Очищение (ЛП)

Бюро полиции Портленда иногда для вида печатало опровержения, что с белыми заключёнными, подозреваемыми в преступлениях, связанных с безопасностью или терроризмом, в Центре юстиции обращаются жестоко. С другой стороны, ФБР и министерство внутренней безопасности откровенно признавали. Они подчёркивали, что после принятия «Патриотического акта» пытки в федеральных тюрьмах законны, если соблюдаются Протоколы Дершовица, а жестокому обращению подвергаются только мусульмане или так называемые белые расисты.

Было известно, что в Центр юстиции попало больше белых заключённых, чем когда-нибудь вышло обратно. Что случилось с ними, не знал никто, но ходили слухи, что в одном из дворов комплекса, окружённых стенами, имелся секретный крематорий. Центр юстиции отбрасывал длинную тень на весь Портленд, как предупреждение всем, кто смел думать о мятеже против Соединённых Штатов. Но и как источник гнева и ненависти, который тайно пылал в глубине мужских душ и умов, и со временем разгорался всё ярче, когда всё больше и больше членов белых семей исчезали в «Зелёной зоне».

И теперь Кики сидела прикованная к креслу в одной из комнат для допросов. У неё уже забрали одежду и переодели в оранжевый комбинезон — метку позора и унижения в Америке. Она сознавала, что ей, наверное, никогда не придётся снова надеть обычную одежду. Кики не позволили обратиться к врачу. Голова и ребра всё ещё страшно болели там, где её били ногами и кулаками, а к опухшей грудной клетке было больно дотрагиваться. Но, похоже, ничего не было сломано, и ей хотя бы дали пачку бумажных салфеток и пустили в туалет промыть кровоточащую рану на затылке, когда Джарвис впечатал её в бетон. Кровотечение, наконец, прекратилось, и теперь волосы Кики покрылись жёсткой коркой засохшей крови.

Её бросили сюда, в эту комнату и приковали к железному рельсу вдоль пола, с обеими руками в наручниках впереди. Надзирательница-мексиканка просто показала на пластиковый горшок в углу с рулоном туалетной бумаги на полу рядом с ним и вышла за дверь. Прошло несколько часов. Часов там не было, так что Кики не знала, как долго находилась. Длинное зеркало занимало половину противоположной стены, а с одной из стен свисала телекамера наблюдения со светящейся маленькой красной лампочкой. Кики никак не могла узнать, был ли кто-нибудь за двусторонним зеркалом, или кто наблюдает за ней на экране телевизора. Она просто сидела за столом, уставившись в пространство, и физическая боль от избиения постепенно уступала место бездонному, чёрному ужасу, когда на её сознание навалилась вся тяжесть её положения.

Всё пропало. Кики была белой и бедной, и всё, что она знала с самого своего рождения подсказывало, что никто на свете и пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Кики всегда держалась горького убеждения, что у неё нет ничего, но теперь, когда всё в жизни пропало, она поняла, сколько на самом деле ей принадлежало. Дом-прицеп, где она хотя бы могла приклонить голову на ночь в покое, если хотела. Мрачная пьяная женщина, которая родила её, но, по крайней мере, не бросила. А, главное, маленький золотоволосый ребёнок, которого она никогда снова не увидит, за исключением, может быть, дней свиданий, через стекло.

Этого не могло быть. Настоящий, подлинный кошмар, какой бывает в сновидениях. У неё они иногда случались. Конечно, сейчас она проснётся. Кики закрыла глаза и отчаянно попыталась проснуться, но когда снова открыла глаза, то оказалась в той же жуткой красновато-коричнево-зелёной комнате с приторным и всё подавляющим запахом свежей краски, от которого её тошнило. Кики наклонилась со стула, и вдруг её начало рвать снова и снова, неудержимо, в судорогах и впустую, потому что внутри у неё ничего не было, — истерическая рвота от ужаса и бессмысленного страдания.

Снаружи, за двухсторонним зеркалом, хотя Кики ничего не могла услышать через звуконепроницаемые стены, Джамал Джарвис оживлённо разговаривал со своей партнёршей, сержантом уголовной полиции Еленой Мартинес. Лэйни Мартинес и была «Мами»[28] — второй половиной группы детективов Портленда, известной как «Мами и Обезьяна». Мартинес была высокой стройной женщиной возрастом за 30, со светло-оливковой кожей, прямыми чёрными волосами, карими глазами и стройной фигурой, которая действительно прекрасно выглядела в купальнике. Головы многих мужчин, как и лесбиянок, поворачивались за Лэйни в крытом бассейне полицейского тренажёрного зала, где она занималась через день и потом проплывала 50 кругов.

За пределами спортзала Мартинес была главной модницей Бюро, и её деловые костюмы из юбки и жакета, как и её брючные костюмы для работы на местах, были неизменно дороги, элегантны и безупречно изящны. Туфли от Гуччи и часы нескольких моделей «Ролекс леди», подаренные несколькими высокопоставленными любовниками, в основном из правовой системы, но ни одного из полиции Портленда. Некоторые из любовников были женаты, но все без исключения — белые. Незамужняя Мартинес полностью посвятила себя профессии, работе и продвижению по службе. В отличие от Рабанг Миллер, бывшей коллеги Лэйни из ФБР, убитой и не слишком оплакиваемой, её в самом деле уважали, если и не любили и руководители и сослуживцы в бюро полиции за компетентность и иногда блестящую розыскную работу. Никто не помнил, чтобы Мартинес когда-нибудь улыбалась.

Она и теперь не улыбалась.

— Ой, ради бога, Джамал, сколько, по твоему, этих историй может тебе сойти с рук, пока у отдела служебных расследований, наконец, не лопнет терпение? — отрезала она.

— Ну, не моя вина, что фахарная задница этого белого мужика оказалась чертовски мягкой, и он не выдержал небольшой трёпки, — оправдывался Джарвис.

— Слушай, я знаю правила игры, — раздражённо бросила Мартинес. — Пока зарплата в полиции не станет соответствовать нашей работе и риску, тем более сейчас, когда куча психов-расистов охотится на нас, стоит нам выйти за дверь, каждый полицейский с маломальской инициативой будет иметь что-то на стороне.

И у меня есть своя маленькая подработка вроде продажи информации журналистам и частным сыщикам — сведений о некоторых бледнолицых болванах при трудоустройстве, когда наши данные показывают, он сходил на собрание «Арийских Наций» лет двадцать назад, и тому подобное мелкое дерьмо. У тебя своё. Но этот случай с Джиллисом из ряда вон. Если всё обернётся плохо, и отдел служебных расследований поймает тебя, или, что ещё хуже, история попадёт в СМИ, запачкают и меня. Можешь положить на собственную карьеру, если хочешь, но теперь ты подставляешь меня, чёрт возьми!

— Это не обернётся плофо! — возразил Джарвис. — Гаворю тебе, что мы с Рофко уже взяли эта белая шлюха. Чёрт, мы оба видели, как эта фука напал на бедный мифтер Джиллиф на нафых фобфтвенных глазах.

— Конечно, вы видели, — закатила глаза Лэйни.

Полицейский-мексиканец в форме подошёл к ним через зал, держа в руках большую коричневую папку и протянул её Джарвису.

— Эй, Джамал, вот дело на твоя пута бланка[29] с татуировками, — сказал он. — Выходит неплохо, человече. Кажется, Ленни Джиллис подавал нам жалобу несколько месяцев назад, когда она напала на него и ударила по голове пивной бутылкой. Он забрал заявление, но оно зарегистрировано. Раньше она уже привлекалась за приставание к мужчинам, задерживалась и отсидела четырнадцать месяцев в «Кофи Крик», разной степени тяжести, за воровство и хранение краденого.

— Только четырнадцать месяцев? — удивилась Лэйни.

— Она родила ребенка в тюрьме, и они с матерью постарались всех разжалобить, чтобы добиться условно-досрочного освобождения. Бедная простая девочка из дома-прицепа, рождение ребёнка, папа ребёнка убит в Ираке, брат убит в Ираке, заключённая — единственная опора престарелой матери, и всё такое. Тогда тюрьма была переполнена даже больше, чем обычно в этом месяце, поэтому её выпустили, — выбирая выражения, пояснил полицейский. Однажды он ошибся, легкомысленно бросив сержанту Мартинес по-испански «Hola, Mami» («Привет, Мами!»), и чуть не загремел в суд по обвинению в сексуальных домогательствах на рабочем месте.

28

Мами — красотка, привлекательная девушка по-испански. — Прим. перев.

29

Пута бланка — белая проститутка (исп.) — Прим. перев.