Страница 30 из 44
«Могло быть лучше», — Шинс ожидала такой вариант, но открытая насмешка беспокоила.
Глава резко замолкла, стиснула зубы. Через минуту все повторили за ней, и какофония угасла.
— Ты безумна, — прорычала Каланта. — Из всех членов моей семьи ты выбрала наименее вероятного. Еще мы меня обвинила! Джозефина безобидна.
— Не уверен, что она умеет считать до таких чисел, что на карте, — пробормотал Чандлер.
— Эй! — возмутилась Фифи, а Арлуин рявкнул:
— Не говори так с сестрой!
Каланта заткнула их поднятой рукой.
— Даю тебе последний шанс уйти, — начала она, — пока ты еще дура, а не враг. Используешь его?
Виддершинс улыбнулась, но скрыла при этом скрежет зубов. Пора бы…
— Это можно легко доказать.
Наконец-то!
Сирилл отошел от маленькой двери к Виддершинс.
— Быстрым обыском в комнате Фифи.
Библиотеку снова заполнили возмущенные вопли. Арлуин собирался напасть с кулаками, Каланта была холоднее, чем до этого.
— Матушка? — Джозефина дрожала.
— Этого не произойдет, Джозефина. Сирилл, не знаю, что эта девушка рассказала тебе, но…
— Там должна быть копия карты, — Каланта опешила, когда ее перебили, но позволила Сириллу говорить. — Чтобы сравнить цифры, чтобы не было ошибок. Мы быстро поищем такую карту. Если ее там нет, я сам помогу отвести Виддершинс к магистрату.
И все. Все их с Сириллом обсуждения зависели от следующих мгновений. Они сделают это, чтобы развеять все сомнения? Есть ли у предателя карта? Она вряд ли делала это по памяти — частей было много, вероятность ошибки была высокой — но это все же было возможным. Они…?
Каланта глядела, не моргая, на Виддершинс, потом на младшего сына. Шинс показалось, что губы главы дрогнули. Воровка с трудом сдержала хохот.
«Она пойдет на это, чтобы Сирилл понял, что я ошибаюсь! Чтобы разрушить мои чары».
— Хорошо, — сказала Каланта. — Но я это припомню, Сирилл. Милая Джозефина, подожди здесь с остальными. Мы с Ануской немного походим по твоей комнате, хорошо?
— Она мне не нравится! — завыла Фифи, указывая на Виддершинс.
— Знаю. Как только мы сделаем это, она уйдет. Ануска, идем…?
— Нет! — Фифи топнула ногой, хмурясь. — Я не хочу, чтобы вы искали в моей комнате. Это плохо.
Ануска покачала головой.
— Мы все вернем на место…
— Не хочу! — она прижала фонарик к груди, сжала, как плюшевую игрушку. — Мне позволено личное пространство. Как и всем вам.
— Джозефина, прекрати! — приказала Каланта. — Что на тебя нашло? Слуги регулярно у тебя бывают!
— Эм… — Арлуин почти жевал бороду, не уверенный, что хочет говорить. — Слуг не разрешали впускать к Фифи неделями. Она сама прибирала. Хью сказал мне, пока забирал мое белье. Мы списали это на ее прихоти.
К этому моменту почти все стояли, кроме самой главы, и они смотрели на Джозефину уже не так уверенно, не с таким сочувствием, как раньше.
— Не понимаю! — слезы бежали по лицу Джозефины. — Матушка, не делай этого!
— Боюсь, придется, Джозефина.
Лицо за слезами и кудрявыми прядями вдруг исказил гнев. Ненависть и презрение почти давили на ее плоть изнутри, злые змеи под кожей. Виддершинс не видела такое жуткое выражение после Ируока, и она не верила, что увидит такое у человека.
— Ладно! — это был неровный вопль банши. Горло Виддершинс заболело от одной мысли о нем. — Идите вы все!
Джозефина развернулась и бросила фонарик в один из стеллажей. Стекло разбилось. Капли горящего масла разлетелись, и книги тут же загорелись.
Виддершинс тут же сорвалась с места, побежала по комнате, перепрыгивая через мебель на пути.
— Двигайте тот диван! Уберите ковер подальше!
Стеллажи были из прочного дерева, которое должно было загореться не сразу. Но хаоса уже хватало.
— Ольгун, я не могу это сдвинуть! Нужна вся…
Но она была не одна. Арлуин появился в шаге за ней, прикрываясь рукой от искр и углей. Он увидел, как она пытается ухватиться подальше от огня, кивнул и побежал к другой стороне стеллажа.
— На счет три! — крикнул он и закашлялся, когда дым повалил к нему.
Шинс оглянулась, увидела Ануску, Чандлера и Каланту, двигающих диван, что помешал бы повалить стеллаж, и ковер под ним. Это было неплохо.
— Раз!
— Ольгун, постарайся сделать так, чтобы книги, что выскользнут…
— Два!
— … падали прямо под дерево, а не разлетались по…
— Три!
Отвернувшись, щурясь от жара, Виддершинс потянула, и Арлуин с ней. Ее руки дрожали, мышцы протестовали. Сила Ольгуна хлынула в нее, но не так много, как она надеялась, ведь он отвлекался на горящие книги. Стеллаж покачнулся, встал ровно, снова пошатнулся…
И рухнул с грохотом, отплевываясь пеплом.
Ольгун приблизился. Только пара горящих клочков бумаги и немного искр сбежали из-под тяжелого стеллажа, и их быстро потушили шторами, что Шинс и Арлуин сорвали с окна. Когда они закончили, даже струйки дыма перестали вылетать из-под упавшего шкафа, а дерево не загорелось.
Виддершинс тогда поняла, что слышит звук, не связанный с огнем, пронзительный вой, где едва можно было различить ругательства и проклятия.
Ее волосы выбились, все подобие детской невинности пропало, Фифи извивалась и визжала. Сирилл и Хелен сжимали руки за ней, медленно уводили ее от главных дверей, куда она пыталась убежать. Судя по их лицам и дрожи конечностей, Виддершинс была уверена, что, если бы огонь разгорелся, Джозефина могла броситься в его объятия.
Она заткнулась, когда Виддершинс приблизилась, взгляд обжигал сильнее, чем огонь ее фонарика. Она плюнула, но Шинс обошла пятно, не замедляясь. Воровка остановилась почти на расстоянии руки, прижала задумчиво палец к губам.
— Средние дети, — отметила она, — всегда под самым большим давлением, да? Младшие не стали бы играть в политику, но средние? Можно подставить нескольких братьев и сестер и стать собакой горы, — и тише. — Помолчи, Ольгун. Это мои метафоры, и я подбираю их, как хочу.
Она снова заговорила громко:
— Играть дурочку было умно. Это отвело от тебя подозрения. Не знаю, смогла бы я так играть годами, но тебе роль, наверное, далась легко, — она сладко улыбнулась. — Прошу, скажи, что я ошибаюсь. Скажи, что ты не испорченная дурочка, которой мало того, что она унаследует, и… — она отошла на несколько шагов, схватила улику-флягу и подняла ее, — хочет наказать семью за это.
— Глупая сволочь, — ответила Фифи, но румянец на ее щеках и скрип зубов были тем ответом, в котором нуждалась Шинс.
— Вот, что ты собиралась сделать… — начала Виддершинс.
— Гори в аду! Я ничего для тебя не сделаю!
— О, сделаешь.
Шинс и Джозефина повернулись в главе дома Делакруа, идущей к ним. Ее щеки опухли, глаза покраснели, то ли от дыма, то ли от эмоций, которые Шинс от нее не ожидала, воровка не знала ответ. Что бы она ни ощущала, она теперь была гранитом.
— Ты поступишь, как сказано. Без споров, колебаний, обмана. Это понятно?
— Матушка, и ты гори в аду. Это понятно?
Судя по оханью, такие слова Каланте были грехом страшнее, чем предательство Фифи или попытка сжечь всех заживо.
— Глупая девчонка! — хоть Джозефина перечила, тут она сжалась от яда в голосе матери. — Ты была умнее, когда играла в дурочку! Что ты ожидаешь? Сидеть взаперти дома? Отрабатывать делами по дому? Быть изгнанной в другое наше имение? Ты отправишься в тюрьму, Джозефина! Я отдам тебя магистрату и выскажусь против тебя!
Девушка побелела, как и некоторые ее родственники.
— Матушка, я…
— Не зови меня так. Как ты хочешь предстать перед констеблями и судьями? Как аристократка или крестьянка без имени? мне отказаться от тебя до или после приговора?
Джозефина перестала дышать, а потом разрыдалась, шумно всхлипывая.
— Матушка, — сказал робко Арлуин, — может, стоит… он вздрогнул, когда его речь пропала за возмущением главы.
— Твое сотрудничество, — продолжала она, вонзая в дочь каждое слово, — определит, на каком этапе суда ты перестанешь быть моим ребенком. Понятно?