Страница 7 из 13
– Он… он необыкновенный ребёнок, правда? Будто посланец.
– Любой ребёнок посланец, – сказал я, улыбаясь тоже, и думая о нём самом, об Алёше, больше, чем о Мите. – Но ты прав, Митя… Митя, видимо, должен был родиться… – я помолчал немного, раздумывая спросить или опять промолчать. – Алёша… то, что было в Чечне… ты вспоминаешь об этом?
Алексей не вздрогнул, не побледнел, мы слушаем, как шумит, разогреваясь, электрический чайник:
– Вспоминаю? Нет. После того, как… – он сел на стул, вздохнув, посмотрел на меня: – после того как Лёля однажды заставила меня выговориться, уже – нет. И знаешь… она была там со мной. Все мои товарищи смеются надо мной до сих пор, вспоминая, как я звал её во сне… каждую ночь.
– Н-да… Лёля… – проговорил я, отодвигаясь от стола и, расправив напряжённые до сих пор от его рассказа плечи, опираюсь о стену.
– Ты… любишь её? – неожиданно спросил он, продолжая смотреть на меня. – До сих пор её любишь?
– До сих пор? – усмехнулся я, скользнув глазами по нему. Как будто можно разлюбить… – Я поеду на кафедру. Не ссорьтесь больше?
– Ты не ответил, – Алексей нахмурился, глядя на меня.
– Не надо.
– Я должен знать, – настаивает он.
– А чего ты не знаешь? – я смотрю на него уже открыто и прямо, мне нечего стесняться сейчас. – Я не соперник тебе.
Отец уехал на работу. «Не соперник», как бы ни так… Я слишком хорошо помню, как тогда он целовал её, и как она в ответ целовала его. Всего три года прошло. Вопрос о Чечне всколыхнул во мне это воспоминание? Или опять наползающая на меня чёрной тучей ревность? Теперь, когда родился Митя, когда Лёля не беременна больше…
Я заглянул в спальню. Лёля задремала, обнимая тоже спящего Митю. Она, как река огибает его, закругляясь вокруг малыша своим телом. Я укрыл их пледом и вышел. Надо сходить в магазин, купить продуктов на ужин. Сегодня пятница, в понедельник мне на работу. Размышляя об этом, я пошёл на кухню опять, посмотреть, что там есть из продуктов и что надо купить…
Но не успел я переодеться, как чей-то звонок в дверь передёрнул тишину квартиры. Странно, кто бы это мог быть, к нам мало кто ходил. Я открыл дверь. На меня смотрит Стерх, сверкая огромными глазами миллионлетнего льда.
– Ты?! – от удивления его наглой уверенностью я едва не онемел.
– Где Лёля?
Как мне хочется убить его! Прямо теперь же, что-нибудь сделать, чтобы его никогда не было.
– Какого хрена тебе надо?! – от гнева у меня даже горло перехватило.
Он вошёл, не дожидаясь позволения.
– Не надо сверкать на меня глазами, я «люблю» тебя так же сильно, как ты меня. Где Лёля? Она позвонила больше трёх часов назад и сказала, что выходит ко мне…
– Ты охренел, являешься в мой дом к моей жене… – я ошеломлён его уверенной наглостью больше даже, чем его вторжением.
– Это дом твоего отца, не твой. И насчёт жены мы тоже ещё можем поспорить, – спокойно говорит он, хотя вижу, как он бледен от волнения. – Хочешь, я покажу тебе свидетельство о расторжении вашего с ней брака?.. Так что не выделывайся и скажи, где Лёля? Или опять бросила тебя? Ушла к папаше твоему хитрому? – он усмехается, но для меня очевидно, как он напряжён, ему совсем не до веселья. – Кстати то, что ты так много говоришь о хрене, означает, до какой степени ты неудовлетворён, – добавляет он, будто, между прочим.
Сволочь… Ну, как не хотеть убить его?!
– Что тебе надо?
Но в этот момент Лёля сама появилась в коридоре и, увидев Стерха, удивлённо произнесла его имя. Видели бы вы его лицо при этом! Моё сердце дрогнуло, смягчаясь, такая поразительная и изумляющая перемена произошла с ним, в глазах вспыхнул свет, жёстко сложенные губы приоткрылись, и стало очевидно, что у него мягкий рот. Боже ты мой, я ещё не видел, как у кого-то за одно мгновение так менялось лицо… Человек, который так любит, опаснее чумы для меня, тем более что Митя… Чёрт! Чёрт! Чёрт! Где те времена, когда никто не видел, что Лёля самая прекрасная девочка на земле?! Откуда они набрались все в нашей жизни и все протискиваются между нами…
– Что случилось, Лёля?! – бледнея ещё больше, спросил он.
– Боже мой, Игорь… нет-нет, не надо пугаться, – Лёля поднимает руки, будто уговаривая вооружённого человека не стрелять, – Митюша родился и всё. Всё хорошо.
– Хорошо?! Митя родился, и ты ничего не сказала?..
– Мы приехали только вчера. Он родился там, на Кавказе.
– Он… здесь? – дрогнув, произнёс он.
Я не могу помешать ему. Я не могу не позволить увидеть Митю. Сейчас я ничем не могу помешать. И почему оба раза я должен был спасти ему жизнь?..
Но и оставить их наедине я не могу. Нет, хватит этого с меня. И, хотя я чувствую себя подглядывающим, я не отхожу ни на минуту.
…Конечно, я приехал сюда. Как я мог поступить иначе? Я был напуган, что произошло что-то с ней по дороге. И хотя ничто и никто теперь не должны были ей угрожать, всё же…
И вот я вижу Лёлю в конце большого коридора в этой огромной квартире. Лёлю без живота, худенькую и бледную в этом смешном халатике в цветочек и в маленьких тапочках, маленькое личико, волосы в полураспущенной косе… Она улыбнулась, открывая дверь, возле которой стояла:
– Подожди здесь, Игорёчек…
…Спасибо, что ты хотя бы не впускаешь его в нашу спальню. Или ты не хочешь, чтобы он видел переворошённую кровать?.. «Игорёчек»! Твою мать!.. Я в смятении. Я не знаю, что мне делать. Лёля! Лёля, что ты сделала со мной, как мог он появиться между нами…
Она вышла из спальни с Митей на руках, завёрнутым в мягкий детский пледик из тех, что мы покупали с её родными.
– Это… – у Стерха такое лицо, будто он инопланетянина увидел.
…Лёля подошла ко мне с нашим сыном, она смотрит на меня и улыбка её… я ещё не видел у неё такой улыбки никогда. Если она не любит меня в этот момент, то и солнце никогда не светило на землю, и никогда не распускались на ней весенние цветы, никогда не таяли снега и не текли ручьи между оседающих сугробов…
Мой сын, такой маленький и такой красивый, спокойно спит, смежив длинные тёмные ресницы…
– Можно… можно мне взять его? – я протянул руки, взглянув на неё.
– Держи как я, головку на локоть, – сказала Лёля, отдавая ему Митю. Моего Митю! Моего сына! Мною выстраданного ребёнка!
– Боже мой… какой он… я не… я ничего не испорчу ему?
– Будешь держать нормально, не испортишь, – сказал мне Легостаев, чтоб ты провалился!
– Когда он родился? – не могу не спросить я, не в силах оторваться взглядом от этого чуда. Я впервые вижу таких маленьких детей так близко, тем более, впервые держу на руках… Он тёплый, необыкновенно мягкий и податливый. А я всегда думал, что младенцы такие же, как и взрослые, только маленького размера… но он вообще необыкновенный, он будто излучает тёплую энергию и я, ощущая это, даже не могу сейчас злиться на этого Легостаева, который так и искрит от бессильной злости.
– Десятого.
– Когда?!.. – у меня потемнело в глазах…
– Десятого. Ты что? – Лёля удивлённо смотрит на меня.
– Где вы были, Лёля?.. где именно?!
– Лысогорская станица, под Пятигорском, – произнесла Лёля недоумевая. – Что с тобой?
Со мной? Со мной то, что я знаю, что было там. Вернее, что готовилась бандитская вылазка. Я ещё спорил и говорил, что нельзя сквозь пальцы смотреть и позволять этим джихадистам делать всё, что им вздумается в наших мирных сёлах, что надо останавливать их, ведь мы знали! Знали!
Но мой новый куратор ответил, что нельзя обнаруживать себя и сейчас надо позволить им почувствовать безнаказанность, чтобы они уверовали в неё и заглотили наживку. А там мы прикроем их всех сразу, как мухобойкой…
Может быть, с точки зрения стратегии он и был прав, но я не могу быть стратегом, когда… и это я не знал ещё, что там была Лёля.
Я смотрю на неё, она поймёт, прочтёт всё по мне. Ему я не могу ничего сказать, а она поймёт…
– Ты… – побледнела Лёля.
– Да, – я прервал её, чтобы не было сказано больше. И вдруг она зажала рот ладонью и глаза её заполняются ужасом. Боже мой… мои худшие опасения… – Что было там?