Очищение (ЛП)

Зак вгляделся в дальние вспышки.

— Нет, Джул. Я совершенно уверен, что вспышки на северной стороне реки. Это ребята Уингфилда. Пушки наши. Пушки белых людей, которые хотят быть свободными.

Наступление на Портленд началось.

Имена на стене

— О, смерть пожала царственную жатву!

Было 22 октября. За окнами кабинета Уэйна Хилла стоял ясный, золотой и бодрящий осенний день — идеальный день для празднования «Дня Независимости Северо-Запада».

Минуло уже пятнадцать лет с того кровавого утра в Кёр-д‘Ален, когда возмущённые белые люди наконец-то взялись за оружие, чтобы ударить по кровавым лапам Сиона, который покушался на жизни их детей. И десять лет с тех пор как трёхцветный флаг был поднят после конференции в Лонгвью, и Северо-Западная Республика провозгласила свою независимость.

Хилл всё ещё не мог полностью поверить в фантастические изменения на Родине после революции. Куда бы Хилл теперь ни шёл, он видел чистый, спокойный и процветающий мир, который преодолел все препятствия на пути построения устойчивого, справедливого, милосердного, безопасного и бесстрашного общества и государства, сильного верой в судьбу своей земли и её народа. Несмотря на санкции и нехватки первых лет, постоянные угрозы войны и вторжения из остальной части мира, вопреки непрерывным крикам ненависти в СМИ, визгу политиков либерал-демократических стран мира, оставшихся сионизированными, и все трудности, каждый год белые люди сотнями тысяч ВОЗВРАЩАЛИСЬ ДОМОЙ, на Северо-Запад.

Они бежали через колючую проволоку и минные поля Ацтлана, Канады и Соединённых Штатов. Прятались от вертолётов и патрулей с приказами «расстреливать на месте». Пробирались в грузовые трюмы судов и в отсеки самолётов, нарушавших блокаду. Люди использовали все мыслимые ухищрения, чтобы как-нибудь приникнуть со своими семьями в страну, где их настоящее и будущее были завоёваны и защищены мечом, и за которую при необходимости они были готовы умереть, чтобы жить среди своих и только среди своих собратьев.

Кабинет, облицованный дубовыми панелями, где Уэйн Хилл теперь сидел за столом из полированного северо-западного дуба, у камина с потрескивающими горящими дровами, находился в городе Олимпия, прямо через улицу от здания парламента, которое с тонкой иронией воспроизводило облик здания Капитолия в Вашингтоне. Именно здесь в первые дни после Лонгвью было созвано первое Национальное собрание. Сам Хилл был теперь Директором Бюро государственной безопасности или БГБ, как оно было всем известно. И Хилл и его сотрудники на службе в основном носили гражданскую одежду, но в этот День независимости он был в форме БГБ, которая внушала и страх и уважение как на Родине, так и во всём мире. Простые сапоги, китель и фуражка рядового Добрармии без всяких значков, знаков различия и из наград только медаль Участника Войны за независимость — отличие всех ветеранов того героического времени.

Хилл и его отдел в значительной степени обеспечивали нынешнее процветание, уверенность в будущем и безопасность народа Северо-Западной Американской Республики. Американцы и мировое еврейство все прошедшие десять лет строили козни против новой страны. Это было похоже на жизнь в прекрасном доме с гнездом кобр в подвале. Но каждый раз, когда еврейская змея поднимала голову, чтобы ужалить, Хилл, его сотрудники из БГБ и сотни других сильных белых рук самых разных людей разбивали голову пресмыкающегося. До следующего раза.

«Помните», — всегда внушал Хилл своим новым сотрудникам, — «евреи всё ещё гораздо богаче нас, их рабы более многочисленны, их ресурсы громаднее, и они ещё намного сильнее нас. Они могут позволить себе делать ошибки. А мы — нет. ЗОГ достаточно победить нас лишь однажды. Мы должны побеждать каждый раз».

Раздался стук в дверь кабинета.

— Войдите.

Дверь открылась, и вошёл генерал спецслужбы Уильям Джексон в полной форме, отделанной серебристым кантом, с нарукавной повязкой со свастикой, кортиком и в форменной фуражке. Под мышкой Джексон держал папку для бумаг.

— Привет, Билли. Я вижу, ты нарядился для своей речи, — усмехнулся Хилл.

— Ну да, мой выход через несколько минут, — кивнул Джексон. — Комитет радиовещания и телевидения Республики передаёт мою речь по правительственному каналу.

— А что твои конкуренты? — улыбнулся Хилл. — Вестерн 50-х годов по четвёртому каналу и мультики по детскому?

— Точно, четвёртый канал как всегда на День Независимости показывает ’’Храброе сердце», а некоторые из новых мультиков действительно очень хорошие, — ответил Джексон. — Смотрел «Кэппи Жидок»?

— Да, видел. Мне нравится, — согласился Хилл. — Ты знаешь, что его прямо скопировали со старых мультфильмов «Дорожный бегун»? Кэппи всё время пытается спереть у кого-нибудь деньги, золото или драгоценности, а его всё время взрывают, протыкают, бросают крокодилам, сталкивают с берега и всячески колотят помощник Дог и его друзья-животные. Малышам это нравится. Наши спутники и интернет-станции передают мультик по всему миру, и каждую неделю кто-нибудь в Конгрессе США вопит благим матом.

— Слушай, я хочу, чтобы ты кое-что посмотрел, — уже серьёзно произнёс Джексон. — Хотелось отложить всё до окончания праздника, но, в общем, надо просто покончить с этим. Сегодня великий день, десять лет после Лонгвью, и во время речи мне об этом не хочется думать, настолько это великий день.

— Звучит довольно мрачно, — нахмурился Хилл. — Что случилось?

— Джексон глубоко вздохнул.

— Помнишь, много лет назад, когда ты был в Третьем отделе в Портленде, где-то на второй год войны, то клялся-божился на стопке «Майн кампф», что где-то в Первой бригаде шпик? А мы все думали, что ты хватил через край.

— Я и сейчас считаю, что был прав. Были все признаки, — ответил Хилл.

— Ну, оказалось, что ты действительно был прав, — смущенно вздохнул Джексон. — Помнишь, когда мы, наконец, взяли Портленд, то проверили, что осталось из документов разных тайных полицейских агентств, работавших в городе, и почти все документы были на компьютерных дисководах. Мы нашли немного. У них было достаточно времени, чтобы уничтожить или стереть большинство документов, а многие диски и резервные копии погибли во время обстрелов, перестрелок и тому подобного. Мы также полностью конфисковали и описали содержимое всех частных сейфов в банках Портленда. Всё это делалось в спешке, у нас был миллион разных других дел, мы не знали, не готовится ли враг контратаковать… чёрт, ты же помнишь, как всё было.

— Конечно помню, — кивнул Хилл.

— Один из сейфов, которые мы захватили, арендовала некая Елена Мартинес, детектив-лейтенант из старого портлендского бюро полиции. Помнишь группу, в которую входили негритос с мексикашкой из отдела преступлений ненависти, которых звали Обезьяна и Мами?

— Ещё бы, — ответил Хилл.

— Ну вот, с какой-то целью, вероятно, для шантажа или своего рода прикрытия своего зада, эта Мартинес накатала целое личное дело стукача, отпечатала на полицейском принтере, судя по последней строке и дате на страницах, а потом вложила в папку и спрятала её в сейф для хранения ценностей, — пояснил Джексон.

— А после всё устаканилось, и Партия наконец нашла время направить группы чиновников просмотреть массу документов, захваченных во время войны за независимость, в том числе содержимое всех конфискованных в Портленде сейфов. Но ты же знаешь, что у нас всегда не хватало рук, всегда были более срочные дела. И каким-то образом, не могу понять как, но эта папка оказалась внизу стопки, потом затерялась или была неправильно зарегистрирована или бог знает что ещё.

— На десять лет? — недоверчиво спросил Хилл.

— На десять лет. Думаю, бюрократия — единственное сионистское проклятие, от которого мы до сих пор полностью не избавились. Может, папку смотрела какая-нибудь девчонка, отбывающая трудовую повинность, думая о своём дружке, или парень перед обедом, или не знаю, кто ещё, или папку просто не зарегистрировали. Но кто бы это ни был, он просто не понимал, что держит в руках.