мысль о всеобщем выселении евреев из сел и деревень уже никогда более не возникала, но самый вопрос, в виде частных выселений в отдельных местностях, продолжал существовать до наших дней. В некоторых таких случаях, как мотив, вновь выдвигалось обвинение в спаивании крестьян, но оно уже не имело своего прежнего господствовавшего значения.
В 1821 году следует предписание о выселении евреев из казенных селений Черниговской губернии, так как в качестве перекупщиков они держат в порабощении казенных крестьян и казаков. В 1822 году эта мера распространяется на Полтавскую губернию, несколько позже – на белорусские губернии, а также Гродненскую и Подольскую. Несмотря, однако, на усилия администрации, эти меры полностью не были осуществлены. Условия действительности властно протестовали против подобных репрессивных мер и крепко держали еврейское население на старом месте. Поэтому в 1835 году последовало распоряжение о приостановке выселения.
В 1843 году в основу меры выселения было положено совершенно новое начало: последовало выселение евреев из округов военных поселений Киевской и Подольской губерний по каким-то «военным» соображениям.
На этом завершается история выселения из деревень и сел как меры, направленной к полному освобождению от евреев данного места, причем вопрос о шинкарстве в дальнейшем не ставится более в связь с мерой выселения и разрешается независимо от нее. Вообще в отношении жительства в уездах евреев перестали в это время тревожить.
Так продолжалось до 1882 года, когда «Временными правилами» 3 мая, действующими по сию пору, евреям было воспрещено «вновь селиться вне городов и местечек». Новое законодательное ограничение выдвинуло новый мотив: кроме желания ослабить экономическую зависимость христианского населения от евреев, правительство возвестило, что оно имело в виду улучшить в черте оседлости взаимоотношения между евреями и христианами, оградить еврейское население от раздражения христиан, вылившегося в то время в погромы.
Отеческая забота правительства о благополучии евреев явилась, конечно, фиговым листом, не скрывшим действительности. Практическое осуществление нового закона показало, что в данном случае не только охранение евреев от враждебных действий крестьян, но даже более реальный мотив – устранение экономического гнета крестьян со стороны евреев, – имея лишь служебный характер, не играл роли в истории закона 1882 года. Закон этот был вызван общими условиями «репрессивного» времени и поддержан грубым предубеждением против евреев; закон 1882 года явился частичным выражением нетерпимой политики правительства Александра III в отношении евреев; он явился одним лишь из звеньев той длинной цепи, которая была наложена в то время на еврейское население.
«Временные правила» оторвали от площади еврейской оседлости ее значительнейшую часть. Но и оставшаяся после этого в распоряжении евреев территория (города и местечки) была еще более сужена на практике. Беспрерывно возбуждая в течение свыше двадцати лет в этой области всякого рода сомнения и вопросы, правительство разрешало их в неблагоприятном для евреев смысле.
Ограничения в отношении передвижения усугублялись в двояком направлении: расширения понятия сельских местностей и сужения свободы передвижения в пределах самой сельской местности. Администрации (с целью изгнания евреев, поселившихся после 3 мая 1882 года) стали переименовывать местечки в селения, и когда Сенатом было постановлено, что местечками признаются лишь те селения, в которых имеется городское мещанское управление и в которых взимается казенный налог, подлежащий с городских имуществ, многие местечки, являвшиеся в действительности городскими торговыми пунктами, но не удовлетворявшие указанным требованиям, увеличили собою, в ущерб еврейскому населению, площадь сельских местностей.
Вместе с тем администрация стала урезать, в полном смысле этого слова, площадь городов и местечек. Многие города и местечки не имели границ, точно намеченных по утвержденному плану, это давало повод возбуждать вопрос об определении границ городского поселения, и в результате границы устанавливались в меньших размерах, чем они были в действительности. То же самое было тогда, когда город, разрастаясь, переходил за старые плановые чертежи. В этих случаях соответствующая часть города признавалась за сельскую местность, и таким образом в самом городе возникала новая черта. Впрочем, практика доходила в этом вопросе до таких выдумок, что трагизм еврейской жизни, несмотря на весь ужас действительности, переходил в комизм. До Сената доходили дела о выселении евреев из дома, находившегося одной своей частью за пределами городского поселения!
Таким-то образом «черта» в черте всё более и более суживалась.
Что касается евреев, застигнутых законом 1882 года в сельских местностях и, следовательно, не подлежавших его действию, то малейшее передвижение в пределах сельской местности или отлучка из данного пункта признавалась за нарушение воспрещений «вновь селиться вне городов и местечек». Еврейское население, жившее вне городских поселений, было положительно прикреплено к месту, где его застал закон. Достаточно указать, что были попытки признать за нарушение закона обычную перемену квартиры в данной сельской местности. Сенату пришлось, между прочим, объяснить и то, что еврей, покинувший сельскую местность, чтобы отбыть военную службу, не теряет права вернуться потом на свое место[2].
«Временные правила» были распространены почти на всё еврейское население; лишь по некоторым частным жалобам право доступа в сельские местности получили лица с высшим образованием. Но законом 1904 года из действия «Временных правил» 1882 года были изъяты все категории евреев, пользующихся повсеместным правом жительства.
Города
Вопрос о проживании евреев в городах разрешался во время польского господства в каждом отдельном случае – в зависимости от того, что побеждало: корысть короля, который за известное вознаграждение давал евреям право жить в городе, или корысть городов, которые, чтобы избавиться от евреев-конкурентов, вступали в разнообразные соглашения с королем и получали от него «привилегию» на изгнание евреев и на недопущение их вновь селиться.
Эту тенденцию некоторые бывшие польские города обнаружили и по переходе под русское господство. Первое такое ходатайство об изгнании евреев из города принадлежит Ковно (1797 г.); местные христиане, как выразился генерал-губернатор, «следовали только застарелой их легкомысленной и, так сказать, несмысленной к евреям зависти»; они хотели избавиться таким путем от конкурентов в торговле, конфисковать в свою пользу еврейские товары, воспользоваться суммами, которые были выданы евреями под залог домов. Но Павел I повелел, «дабы поселившиеся в Ковно евреи оставлены были в спокойном собственностью их владении, невозбранно отправляли ремесла и производили бы торговые дела беспрепятственно». Еще ранее Павел I повелел не высылать евреев из Каменец-Подоль-ского. Этими указами был нанесен удар привилегиям, охранявшим города от поселения евреев. Однако они и в дальнейшем время от времени давали о себе знать. Так, в 1801 году киевский магистрат, ссылаясь на привилегию 1619 года, возбудил ходатайство о выселении из города всех евреев, но оно было отвергнуто государем. В 1803 году с подобным же ходатайством вторично выступило Ковно.
Несколько лет спустя киевский магистрат вновь напомнил о привилегии 1619 года, но безуспешно. Однако в 1827 году ему удалось добиться повеления о выселении евреев из города. Правда, правительству пришлось потом прибегать к отсрочкам, но всё же (несмотря на то, что местное начальство высказалось в 1833 году против выселения евреев: «нельзя не предпочесть пользы жителей личным выгодам, ожидаемым христианским купечеством от удаления евреев») эта мера не была тогда отменена. Лишь в царствование Александра II евреи получили доступ в Киев: одни для постоянного, другие – для временного пребывания.
2
С 1903 года свыше 200 сельских местностей, изъятые от правил 1882 года, были открыты для жительства евреев; это были пункты (главным образом предместья), в которых и после издания правил 1882 года евреи беспрерывно селились, вступая в известные соглашения с местной администрацией.