Страница 5 из 9
– Понимаешь, Людка сказала, что я необразован. – Ему исполнилось шестнадцать, Люда была его девушкой уже второй месяц, и, судя по намекам, их связывала не только дружба.
Боря, понимая свое мужское несовершенство, всегда завидовал другу. А тут вдруг ощутил интеллектуальное превосходство.
– Почитай «Робинзона Крузо» – сказал он.
Автору теперь кажется, что Борей, рекомендовавшим для чтения самую скучную книгу на свете, двигало в ту минуту подсознательное чувство мести за точившую его зависть.
Вскоре Гарик сообщил, что уже дошел до двадцать четвертой страницы.
Спустя тридцать лет Борис провел отпуск в Одессе. Естественно, они с Гариком встретились. Советская власть кончилась, а капитализм еще не начался. Гарик по-прежнему торговал контрабандным импортом, но теперь оптом и не боясь обвинений в спекуляции, ибо этим занималась вся умирающая страна.
Гарик привез друга к себе на дачу в Аркадии. Дача была роскошной: двухэтажный деревянный дом, застекленная веранда, цветник у входа, фруктовый сад, кусты малины вдоль забора…
– Купил у одного профессора, тот свалил в штаты, – сказал Гарик.
– А сам ты не собираешься? – Бегство от нежных объятий советской власти заграницу стало модным еще в семидесятых.
– Зачем? – Гарик был искренне удивлен. – Сейчас здесь все только начинается.
Попивая коньяк и рассказывая о жизни на Дальнем востоке, Борис внезапно обратил внимание на книжную полку, висящую на стене гостиной. На полке стояли две антикварные фарфоровые статуэтки и несколько книжек, среди которых и его подарок – «Робинзон Крузо». Борис снял книжку с полки. Закладка лежала на двадцать четвертой странице.
Половое созревание. Поцелуй
В центре двора-колодца стояла водопроводная колонка. От стены к стене тянулись веревки, на которых постоянно сушилось чье-то белье. От тяжести белья веревки провисали, их подпирали шестами. Детей в доме проживало много. Всё свободное время они проводили во дворе. Играли. Игры были простыми, но веселыми. Играли на деньги в пристенок, спорили, кто съест сто грамм хлеба за сто шагов (тогда в булочной хлеб продавался на развес), играли в «замри» и лапту, в жаркий день обливали друг друга водой из колонки.
Во время игры в «замри» Боря внезапно обратил внимание на девочку, живущую на шестом этаже, вход с улицы. Её звали Галя Худякова. Она перешла во второй класс, и для третьеклассника Бори всегда казалась малявкой. А тут он вдруг обратил на неё внимание. Мы-то с вами, дорогой читатель, знаем, что так зачастую и бывает. Видишь человека много лет, работаешь рядом или встречаешься в одной компании, и вдруг она предстает перед тобой в каком-то незнакомом обличии. Но Боря этого еще не знал. Галя промчалась мимо, взметнулась её юбчонка…, и всё! Что-то сжалось внутри мальчишки, и ему страстно захотелось её поцеловать.
Поцелуй тогда считался делом интимным и почему-то стыдным. Но против природы не попрешь. Желание поцеловать Галю стало Бориным наваждением, он думал о нем постоянно.
Понятно, что для поцелуя требовались определенные условия: темнота, замкнутое пространство, чтобы она не сбежала, и отсутствие посторонних. Дворовые игры этим условиям не соответствовали, и Боря отважился пригласить Галю в кино на утренний сеанс.
Телевидения еще не существовало, на фильмы, где люди целуются, детей до 16-ти не пропускали, и поцелуй был для Бори terra incognito. Поэтому он собирался, пользуясь темнотой зала, применить поцелуй, подсмотренный им на 13-ой станции Большого Фонтана.
Галя, не подозревая о мужских коварных замыслах, пойти в кино на утренний сеанс согласилась.
Кинотеатр им. Горького утром демонстрировал детские фильмы. Билет стоил рубль (10 копеек после девальвации 1961-го года). Благодаря бабушкиным операциям на базаре два рубля у Бори были.
Летняя одежда мальчиков состояла исключительно из трусов. В особых случаях надевалась майка и сандалии. У Бори майка была, а сандалий не было. Вернее были, но с оторванными перепонками, что делало их непригодными для выхода в город. Поход с девушкой в кино считался случаем особым. Он надел майку, отправился к кинотеатру, купил два билета в ложу и стал ждать Галю. До её появления оставался час. А рядом с кинотеатром женщина продавала жареные пирожки. Коричневые пирожки блестели от жира и манили своим видом и запахом.
Чтобы как-то скрасить время ожидания, он купил пирожок с повидлом и ел, наслаждаясь. Жир тек по пальцам и стекал на майку, повидло вылезало из пирожка, липло к щекам и подбородку. Но кто обращает внимания на такие мелочи?
Теперь представьте себе кавалера в заляпанной жиром майке, с жирными руками, грязными по щиколотку ногами и замурзанной щекой. Признайтесь, зрелище для матери шокирующее. Она проходила мимо с коллегой по работе и, увидев свое чадо, задержалась.
– Что ты тут делаешь?
– Иду в кино с Галей, – гордясь собой, ответил сын.
– В таком виде?!.. – вскричала мать. Она повернулась к коллеге и, стыдясь, сказала: – Простите, это мой байстрюк. Всё руки не доходят заняться его воспитанием. – И покраснела.
В этот момент появилась Галя в новеньком платье. Два больших белых банта высились нимбом над её головой. Мама из деликатности перенесла выяснение отношений с сыном на вечер и ушла. А Боря заскучал. У мамы была тяжелая рука, и он догадывался, во что выльются вечерние разборки. Даже нимб на голове барышни как-то потускнел в его глазах.
Вечером, как и предполагалось, он схлопотал от матери пару знаковых подзатыльников.
Подзатыльники в те времена считались действенным средством борьбы с подростковым пубертатом. Случалось, что трех – пяти родительских подзатыльников хватало, чтобы привести подростка в адекватное состояние и усадить за уроки.
Ах, да, поцелуй!.. Нет, не состоялся. Боря весь сеанс думал о том, что его ждет дома. А если иногда и целился губами в щеку девочки, то как-то нерешительно и без особой страсти.
Диалог в очереди к врачу
– Разве это куры? У нас в Никополе были куры, так куры. Индюки их боялись. Я из одной куры делала холодец, бульон, котлетки, шейку, ливерные пирожки и еще полкуры оставалось на завтра.
Одесситы
Одесситы – это общность людей со своим языком, удивительной интонацией, парадоксальным взглядом на жизнь и страстью к перемене мест. По-детски веря, что на планете есть уголок, где людям хорошо живется, они легко снимаются с места, увозя с собой Одессу, и вновь строя её там, куда их занесла судьба. Эту удивительную общность людей без преувеличения можно назвать особым народом или племенем. Ну, скажите, какой еще народ, нисколько не усомнившись, сочинит такую песню:
Девушки, конечно, есть везде.
Спору нет, красивы парижанки.
Но красивей их во много раз,
Сонька, что живет на Молдаванке.
А затем, гордясь красотой одесситок, будут распевать эту песню по всему миру. И хоть Сонька давно превратилась в Софью Марковну, шестипудовую жительницу Австралии, песня все летит и летит над материками.
И не мудрено, что здесь, под мягким одесским солнцем, вызревают бандиты, умеющие шутить, и писатели, смотрящие на мир сквозь призму иронии и сарказма. Ибо одесситы знают, что только эти два качества помогают выжить в броуновском хаосе жизни.
К юмору и сарказму детей в Одессе приучают с детства личным примером, параллельно их образовывая.
Вот представьте: Городской сад. Месяц май. Город плывет в солнечном мареве. На шелковичных деревьях вызревают сладкие ягоды. На газоне в тени шелковиц расположилась группа подростков. Они играют в буру. Выигрывает мальчишка лет десяти. Выигрывает постоянно, его линялая майка топорщится от бумажных рублей, сунутых за пазуху. За их игрой наблюдают двое мужчин, одетых в синие костюмы и белые нейлоновые рубашки, тогда входящие в моду. На пальцах мужчин сверкают золотые перстни.