Страница 130 из 233
— Но почему? — прямо спросил Рандалл. — Вы, кажется, имеете всё, что это общество в состоянии предложить. Почему вы хотите укусить руку, которая вас кормит?
— Вам произнести речь с начала до конца? — спросила Эрика. — Я могла бы сказать вам, что меня тошнит от белых, особенно от женщин с таким же, как у меня, цветом волос и кожи, испорченных, униженных и оскорблённых, превратившихся в предмет насмешек, в безмозглые сексуальные игрушки или куклы Барби, повторяющие, как попугаи, политически корректную бессмыслицу в каждом фильме и телешоу, которые выходят из этого сортира.
Могу сказать, что я достигла уровня, когда мне осточертело всегда оставаться второразрядной актрисой, которой не дают главных ролей в фильмах и творческих возможностей, на что мой талант и способности дают мне полное право, только потому, что я отказалась проделать сексуальные извращения с жидами — хозяевами Голливуда, как это требуется от хорошей шиксы.
Скажу также, что не хочу дальше жить в страхе, прячась за окнами с решётками, замками и системами охраны, запертой в богатой части города, где ещё есть какая-то полицейская и частная охрана. И ужасаться про себя каждый раз выходя на улицу где-нибудь в Лос-Анджелесе, потому что я — белая женщина и цель для любого чёрного или жёлтого грабителя, насильника или убийцы, которому вечером захочется немного белого мясца. Я могла бы рассказать вам, как провела детство в Сиэтле, и меня действительно восторгает мысль о том, на что может походить этот город, если его очистить ото всех этих вьетнамских и мексиканских банд и чёрных наркоманов. И всё это было бы, в общем-то, справедливо.
— Кто этот Чейз? — спросил Рандалл.
— Он — настоящая причина того, что я встретилась с вами, — сказала она, вздохнув и глядя на них. — Это прозвучит как мелодрама прямо из дневных мыльных сериалов, но Чейз Клэйберн — единственный мужчина, которого я по-настоящему любила.
— Чейз Клэйберн, актёр? — спросил Хилл. — Да, мэм, простите, Эрика. Я знаю, что с ним случилось. Это было в новостях.
— Но вы не знаете, почему это случилось, — ровным голосом продолжила Эрика. — Два года назад я была приглашена на главную женскую роль в экранизации Артура Бернстайна «Клинтоны». Я должна была играть Хиллари, хотите верьте, хотите нет. Они искали актрису помоложе, потому что сценарий начинался, когда Хиллари была моложе меня, а гораздо легче состарить молодую актрису, чем сделать так, чтобы актриса одного возраста с Хиллари снова выглядела на двадцать три. Гримеры состарили бы меня по ходу фильма, чтобы я стала походить на ведьму, как она — теперь, в должности президента. Они даже собирались вставить один спорный кусок, где мафия отрезает у Хиллари ухо, что та всегда отрицала.
— Мой босс в Третьем отделе действительно может рассказать об этом много интересного, — улыбнулся Хилл. — Он был там, когда это случилось[56].
— Правда? — с интересом спросил Брюер.
— Так он говорит, — сказал Хилл. — Но, пожалуйста, продолжайте, Эрика.
— Я только что объявила о своей помолвке с Чейзом, мы жили вместе в этой квартире, всё у нас было чудесно, и вот-вот должна была начаться самая важная часть моей жизни. Мой тогдашний агент Мэнни Скар сказал мне, что я практически получила роль Хиллари. И вот я иду на заключительное интервью с Сидом Гликом и режиссёром Артуром Бернстайном. Предполагалось, что это будет анализ рабочего сценария и совещание по концепции фильма с участием продюсера, режиссёра-постановщика и других ведущих актёров. Я поднимаюсь в офис студии «Парадайм» и не вижу там никого. Появляется Мэнни, и я узнаю об одном последнем маленьком требовании ко мне, чтобы получить роль. Думаю, вы догадываетесь, что это было за требование.
— Да, я понял, — недовольно и мрачно подтвердил Рандалл.
— Меня поразил тон, которым Мэнни об этом упомянул, как об известной мне мелочи, ведь для Голливуда это действительно пустяк, и случается всё время, — продолжила Эрика.
Она растерянно взмахнула руками, почти задохнувшись от гнева при этом воспоминании.
— Мэнни сказал мне, что обратил внимание Сида и Артура на невыполнение мною этого обязательства. Это были его подлинные слова, и такого рода «сделки» в Голливуде чаще всего называются именно так. Мэнни выражался в такой бесстрастной манере, как если бы это было какое-то юридическое или финансовое условие контракта, которое он мне растолковывал.
Он просто считал, что я знаю, что к чему, а я, признаюсь, знала, и теперь, когда пришла моя очередь, я войду в этот офис, позволю Сиду и Артуру запереть дверь, и как проститутка разрешу этим двум жидам заниматься со мной любым извращённым сексом, который взбредёт им в голову, а потом мы все, как ни в чём не бывало, продолжим снимать картину.
— Представляю, — сочувственно произнёс Хилл. — Вы взорвались и в бешенстве использовали запрещённое слово «жид»?
— О, нет, — отрицательно покачала головой Эрика. — Я не настолько потеряла голову! Если бы я произнесла слово «жид», меня бы здесь не было. Я не играла бы даже в дневных спектаклях в Скоттстдейле, в Аризоне, для местных слюнявых пенсионеров. Мне пришлось бы вернуться в Сиэтл и сидеть в кабинке какой-нибудь страховой компании, если бы повезло, или в прачечной, если нет. Я сохранила самообладание.
Спокойно и выдержанно я объяснила Мэнни, что выхожу замуж и не думаю, что приемлемо обманывать жениха даже в интересах бизнеса, и выразила уверенность, что мистер Глик и мистер Бернстайн найдут кого-нибудь, кто сможет сыграть роль Хиллари Клинтон не хуже меня. Всё было очень холодно и вежливо, но я знаю, что Мэнни затаил злобу. Потом я развернулась и вышла. Я знала, что роль Хиллари для меня потеряна, но скрестила пальцы в надежде, что жиды не настолько взбесятся, чтобы ещё и мстить мне. Господи, как я ошибалась!
Она печально покачала головой.
— В общем, в прошлом году Лана Паломо получила Оскара «За лучшую женскую роль», сыграв Хиллари, а в наказание за мой дерзкий отказ стать шлюхой Сид Глик позвонил своему человечку в Вашингтоне. Освобождение от призыва, бывшее у Чейза, отменили десять дней спустя, и приказ отдала никто иная как президент Хиллари Клинтон, на случай, если я не поняла причины, что Сид хотел подчеркнуть.
Чейз думал, что это какая-то ошибка, пока спустя три дня призывная повестка не была вручена ему лично двумя военными полицейскими, для уверенности, что он немедленно прибудет в Форт-Льюис для начальной военной подготовки. Конечно, сокращённой до трёх недель для пушечного мяса. И человека, с которым я хотела провести остальную часть моей жизни, буквально вырвали из моих рук, здесь, в этой комнате, принудительно отправили в Иран через несколько недель, причём ни один из адвокатов, с которыми я говорила, не согласился коснуться этого спорного вопроса даже трёхметровым шестом. Слово было сказано, и оно разошлось. Вы знаете, что случилось после этого.
— Я помню теленовости, — кивнул Хилл. — Самодельная бомба во время его первого патруля в Ширазе, верно?
— Да. Два других солдата были убиты, а Чейз вернулся домой с парализованными ногами. Он влачит жалкое существование в механическом инвалидном кресле и с аппаратом для искусственного дыхания в лёгких, в столетнем госпитале министерства по делам ветеранов, больше похожем на кошмары курильщиков опиума. Я пытаюсь выкупить Чейза оттуда и поместить в настоящую больницу, но «слово» всё ещё действует, и они продолжают цитировать мне разные мудрёные военные инструкции, чтобы удержать его в этом госпитале. Он едва может говорить. Каждый раз, когда я прихожу повидать его в этом образце ада на земле, он молит меня больше не приходить, не смотреть на него так, и я обещаю, что не приду, но прихожу снова и снова.
Она посмотрела на них глазами, блестящими от слёз.
— Вы спросили меня, почему я хочу помочь Армии Северо-Запада, мистер Данди. Не то, чтобы я не верила в ваше дело. Я верю. Я сама с Северо-Запада и хочу видеть его свободным, чистым и белым. Я увидела этот грязный мир сверху, и знаю лучше большинства, что он должен исчезнуть, если человечество хочет выжить. Но главное — это чистая месть. Эти выродки-жиды причинили мне такую боль, что я хочу умереть, и неважно, умру ли я в действительности, лишь бы перед этим заставить их помучиться.
56
См. роман «Медленно подступающая тьма» того же автора.