Страница 6 из 33

При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века

Асейнов Ренат

Каким же должен быть Карл Смелый, чтобы достичь этой цели, т. е. превзойти всех государей мира в добродетели, а также не нанести урон тому «зданию, которое его знатные предки основали прежде»[51]?

Вслед за Знанием самого себя перед герцогом в «Обращении» предстает Трудолюбие, олицетворяющее традиционную христианскую добродетель, но получившее у Шатлена несколько иное название – Забота (Soing, Soucy, Cure). Ей противопоставлена праздность, как один из главных пороков государя. Трудолюбие или Забота – очень важное качество, поскольку быть государем – тяжелое бремя. Ибо он в конечном итоге открывает и закрывает подданным путь к спасению[52]. Шатлен сравнивает государя с капитаном корабля, чьей задачей является провести судно через все препятствия к «порту спасения» (port de salut)[53]. Следовательно, он должен уделять повышенное внимание человеческим делам (Consideration des humains affaires), которые, словно морские волны, переменчивы, непостоянны, сегодня спокойные, а завтра бурные, т. е. государь имеет дело с нестабильностью, действуя то во время мира, то во время войны. Поэтому ему следует добрыми законами устанавливать порядок в своих владениях, проявляя строгость и великодушие в зависимости от ситуации и от того, что советует ему разум. Для того чтобы привести своих подданных к спасению, государь должен добиваться выполнения всеми своих обязанностей, сам являя пример этого, и «не давать никому отдыха, пока не будет преодолена опасность»[54]. Когда Шатлен писал об этом, он еще не подозревал, какую причудливую форму приобретет стремление Карла Смелого быть трудолюбивым государем. Прозвище «Труженик», данное ему О. де Да Маршем, свидетельствует об этом[55]. Из его сочинений следует, что герцог всегда сам вникал во все дела[56], лично контролировал расходы и назначения пенсионов[57], участвовал в заседаниях совета, выслушивал мнения всех его членов, два раза в неделю давал аудиенции, чтобы внимать жалобам даже самых бедных своих подданных[58]. О последнем с некоторой долей недоумения пишет и сам Шатлен: герцог давал аудиенции три раза в неделю, перед ним читали петиции и жалобы, которые он разрешал так, как ему это хотелось, проводя за этим занятием до трех часов. При этом автор отмечает, что не видел и даже не слышал, чтобы в его время так поступал какой-либо другой государь[59]. С одной стороны, это отличает Карла Смелого от его отца, который не заботился о государственных делах и особое пренебрежение испытывал к финансам[60]. С другой же – Шатлен не приветствует то, что герцог слишком много времени посвящал занятию делами, ибо это не подобает такому государю, как герцог Бургундский[61], хотя такое поведение герцога объяснялось и особым характером его принципата – высокой долей персонального участия государя в управлении по причине недостаточного развития органов власти.

По мнению же автора, идеальный государь должен придерживаться «золотой середины» между пренебрежением и чрезмерным участием в решении проблем своей страны[62]. Подобный подход к оценке деятельности государя, точнее труда, который он должен принимать на себя, выглядит вполне традиционным и демонстрирует знакомство Шатлена с многочисленными «зерцалами», находившимися в библиотеке герцогов Бургундских. В первую очередь нужно упомянуть о сочинении Кристины Пизанской, нарисовавшей идеальный образ государя в лице короля Карла V. Именно этот монарх представляет пример уравновешенного сочетания труда и отдыха государя, который помогает ему надлежащим образом исполнять свои обязанности[63]. Несомненно, такое равновесие в случае с Карлом Смелым отсутствует. Причем замечает это не только Шатлен. И если Оливье де Да Марш восхищается трудолюбием государя, то Филипп де Коммин видит в этом источник неудач и болезней герцога[64].

Однако можно ли только этим объяснить упреки автора по отношению к Карлу Смелому? По всей видимости, нет. Дело в том, что невозможно рассматривать политические воззрения Шатлена, как и любого другого автора, в отрыве от общественно-политической мысли эпохи и того территориального образования, к которому они принадлежали. В нашем случае сама его хроника в определенной мере отражает позицию элиты Бургундского принципата и помогает очертить круг лиц, занимавших высокие позиции в бургундской придворной иерархии, с которыми Шатлен был знаком и чьи взгляды разделял. Среди них следует отметить хрониста и гербового короля ордена Золотого руна Ж. Лефевра де Сен-Реми, а также сеньоров де Круа (Антуана, Жана и его сына Филиппа), Филиппа По, сеньора де Да Рош. Все они были рыцарями ордена. На капитуле ордена Золотого руна 1468 г. в Брюгге среди претензий, предъявленных Карлу Смелому рыцарями, фигурировал и упрек в чрезмерном труде, что, по их мнению, могло негативно сказаться на здоровье герцога в пожилом возрасте, и в стремлении лично отправлять правосудие[65]. Тогда как самому Карлу Смелому были близки совсем иные идеи, почерпнутые из античной литературы, в частности из сочинений Цицерона и итальянских гуманистов, переведенных еще для герцога Филиппа Доброго Жаном Мелио, в которых акцент делается, например, на необходимости для правителя лично вершить суд и сделать свое правосудие доступным для любого, ищущего справедливости[66]. При этом Карл не учитывает, например, социальную принадлежность человека, вынося ему приговор. Так же как он расправляется с совершившим преступление простолюдином[67], он поступает со знатным сеньором, что вызывает негативную реакцию как родственников (например, в случае с бастардом де Амейд), так и самого Шатлена[68]. Безусловно, в этом плане новый герцог отличался от своего отца. По мнению В. Паравичини, квинтэссенцию его политики можно определить несколькими понятиями: общее благо, справедливость, закон и порядок, величие государя[69]. Это выразилось нагляднее всего в ордонансе об организации отеля герцога, в котором «долго царила распущенность (вольность)»[70]. Именно с него он начал, решив навести порядок в принципате. При этом вместе с новым герцогом к власти пришла и новая политическая группировка, начавшая формироваться еще в бытность его графом Шароле и состоящая из преданных ему людей[71]. Кто были эти люди? Наиболее близкий круг составляли Ж. де ла Тремой, Г. де Бримё, Ш. де Тернан, Ф. де Кревкер и Ф. де Ваврэн[72]. К этому списку можно добавить также бывшего наставника графа Шароле А. Анерона, будущего канцлера Г. Югоне, братьев Г. и Ф. де Клюни, сеньора де Грутхуса и О. де Ла Марша. Именно со многими из них ассоциируется т. н. «новая политическая теория» (термин В. Паравичини), которая определит деятельность Карла Смелого в период его правления. Основным в этой теории представляется сочетание (несколько переработанных) идей гражданского гуманизма и нарождавшегося абсолютизма. В библиотеке герцогов присутствовали многочисленные переводы итальянских гуманистов, например, работ Буанаккорсо да Монтеманьо, Джованни Ауриспы и других, в которых ставится проблема необходимости служения на благо государства, «общего блага»[73]. Наиболее отчетливо эти идеи просматриваются в речах канцлера Гийома Югоне на Генеральных штатах 1473 г. и самого Карла Смелого на Генеральных штатах 1475 г. Первый постоянно отмечает, что государь действует не для собственной выгоды, а на благо подданных, претерпевая всяческие трудности[74], второй же указывает на то, что скорее он служит своим подданным, чем они ему, поскольку он постоянно находится в заботах, в то время как они предаются радостям жизни[75]. Налицо попытка преодолеть представление о герцоге как об одном из феодальных сеньоров и подчеркнуть публичный характер его власти. В то же время Карл Смелый высказывает и идею о высшей власти государя, которая дарована ему Богом. Подданные в свою очередь обязаны полностью ему подчиняться, ибо в противном случае они совершат преступление lese-majeste[76]. Интересно высказывание по этому поводу Т. Базена, утверждавшего, что Карл впредь не хотел испрашивать согласия сословий на взимание налогов, но собирать их как «господин»[77]. Сюда же можно добавить свидетельства современников о нежелании герцога прислушиваться к советам.

Ibid. P. 294.

Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. Р. 294.

Ibid. Р. 305.

La Marche О. de. Mémoires. Vol. I. P. 122.

Ibid. Vol. I. P. 128.

Ibid. Vol. IV. P. 10.

Ibid. P. 4.

Chastellain G. CEuvres. Vol. V. P. 370. В отличие от О. де Ла Марша Шатлен упоминает три аудиенции в неделю.

Ibid. Vol. VII. Р. 223.

Ibid. Р. 229.

Delclos J.-Cl. Le temoignage de Georges Chastellain. P. 192.

Blanchard J. Le corps du roi: melancolie et «recreation». Implications medicales et culturelles du loisir des princes à la fin du Moyen Age // Representation, pouvoir et royaute à la fin du Moyen Age. Paris, 1995. P. 201-202.

Цит. no: Ibid. P. 206-209.

Die Protokolbücher des Ordens vom Goldenen Vlies. Bd. 2. Das Ordensfest 1468 in Brügge unter Herzog Karl dem Kühnen / hg. S. Dü

Vanderjogt A.J. «Qui sa vertu anoblist». The Concepts of Noblesse and Chose Publicque in the Burgundian Political Thought. Groningen, 1981. P. 59.

La Marche O. de. Mémoires. Vol. III. P. 45-46.

Chastellain G. CEuvres. Vol. V. P. 397-405.

Paravicini A., Paravicini W. L'arsenal intellectuel d'un homme de pouvoir. Les livres de Guillaume Hugonet, chancelier de Bourgogne // Penser le pouvoir au Moyen Age (VIII— XV siede). Paris, 2000. P. 261.

Подробнее об этом ордонансе см.: Paravicini W. Ordre et regle. Charles le Teme-raire en ses ordo

Dubois H. Charles le Temeraire. Paris, 2004. P. 162-173.

Paravicini W. «Acquerir sa grace pour le temps advenir». Les hommes de Charles le Temeraire, prince heritier (1433-1467) // A l'ombre du pouvoir. Les entourages princiers au Moyen Age. Liege, 2003. P. 365.

Vanderjagt A. Classical Learning and the Building of Power at the Fifteenth-Century Burgundian Court 11 Centres of Learning. Learning and Location in Pre-Modern Europe and the Near East. Leiden, 1995. P. 274-275.

Border J. Un discours du chancelier Hugonet aux Etats Generaux de 1473. P. 139.

Discours du due aux deputes des trois etats de Flandre qu'il avait fait assembler a Bruges; 12 juillet 1475 // Collection de documents inedits concernant l'histoire de la Belgique / ed. L. P. Gachard. Bruxelles, 1833. T. I. P. 252.

Ibid. P. 256-258. Подробнее об этом см.: Blockmans W. «Crisme de leze mageste». Les idees politiques de Charles le Temeraire // Les Pays-Bas bourguignons. Histoire et institutions. Melanges Andre Uyttebrouk. Bruxelles, 1996. P. 71-81. .

Basin Th. Histoire de Louis XI / ed. Ch. Samaran. Paris, 1963-1972. Vol. II. P. 352.