Страница 10 из 22
Непосредственно в боевых действиях Александру поучаствовать не довелось – сначала его часть охраняла объекты в Москве, а затем на него пришла разнарядка на обучение в Ленинградскую военно-воздушную академию, эвакуированную в Йошкар-Олу. Впрочем, когда ученый добрался до учебного заведения, он сравнительно быстро превратился из слушателя в преподавателя, получил младший офицерский чин и стал читать курс термодинамики.
Преподавательское и офицерское звание давало огромное превосходство: спать можно было в кровати, а не на полу, а выдаваемое время от времени белье можно было не только носить. «Как-то раз полученные в офицерской каптерке кальсоны я смог сменять на кочан капусты», – пишет в своих воспоминаниях Шейндлин. Но еще в конце 1942 года, помимо преподавания в академии, он по памяти начал восстанавливать многое из диссертационной работы, которой начал заниматься еще в Москве перед самой войной. «Писал я по вечерам при свете коптилки, – вспоминал он. – После одобрения меня командировали в Москву для защиты ее в родном мне Московском энергетическом институте».
В 1943 году Александр Шейндлин побывал на передовой, полтора месяца работая в техническом обслуживании бомбардировочного авиационного полка. В соответствии с принятым в армии порядком, все военнослушатели и преподаватели Военно-воздушной академии должны были побывать в действующей армии. «Меня направили на Юго-Западный фронт, в 284-й бомбардировочный авиационный полк, где я служил полтора месяца инженер-капитаном эскадрильи, – пишет он в своей книге воспоминаний. – Полк располагался вблизи города Старобельска. Работа на аэродроме была очень тяжелой. Буквально за несколько дней до Курской битвы я был откомандирован обратно по основному месту службы – в Военно-воздушную академию». Кстати, в официальной характеристике, которую Александр Ефимович бережно хранил все мирные десятилетия, кроме обычной оценки его работы по техническому обслуживанию самолетов, есть и такая примечательная запись: «отличается исключительной вежливостью».
Он успешно закончил войну, демобилизовавшись перед Новым, 1946 годом. И сразу же вернулся в МЭИ, где начал читать курс термодинамики и одновременно продолжать занятия наукой, изучая теплоемкость пара. В начале 1953 года он, несмотря на «пятый пункт» и борьбу с космополитизмом, подал свою докторскую диссертацию к защите. И тут везение: умер Сталин, и защититься стало гораздо легче.
Те годы были связаны и со счастливыми переменами в личной жизни. В январе 1950 года друг и товарищ Борис Шумяцкий, с которым Александр дружил еще в студенческие годы в МЭИ, а потом и в аспирантуре, позвонил ему и «вытащил» его к себе домой, где и познакомил со своей двоюродной сестрой, приехавшей на несколько дней на зимние каникулы из Ленинграда. В мае этого же года Роза Григорьевна стала его женой, с которой он счастливо прожил всю свою дальнейшую жизнь. «Три года спустя, в мае 1953 года, после того, как остались позади диссертационные хлопоты, у нас родился сын. Итак, 1953 год я считаю этапным в своей жизни», – вспоминал Александр Ефимович.
И докторская диссертация, и многие последующие работы за пять лет, были посвящены изучению теплоемкости пара, за что Шейндлин одним из первых в стране получил Ленинскую премию в 1959 году.
А в самом конце 1950-начале 1960-х годов работы в области плазмы привели Александра Ефимовича к идеям по прямому преобразованию тепла в электричество – магнитогидродинамичнскому методу.
Что такое магнитогидродинамический генератор? Он позволяет напрямую превращать энергию тепла в электричество. Для этого используется принцип электромагнитной индукции: если проводник движется в магнитном поле, то в нем возникает электрический ток.
Тот же самый принцип заложен в работе гидроэлектростанций – падающая вода вращает лопатки турбины, которая вращает гидрогенератор, в котором движение металлического проводника в магнитном поле производит электрический ток.
Однако в магнитогидродинамическом генераторе (МГД) движется не металлический проводник, там течет газ. И здесь есть одна проблема: чтобы газ начал проводить ток, нужно разогреть его до огромных температур, выше 10 000 градусов и превратить в плазму. Но если добавить в него небольшое количество ионов щелочных металлов, эту температуру сразу же можно опустить до 2200–2700 градусов. Первый генератор МГД появился в США в 1959 году, и с тех пор во всем мире начался бум этого направления. Александр Ефимович стал главным теоретиком и практиком этого направления в стране. Да и не только у нас в стране: он пользовался авторитетом в мире, и американцы позже даже называли его «Мистер МГД».
Новое направление потребовало нового способа организации научного труда. И Александр Ефимович Шейндлин в 1960 году, еще не будучи даже членом-корреспондентом, сумел доказать и обосновать необходимость принятия Президиумом АН СССР постановления о создании в Академии отдельного подразделения – Лаборатории высоких температур АН СССР, а в Министерстве финансов – добиться ее финансирования. По воспоминаниям Шейндлина, единственный раз в жизни он прицепил к пиджаку значок лауреата Ленинской премии: для похода в Минфин, после чего все вопросы с численностью сотрудников лаборатории и их окладами решились мгновенно. Так, как хотел её будущий директор.
Через некоторое время лаборатория стала Институтом высоких температур АН СССР (ИВТАН). Сейчас это – Объединенный институт высоких температур РАН.
Его ученик и питомец, академик Владимир Фортов, так описывает это время: «Академик Шейндлин, создав империю ИВТАН, постоянно, как о своем ребенке, беспокоится о ее будущем. Не только материальном, но и идейном. Он все время ищет новые задачи, проекты, подходы. Поддерживает интересные идеи и гипотезы. С этой целью он организовал и много лет успешно вел научный семинар «без повестки» для обсуждения разнообразных, часто «ортогональных» традиционной научной тематике, а иногда и просто «завиральных» научных тем. Несколько раз там выступал и я. Самые острые, неожиданные и стимулирующие вопросы задавал именно шеф, и это было мощным стимулятором для работы. В результате – институт не стоял на месте. Возникали новые направления, привлекались яркие люди, часто со своими научными школами и необычными для ИВТАНа взглядами и подходами».
Все, кто с ним работал в те годы, вспоминают его удивительный дар, талант – не только ученого, администратора, организатора, но и «людоведа», как его называли. Человека, очень внимательного к людям, а потому способного гасить конфликты, видеть таланты во вчерашних студентах, мотивировать и поддерживать.
Александр Шейндлин – автор более 250 научных работ, но кроме того, он воспитал плеяду талантливых учеников, среди которых более 50 кандидатов и 30 докторов наук.
«Вы видели работу каждого научного сотрудника конкретно, – писал его ученик Станислав Медин. – Даже когда в ИВТАНе работало больше 1000 ученых, вы отслеживали продвижение каждого. Нас поражало то, что ключевые приказы Вы писали лично. Я храню вашу рукопись приказа о создании лаборатории № 40 и моем назначении заведующим, которую вы написали дома на нескольких страницах из тетради».
Тот безвестный командир в далеком сорок третьем не ошибался насчет «исключительной вежливости». Еще один его ученик В. М. Зайченко рассказывал: «Лучшего советчика, чем Александр Ефимович, представить невозможно. Причем в случае обращения к нему за консультацией, он ведет себя совсем не так, как когда он поручал что-то сделать. Первая фраза обычно: «Вы знаете, не совсем корректно спрашивать у меня, что Вам делать в этой ситуации. Я за Вас решать не могу. Может быть, я смог бы представить, что бы я делал в том случае, если бы был на Вашем месте. Это может быть не совсем правильно, но я бы в этом случае, наверное, поступил бы следующим образом…».
Казалось, он одним своим присутствием вселял уверенность, его мудрость умиротворяла, его редкая способность отделять главное от несущественного во многом определяла жизнь и научную судьбу его учеников. «Я много лет дружу с этим замечательным человеком, – академик Владимир Фортов писал это, уже будучи заслуженным, признанным, известным ученым. – Я видел его во многих непростых, часто критических деловых и жизненных ситуациях. Но я никогда не видел его расстроенным, огорченным, раздраженным и подавленным… В моей жизни я давно взял за правило всегда следовать советам академика Шейндлина, даже тогда, когда я их до конца не понимал. И почти всегда (на 95 %) прав оказывался Александр Ефимович».