Очищение (ЛП)

Морхаус выбил трубку о бетонный пол, а потом продолжил:

— Во Вьетнаме и в Ираке, в Иране и Афганистане у ЗОГ были все смертоносные игрушки, какие только смог придумать человек, с компьютерами, сверкающими огоньками. Но они так и не нашли способа победить маленького смуглого человека с «АК-47» и парой магазинов, босоногого, в лохмотьях, но с сердцем, которое никогда не сдавалось. Сердца и души людей могут победить их машины, господа. Могут победить их деньги. Их лживые СМИ. Наши сердца и наш дух могут победить их жестокость и предательство, их ложь, но только если нас поддерживает сила, гордость и вера в справедливость нашего дела. Наши добровольцы должны быть как солдаты Оливера Кромвеля, который сказал, что ему нужны простые люди труда и земли, которые знают, за что они воюют, и любят то, что знают. ЗОГ никогда не мог победить босоногого смуглого человека с «AK-47». И им не одолеть белого человека Северо-Запада с его грузовичком, в синих джинсах и бейсболке, с пистолетом за поясом и рюкзаком, полным «Семтекса», на дождливых улицах Сиэтла или в лесной глуши штата Айдахо.

— Но только если мы сможем найти тех политически-сознательных бойцов, необходимых для такой войны, — напомнил Хэтфилд. — Парней с холодной головой и железными нервами, с ледяной водой в жилах, которые смогут спустить курок или нажать радиодетонатор и потом не думать об этом. Парней, которые смогут идти по этому пути год за годом, долгие кровавые годы. Парней с бездонным запасом мужества.

— Ты совершенно прав, — кивнул Морхаус. — Я могу набросать для вас схему революционных вооружённых сил, которые будут действовать против врага. Могу рассказать о стратегии создания нашей собственной страны и описать тактику, которая позволит нам выжить, остаться на свободе и сражаться, постоянно гробя врагов и их приспешников. Но чего я не могу, так это вдохнуть в вас отвагу. Я не могу снова превратить просто белых лиц «мужеска пола» в белых мужчин, мужчин, которых уважали бы наши предки. Мы должны каким-то образом изменить себя сами, то есть найти в себе последнюю умирающую искру гордости, чести и мужества, что всегда отличали нас тысячи лет. Искра всё ещё там, внутри нас, соратники, и каждый наш мужчина, каждая женщина, которые хотят изменить мир, должны искать её в своих сердцах и душах. Они должны найти эту искру и раздувать, питать и лелеять, пока из неё снова не возгорится пламя.

— Вы думаете, что эти ублюдки сдадутся независимо от того, сколько людей мы уничтожим? — спросил Вошберн. — Ирак и Афганистан очень далеко, это что-то такое, о чём люди читали за своим утренним кофе или смотрели по «Си-Эн-Эн». Мы будем бить по самой сути этой власти, прямо здесь, по тому, что они считают своей собственной землёй. Могут ли они психологически заставить себя признать поражение, даже если мы их победим?

— Это ещё одна причина, почему мы не такие дураки, чтобы пытаться проделать это во всех 50 штатах. Чарли, мы собираемся вести классическую колониальную войну, — ответил Морхаус. — Есть правила, как вести и выиграть колониальную войну, и они срабатывали десятки раз за последние сто лет, от Ирландии до Африки. Мы не пытаемся отобрать у ЗОГ всё целиком. Конечно, они будут сопротивляться этому насмерть. Такая партизанская война по всей Америке будет длиться несколько поколений, и всё, что нам удалось бы сохранить после такой резни, скорее всего, и не стоило бы такой жизни. К тому же мы можем не победить.

Во-первых, нам надо «забить» больше ста миллионов небелых или изгнать их обратно, на юг от Рио-Гранде, подняв самую большую волну беженцев в истории, что с нашими силами, даже с учётом их роста просто не представляется возможным. Если единственным вариантом продолжения восстания будет полное уничтожение собственной империи ЗОГ, враги просто поглотят всё, что мы приготовили, и будут держаться за обломки, как тонущие крысы. Огромная страна вроде Соединённых Штатов Америки может выдержать такое кровопускание, как я описал, каким бы болезненным оно ни было, если его размазать от Флориды и Мэна до Сан-Франциско. Ведь каждый день на дорогах гибнет больше людей. Но правящая верхушка никогда не согласится на передачу нам власти над всей страной, то есть на личное и политическое самоубийство. Этого просто не произойдёт. Больной не потрошит себя, что вылечиться от боли в животе или даже ради удаления опухоли. Но, если то, что мы сделаем, будет, так сказать, гангреной только одной ноги ниже колена, и если пациент знает, что он может отрезать эту часть больной конечности и по-прежнему ходить на костылях и жить, тогда, как только ему станет достаточно больно, его можно убедить согласиться на отсечение.

С нашей тысячей или около того бойцов, а, кстати, почти наверняка добровольцев будет больше с ростом нашего восстания, в любом случае, в наших силах сделать эти три штата — Вашингтон, Орегон и Айдахо и, возможно, часть Монтаны и Северной Калифорнии — полностью неуправляемыми. Мы можем прекратить получение правительством Штатов прибыли или доходов с этой территории, и превратить её в одну гигантскую чёрную дыру, засасывающую людей, ресурсы, время, силы и, прежде всего, деньги.

Господа, я хочу запечатлеть в ваших умах истину о борьбе и успехе в колониальной войне, потому что это ключ к нашей победе. В колониальной войне генералы никогда не сдаются! Капитулируют бухгалтеры! Нам надо сделать следующее: поставить Штаты в настолько плохое и унизительное положение, чтобы США позволили Северо-Западу и белым людям образовать собственное государство, а продолжение партизанской войны для Штатов стало бы уже невозможно.

Тогда мы можем выиграть, соратники, — решительно заключил Морхаус. — Мы можем побить всемогущие Соединённые Штаты Америки, выгнать их пинками в вонючие гнилые зады и забрать эту землю для себя и своих детей. Но только, если у нас на это хватит смелости.

Наступила долгая минута молчания.

— Давайте же начнём, — наконец сказал Хэтфилд.

— Верно, — сказал Морхаус, снова набивая трубку. — Ну, у вас здесь уже есть основа. Вас трое мужчин. Я всегда по привычке говорю «мужчины», но имейте в виду, что правильная женщина также хорошо справится с любым из дел, о которых я расскажу. В этой комнате вы уже образовали свою первую тревожную тройку.

— Что-что? — переспросил Чарли.

— Тройка — основная ячейка роты в Добрармии, — пояснил Морхаус. — Группа из трёх человек. Когда мы подробно всё это разрабатывали, изучали и анализировали, как действовали раньше удачные революционные движения в западной политической и социальной среде вроде нашей, то выдумали своего рода смесь: сочетание «ИРА» — Ирландской Республиканской Армии и «Коза Ностра», двух крайне удачных подрывных организаций, которые правительствам по сей день так и не удалось полностью подавить, несмотря на более чем сто лет попыток.

Тройка — простая, гибкая и эффективная. Даже если ячейка никогда не вырастет числом больше первых трёх человек, у вас всё же будет небольшая группа, способная наносить ущерб, несоразмерный своей численности, при условии вашего несгибаемого мужества. Вы будете поражены, какой кромешный ад могут устроить трое мужчин в таком сложном, расово разбавленном и неустойчивом обществе. Некоторое время кое-кто из нас называл эту ячейку из трёх человек «трио», но это звучало несколько чужестранно, так что мы, наконец, окрестили это подразделение «тревожной тройкой». Сейчас я продолжу и преподам вам теорию, но хочу заметить, что из практики уже начали вноситься некоторые изменения, по мере того, как мы вынуждены вырабатывать новшества в некоторых случаях буквально под огнём.

— Мы слушаем, — призвал его Хэтфилд.

Морхаус снова закурил трубку.

— Как я уже сказал, вы начинаете с трёх человек, и все они должны обладать необходимой смелостью, находчивостью, преданностью и одержимой верностью делу. Самое сложное — найти подходящих мужчин и женщин. Каждая из этих троек будет ядром роты. Я знаю, смешно называть ротой трёх человек, но вас будет больше, и мы хотим, чтобы эта структура сохранялась до самого конца, когда мы перейдём от партизанских отрядов к настоящей национальной армии. Во время начальных действий в подполье Добрармия — это не обычная армия, где части должны иметь какие-то силы, средства или выполнять определённые задачи. А мы как жидкость, как текущая лава, постоянно меняем форму и бьём везде. Каждая рота должна находиться в свободном движении и способна действовать самостоятельно и неопределённо долго, даже если она полностью отрезана от остального движения, а при необходимости — восстанавливаться и расти, делясь, как амёба.