Страница 241 из 247
Все это были просто совпадения, но они во многом определяли его тоску. Стоя на коленях на черноватой коже моря и наблюдая за бездействовавшими нотами, Торгаш еще раз предупредил себя, что девушка уйдет, возможно, уже ушла, прихватив только часть тех сокровищ, которые он ей бы охотно пожертвовал, найдись у нее прозорливость и смелость попросить.
Подумав так, он отбросил эти тяжелые мысли.
Его рассудок, отшлифованный веками одиночества, обладал такой способностью. В следующий миг он уже размышлял о мелких разрешимых проблемах и бесконечной рутине своей полной дел жизни. Какой очередной дар преподнесет он своим нотам, что еще построит в своей мастерской, каковы будут форма и назначение новой комнаты, которую он наконец выкопал в глубинах древней возвышенности?
Он смежил веки и ненадолго задремал.
Затем очнулся, бодрый и зоркий. Один из нотов встал, и Торгаш первым делом подумал, что существо заметило его, стоявшего на коленях за клочком смурослей. Но две пары глаз уставились под другим углом. Затем он услышал голос, заговоривший на простом общепланетарном языке, который определялся генетикой: инстинктивная речь, очень мало и очень нехотя изменившаяся после прибытия людей.
— Дым, — произнес голос.
Другие зрелые ноты начали подниматься и смотреть в ту же сторону, снова и снова клекоча: «Дым».
Еще не успев обернуться, Торгаш понял, что остров горит, но не очень удивился: лето выдалось на редкость сухое и жаркое. На лесистых нагорьях было полно топлива, но он знал, что самые здоровые деревья-великаны выдержат пламя. Он решил, что пожар, вероятно, возник на одном из южных водоотводов. Там изначально и был нанесен сильнейший удар…
Но предположение оказалось совершенно ошибочным.
На горизонте высилась холмистая оконечность острова, ее восточная часть находилась вне поля зрения. Столб дыма был порожден единичной вспышкой, и, судя по его положению, горело либо море к северу от его территории, что полностью исключалось, либо какой-то диковинный, чудовищный взрыв произошел дальше, на землях нотов.
Он вскочил.
Тут ноты увидели его. И принялись кричать, разрывая воздух в едином животном хоре и пользуясь одним из немногих новых слов, которые появились за истекшие сотни тысячелетий.
— Костоед! — голосили маленькие создания. — Костоед!
11
Двадцать семь человек.
Она пересчитала бегущих несколько раз, не доверяя итогу, но счет неизменно заканчивался невероятной цифрой.
Двадцать семь, и все до единого взрослые.
Ни на ее веку, ни в древних небылицах не случалось, чтобы сразу столько людей дышало одним воздухом. Разве что в россказнях Торгаша о погибших колониях и посещенных мирах. Чем прокормить такое количество ртов? И как могла объединить столько черепов общая цель? Она додумалась лишь до того, что среди людей есть шесть или, может быть, семь женщин и лишние мужчины не спят ночей, размышляя, как захватить или похитить добро, имевшее для них ценность не меньшую, чем пища.
Она наблюдала за их бегом, изучая походку и прикидывая вес ранцев. Все были вооружены, большей частью — длинными стволами, и сохраняли дистанцию, как будто опасались в любой момент угодить под обстрел. Эти люди были настроены решительно и выполняли одну задачу. Они, несомненно, бежали на территорию Торгаша. Хотя нет, это разумное и в то же время ошибочное предположение вскоре было опровергнуто. Они направлялись к нотам, держа курс на те продолговатые пальцевидные бухты, где над самой приливной отметкой возвышались большие каменные дома.
Чужаки не оглядывались.
Их заботило только то, что находилось впереди.
Но она, даже будучи уверена, что ее не видно, осталась за растением-паразитом. Считая вдохи, дождалась, когда бегущие стали неразличимы, и только после этого вернулась на открытый участок, где уставилась на свой раздутый рюкзак.
Она бросила всё, кроме оружия и боеприпасов.
Побежала медленнее и другим путем — по собственному следу. Солнце поднялось, жара усилилась, и кожа моря раскалилась под босыми ногами. Наступил полдень. Ноты уже высыпали наружу и купаются в солнечных лучах. В очередной раз передумав, она приказала ногам остановиться и пришла в недоумение, когда они не послушались. Куда подевалась ее проверенная опасливость? Чего она добьется, вернувшись? Но вместе с замешательством пришло и облегчение. В голове рождались дикие, невыполнимые планы, никогда прежде не бывавшие столь обстоятельными, и она вновь и вновь возвращалась к простодушной вере в интуицию, которая подскажет, что делать.
Первый взрыв был похож на треск сухих штырков.
Она остановилась, прислушалась и, едва поняв, что это волны терзают толстую кожу, узрела на берегу полдесятка вспышек и ярко-желтые языки пламени.
Горели дома нотов.
Она опустилась на колени, мысленно веля себе немедленно развернуться и идти назад. Материк сулил ей жизнь сравнительно обеспеченную и полную неожиданностей.
Но предательская мысль вновь подтолкнула к самоубийству.
Она представила Торгаша.
Это существо, которое она едва знала, находилось внутри нее. Она видела его, слышала монотонный старческий голос, обращающийся к ней и ни к кому больше. Он стенал и бушевал из-за того, что творилось с его нотами, с его островом. Тысячелетия, проведенные на убогом клочке земли, привычки, отпечатавшиеся в душе… иллюзия вечности, которая значила для него больше, чем любое разумное понятие… и у нее не было ни малейших сомнений в том, как он отреагирует на это скотское вторжение.
Огнем занялись новые здания.
Даже на таком расстоянии были слышны дикие крики нотов.
Она снова встала, и ее плечи поникли, и ей удалось сделать полдесятка шагов назад. Затем из дыма, затянувшего небо, вынырнул сердцекрыл, который заметил ее и спикировал, пытаясь крикнуть что-то бессмысленное, но она это поняла.
И вновь побежала к острову.
Казалось, что ее заперли в незнакомом теле. Разумный ужас и сметливая трусость были отброшены. Над головой кружил сердцекрыл, и она наконец достигла берега. Накатывал прилив. Между ней и илистым берегом пролегала полоса свободной, густой от водорослей воды. Она, не задумываясь, шагнула в глубокое теплое море. Затем поплыла, отталкиваясь ногами, держа над водой короткий автомат и загребая свободно рукой, пока не рассекла левую ступню острым камнем. Тогда она поспешила взойти на берег и устремилась в огромный лес, который приветствовал ее тенью и густым смрадом горящей плоти. Опустившись на колено, она зажимала порез, пока тот не затянулся. По всему острову задувал ветер. Сквозь бреши в пологе леса она видела черный дым и проблески солнца. Очевидно, неприятель много знал об острове и его обитателях. Такой отряд мог находиться где угодно, но она занимала лишь небольшой участок, постоянно перемещаясь и ни на миг не теряя бдительности. Достигнув знакомого тракта, она задержалась и убедилась, что по нему не проходил никто, кроме нее и Торгаша. Затем подкралась к входной двери, отметив по пути, что ловушки не тронуты, обезвредила их и расставила заново, когда прошла.
Но за самой дверью — огромной плитой красного камня — ее поджидал деревянный ларчик, которого прежде не было.
Сперва она попятилась, потом передумала.
Стоя на единственном пятачке, где можно было не ждать сюрпризов, она позвала. Десять раз кряду, рискнув распространить звук по вентиляционным отверстиям. Торгаш услышал бы сразу — но где же он? Уже ушел, решила она. Но всё равно позвала в одиннадцатый раз, и тогда тяжелое тело спрыгнуло на землю позади нее, а вкрадчивый, очень мягкий голос осведомился:
— Что ты делаешь?
Она обернулась.
Он был одет для боя. Будучи горой мускулов и прочных костей, он тем не менее выглядел крошечным в непривычных доспехах, обвешанный оружием с боеприпасами. На ногах были стальные сапоги. Древняя маска — чистая, как родниковая вода. Лицо — точно такое, какое ей представлялось: сжатые губы, рыжая борода и беспощадные прищуренные глаза. Бисеринки пота стекали на усы и бороду, а горло чуть дрогнуло, когда он произнес: