Очищение (ЛП)

— Итак, вы знаете, почему мы привезли сюда этого человека, — начал Джексон. — Он может владеть или не владеть информацией, связанной с задачей нашей армии и жизнями наших товарищей. Одно из первых правил перекрёстного допроса в суде — никогда не задавать вопросы, на которые вы не знаете ответов, но это — не зал суда, и мы не знаем ответа. Мы даже не знаем, есть ли в его болтовне смысл, или он только пускал пыль в глаза женщине, столь же безнравственной, как и он сам, исполняя один из жалких обрядов спаривания, принятых у этих людей. Но мы никогда не признаемся в этом ему во время предстоящей процедуры.

Одно из наших правил — никогда не принимать за ответ «я не знаю». Каждый что-нибудь да знает, даже если сам не догадывается, что ему известно. Мы должны узнать, что ему известно, всё, что он знает, и должны сделать это быстро. Это дело из разряда тикающей бомбы с часовым механизмом. Если он откажется сообщить нам, что знает, или будет явно врать, мы должны заставить его говорить. Это не значит, что мы просто изобьём его или отрежем уши для страха, или поступим как в средневековье, только потому, что он нам не нравится.

Наша цель здесь — вынудить его сказать нам, что он знает, не больше и не меньше. Я применю только такую силу, какую сочту необходимой, а, насколько нам известно, он — не хуже, чем большинство его коллег, и не настолько плох, как некоторые из них, поэтому я намерен в настоящий момент, в конечном счёте, освободить его живым, после того, как его информация будет проверена, и когда это освобождение окажется безопасным.

Аннет тихо вздохнула.

— Это тебя успокоило, Бекки?

— Да, сэр, успокоило, — кивнула она.

— Не надо этого стыдиться, — мягко сказал Джексон. — Ты — солдат, и долг требует от тебя иногда выполнять паршивые задания. И нет никакого закона, который требует, чтобы тебе это нравилось. Продолжу: секрет быстрого получения информации не пытка, а страх перед пыткой. С американцами, во всяком случае. Мусульмане — другое дело. ЦРУ, Моссад, «Блэкуотер» и другие проделывают действительно мерзкие вещи с мусульманскими заключёнными, но мусульмане стойко верят в своего бога, гордятся своим народом и своими обычаями, что позволяет им противостоять методам, от которых американец обезумел бы за пару секунд. Американцы могут это «готовить», но не могут «переваривать». Хотя есть отдельные исключения, вроде некоторых белых офицеров, которые всё ещё придерживаются старого кодекса чести, но в целом американцы очень изнежены и слабы, и телом, и характером. Особенно сотрудники СМИ.

Я не ожидаю слишком больших хлопот с Зуккино сегодня вечером. Он может оказаться редким исключением, но я в этом сомневаюсь. Вы можете подумать, что эта слабость американцев делает их лёгкой добычей, но скорее наоборот. Они слишком хрупкие. Они легко ломаются, но не только ломаются: они разбиваются вдребезги. Боль буквально сводит их с ума, они впадают в истерику или, в своего рода, беспамятство, и становится невозможно добиться от них чего-нибудь.

— Я помню, когда мы встретились в первый раз, вы сказали, что наша армия требует, если нас когда-нибудь схватят — продержаться только двадцать четыре часа, — напомнил ему Эрик.

— Верно, — согласился Джексон. — Хотя я горжусь тем, что многие из наших схваченных товарищей выдержали намного дольше этого. Лучший способ допроса типов вроде Зуккино — сделать ему достаточно больно, чтобы он ожидал намного худшего, запугать его до такой степени, чтобы он сделал что угодно во избежание ещё большей боли. Есть некоторые вещи, которые мы не делаем, или, по крайней мере, я делать не буду. Секс, изнасилование или угроза изнасилования с женщинами или гомосексуализм с мужчинами, угрозы раздевания и показа их голыми в Интернете, и тому подобное дерьмо.

Именно это американцы творят с заключёнными в своих тюрьмах. Но не мы. Мы лучше их, по крайней мере, добровольцы под моей командой лучше. Не нравятся мне эти истории, которые я слышал про группу О.С. Оглви из штата Айдахо. Но иногда нам приходится заставлять заключённого поверить, что мы можем это сделать. Я говорю об этом, потому что независимо от того, что вы услышите от меня сегодня вечером, вам надо помнить, зачем я это говорю.

— А что, если этот парень решит упорствовать и просто не скажет нам ничего? — спросил Эрик.

— Тогда мы сделаем ему больно, — ответил Джексон. — Ладно, наш пленный будет привязан к деревянному креслу вон там. Я сяду на металлическое кресло. И буду вести сам допрос. Я буду курить сигареты, хотя обычно не курю, но они могут быть удобны не только для подчёркивания важности момента, но дым в нос, лицо и лёгкие пленного причиняет ему ещё большие неудобства, особенно когда у него кляп во рту.

Джексон подошёл к полке и взял несколько тёмных шерстяных комков.

— Вот ещё маски. Наденьте их. Я не хочу, чтобы он видел кого-нибудь, кроме меня. Бекки, ты станешь здесь в углу и будешь соблюдать полную тишину. Я предпочёл бы, чтобы он вообще тебя не видел. Может быть, этот идиот даже не сообразил, что ты его разыграла, и если это так, то я хотел бы, чтобы он продолжал так думать, поэтому ничего не говори в течение всей процедуры. Просто наблюдай. Если окажется, что дело затягивается, я хочу, чтобы вы оба ушли, взяли «тундру» и вернулись к своей машине, потому что вы, ребята, всё ещё на легальном положении, и я не хочу, чтобы вы слишком долго отсутствовали непонятно где.

— Наши предки думают, что мы проводим вечера в неболтливом мотеле или в каком-нибудь гнёздышке для влюблённых в университетском городке, — объяснил Эрик, — Но они волнуются за нас, и просили нас обоих возвращаться домой к полуночи.

— Хорошо, не стоит их волновать из-за этого куска журналистского дерьма. Том, ты станешь сзади него, для устрашения, так чтобы он знал, что ты там маячишь, но говорить буду я или, при необходимости, один из Предметов. Наблюдай и учись. Может быть, однажды вам обоим самим придётся вести допрос, сколь ни ужасно это звучит. Давайте займёмся нашим почётным гостем.

Несколько минут спустя Досон Зуккино сидел в деревянном кресле раздетый до футболки, руки его были прикручены к подлокотникам пластмассовыми путами, а ноги соединены с ножками кресла толстыми наручниками на «липучках». Рот Зуккино был заклеен липкой лентой. Глаза были выпучены и смотрели с ужасом. Трое мужчин в масках маячили позади него. Зуккино вертел головой и напрягал шею, пытаясь их рассмотреть.

Джексон сидел перед ним за столом, а лампа на стойке позади него светила прямо в лицо связанного мужчины. Джексон спокойно зажёг сигарету и швырнул пачку на стол. И заговорил. Его голос звучал спокойно и размеренно.

— Мистер Зуккино, я — лейтенант Уильям Джексон из Добровольческой армии Северо-Запада. Командир роты «А» Первой портлендской бригады. Вы были достаточно внимательны на ваших инструктажах или что они там вам дают, и вы меня узнаёте?

Зуккино кивнул.

— Отлично, это сбережет нам время, так как вы уже знаете, что я — неприятный человек. Думаю, вы догадываетесь, почему здесь оказались. У вас есть некоторая информации о предстоящих событиях в округе Клэтсоп, штат Орегон, которой вы намерены поделиться с нами. Информация касается той тысячи головорезов ФАТПО, которые просиживают зады в Окленде. Она относится к текущему местонахождению и намерениям грязного ниггера по имени Роллинз.

Прежде, чем дать вам слово, я должен предупредить вас, что не хочу слушать всякое дерьмо о том, что мы не имеем права делать с вами то или это и прочий трёп. Это не ваша страна, а наша. Ваши люди больше здесь не правят. Правим здесь мы, и мы, если захотим, сделаем с вами всё, что угодно. Вам всё ясно?

Зуккино только с ужасом глядел на него.

Один из Предметов (Эрик не мог их различать из-за надетых масок) опустил руку и жестоко закрутил ухо Зуккино, заставив того невнятно замычать сквозь ленту.

— Твои уши работают, засранец? — спросил Предмет. — Ты не отвечаешь лейтенанту, и я подумал, что они не работают. Я их тебе прочищу.