Очищение (ЛП)

— Я это понимаю, как и ты, Кристин, — вздохнула Мартинес. — Но пойми, мы — полиция, а полиция должна арестовывать людей, которые совершают преступления. Очень трудно торчать здесь день за днём как идиотам, когда по всему Портленду свистят пули и грохочут бомбы. Я говорю об этом, потому что давление сверху, начать показывать ощутимые достижения, становится всё сильнее. Мы собираемся начать проводить облавы на основе твоей информации, или, в основном, благодаря тому, что мы смогли установить благодаря ей.

— О, замечательно! — простонала Кики, уткнув лицо в ладони. — Как только я начала проникать вовнутрь, вы указываете им прямо на меня! Ну, большое спасибо!

— Верь-не верь, Кристин, на этот раз я сочувствую тебе, и я на твоей стороне, — проворчала Мартинес. — Самое худшее, что может случиться, это предупредить Добрармию, что в этом замешана ты, до того, как мы будем готовы к арестам. А с такими успехами, что мы достигли, этот день по-прежнему далеко. Если мы начнём аресты, которые не сможем объяснить, это их предупредит. Я постараюсь сдерживать шефа, как можно дольше и сделаю всё от меня зависящее, чтобы тебя не заподозрили. Просто будем надеяться, что этого достаточно.

— Если ты меня спалишь, я позвоню тебе из могилы за твой счёт, — мрачно пробормотала Кики.

При следующих посещениях она заметила, что с каждой неделей квадратики на доске заполняются в основном псевдонимами, а детективы пытаются сопоставить их с именами. Во время последней поездки в оперативный центр Кики заметила, что у Второй бригады появилась своя доска с именами и несколькими снимками людей, о которых она никогда не слышала.

— Ты получила всю эту информацию через меня? — спросила она Мартинес. — Я не помню, чтобы встречала этих парней.

— Информация, которую мы взяли из прослушки, можно назвать нашей основной линией, — пояснила та. — Она записывается, упорядочивается, используются перекрестные ссылки в нашей базе данных, а затем перебирается с частым гребешком мной самой и несколькими частными консультантами, военными аналитиками из разведки, встречаться с которыми тебе нет нужды. Не волнуйся, они о тебе не знают. Никто кроме целевой группы не знает.

— И для них я просто «Акулья приманка»? — предположила Кики.

— Это — всё, — подтвердила Мартинес, не обращая внимания на издёвку. — Даже люди, которые охраняют твою мать и дочь, не знают, зачем они это делают, хотя могут догадываться. Ты была бы поражена тем, что мы можем получить, всего лишь анализируя случайные замечания этих людей, когда ты с ними. Но ты — не единственный источник наших данных.

В этом помещении находится, наверное, самая полная и точная развединформация по Добровольческой армии Северо-Запада из имеющихся в настоящее время, потому что мы сортируем каждый клочок данных, которые получаем по этой армии из любого источника, и не только в Портленде, но и по всему Северо-Западу. Всё, что мы извлекли из случайных перехватов телефонных разговоров, любых улик с мест преступлений, разных слухов от наших постоянных агентов, всё существенное, что сообщают наши следователи из других отделов, горы старых материалов ещё до мятежа 22 октября, которым бывает больше 25 лет, даже сплетни и сенсации бульварных газет и ТВ — всё это сейчас введено в наши базы данных. Конечно, у нас есть доступ к федеральным и городским базам данных по преступлениям на почве ненависти до 22 октября и к секретной информации по всей стране.

Один из твоих дружков обронит кличку или какой-то неясный кусочек информации, который мы можем сопоставить, а потом мы вдруг поймём, о чём он болтал. Открываем наши дела, и, как правило, оказывается, что у нас есть или снимки из полиции или какие-нибудь записи с камер наблюдения по этим людям, если они когда-нибудь сваляли дурака и сходили на расистское или анти-иммиграционное собрание или что-то в этом роде. На каждом публичном мероприятии, которое эти люди когда-нибудь устраивали, и на большинстве их частных встреч всегда присутствовали оперативники из правоохранительных органов. Мы начинаем с клички, а если повезёт — со снимка из твоего такси, используем голографическую обработку лица и перекрёстные ссылки и создаём профиль, по которому в итоге по перекрёстным ссылкам с чем-то ещё получаем имя и биографию, что выводит на сотни новых направлений. Это как волны, расходящиеся всё шире, когда бросишь камень в пруд. Мы бросили тебя как камень в этот пруд.

— Надеюсь, что я не опущусь на дно навсегда, — сухо заметила Кики.

— Каждый день мы всё больше узнаём об их тактике, складе ума и образе мыслей, и, конечно, кто они, и где тусуются. Со временем мы сможем накрыть их всех сразу, и они никогда не узнают, что их уничтожило.

Мартинес была полностью погружена в свою мечту, и чем ближе она подходила к её осуществлению, тем небрежнее и более склонной рисковать жизнью Кики становилась, в надежде сорвать большой куш. Мартинес уже дала понять, что как только покажется Локхарт Кошкин Глаз, они опустят топор. Это пугало Кики до истерики.

Кики жила для встреч с матерью и Элли, и только они помогали ей не сойти с ума. Они существовали в странном сумеречном мире, когда Кики появлялась в мотеле, играла и смотрела мультфильмы с дочерью и общалась с матерью, как если бы она была просто работающей мамочкой, привычно заскочившей повидаться с ними, что заставляло её на несколько часов выбросить все обстоятельства из головы. А потом она исчезала снова, до следующего раза.

Кики сама поражалась, что ещё не сломалась, не повредилась в уме под таким давлением или не пошла в винный магазин за бутылкой «Джека Дэниелса» в нарушение общих приказов по Добрармии. Или не стала искать торговца крэком вопреки общим приказам и закону. Её всегда удерживало воспоминание о том, как она в последний раз обнимала Элли. Кики страшило, что если она сорвётся и сделает что-то, находясь под действием дурмана, это не только прекратит её отношения с Добрармией и, возможно, станет её настоящим концом, но тем самым она сломает жизнь дочери.

Напряжённая новая жизнь, похоже, повлияла и на мать, причём к лучшему. По мере того, как шли недели, Кики замечала, что Мэй выглядит всё трезвее и бодрее, хотя и мучается от тревоги, а в корзине для мусора в её комнате уже нет пустых пивных банок и разорванных упаковок. Когда Кики однажды пришла, Мэй поймала её взгляд на пустую мусорную корзину и даже при женщине-надзирательнице в комнате сказала: «Я урезаю выпивку. Это плохо для моего кровяного давления, особенно здесь».

Кики что-то уклончиво заметила, но в душе обрадовалась. Она как-то почувствовала, что её мать тем самым сказала ей, что в этой крайности сделает всё возможное, чтобы защитить Мэри Эллен. У Мэй, возможно, ничего не выйдет, но, по крайней мере, это случится не из-за пьянки. И по-своему это был самый глубокий знак любви, какой Кики видела от матери за всю жизнь. Снова и снова Кики ломала голову, пытаясь придумать, как выбраться из смертельной ловушки, в которой она оказалась, но пока мать и Элли находились у её тюремщиков, она понимала, что Мартинес и Джарвис держат её за горло, и у неё нет выбора, кроме как продолжать всё больше вживаться в свою роль в Добрармии.

Обстановка не улучшилась, когда Кики поехала на своё первое убийство.

Сначала ничто не предвещало такого оборота событий. В начале тёмного ноябрьского вечера под моросящим дождём Кики выполняла одну из своих редких разведывательных поездок на одной машине — тёмно-бордовом внедорожнике «субару», с Джимми Уинго на переднем сиденье и командиром роты Билли Джексоном сзади. Первый раз Джексон поехал с ней, и впервые она увидела его снова после их короткой встречи в «Бургер Барн». Он вежливо произнёс «Добрый вечер, товарищ» в точке встречи в центре и молчал всю поездку. Уинго велел ехать через реку Вилламетт к «Орегонскому центру съездов», и они несколько раз объехали вокруг странного вида здания с его двумя жуткими светящимися зелёными башнями и вычурной скульптурой, похожей на маятник. Джексон и Уинго обменялись парой слов о движении и явно искали выезды.