Страница 4 из 14
Последние несколько лет я терзаюсь вопросом: куда подевались хорошенькие стюардессы? Где эти златовласые «Ларисы Ивановны» с подчеркнутыми губами и талиями, с ладными крепкими икрами и строгими взглядами, под которыми на самом деле не решаешься отстегнуть ремень без разрешения? Что, после падения железного занавеса появились более доступные для хорошенькой девушки способы побывать за границей? Или красавицы думают, что самолёты стали чаще падать, просто потому, что теперь об этом можно сообщать в СМИ? О причине судить не берусь, но статистика в буквальном смысле «налицо»: стюардессы с каждым годом становятся старше, толще и неказистей, я имею в виду лицо профессии, а не возрастную метаморфозу конкретной женщины.
Спать в кресле наших самолётов я не умею. Складывается впечатление, что без злого умысла в вопросе проектирования кресел для отечественных самолетов не обошлось – все самолетные кресла, в которых мне довелось улететь из России, были чудовищно неудобными, как будто нарочно – чтобы интурист, покидая Родину, чувствовал себя максимально неловко? Ты сидишь со скругленной поясницей, в той самой сколиозной позе, за которую мама надавала бы тебе подзатыльников, ведь чтобы расслабить поясницу полностью, прижав её к спинке сидения, ты должен чуть наклониться вперёд и держать в напряжении плечи, если же ты хочешь положить на спинку кресла лопатки – будь любезен выгнуть и напрячь поясницу, при этом подголовник в любом положении принуждает тебя к пролетарскому поклону, очевидно, перед величием этой конструкторской мысли. Казалось бы, откидывание спинки могло бы помочь, но вот беда: в моём опыте полётов этот механизм был частично или полностью неисправен в половине случаев, так что длительные перелёты для меня – это не приятная часть путешествия, а настоящая экзекуция.
Благо, не в этот раз – лететь всего час. Дешевле, конечно, было добраться автобусом, но это в пять раз дольше, да и прохождение ночной (какой же еще?!) автомобильной границы – та еще радость европейского путешественника… Растолкали, вытурили из автобуса со всеми недоеденными бутербродами, выстроили в очередь в пункте досмотра – сначала к одинаково гадкому, что в России, что в Эстонии – туалету, затем к злобным российским пограничникам, после – к индифферентным эстонским, которые в последнее время очень любят преувеличивать свой эстонский акцент, разговаривая по-русски, просто до неприличия. Не знаю, существует ли в таможенной службе какая-нибудь внутренняя конкуренция за окошко покрасивее и потеплее, но аэропортовые таможенники против автодорожных, выглядят, вроде как бояре, супротив дружинников: к нам-то – «холопам», они, конечно, относятся с одинаковым презрением, но первые хотя бы делают это с достоинством, что ли, да и выражения на лицах имеют более осмысленные.
А как это и долго! Не за тем я свой 10-дневный отпуск выстрадала, чтобы два дня на дорогу автобусом потратить, не выгадав на этом даже комплект хорошего белья…
Прилетели. И снова, здравствуй паспортно-таможенный контроль. Но мандража уже совсем нет: устала… Видимо, любая форма женской истерии – это следствие переизбытка сил и свободного времени. Поэтому мне известно достаточно стерв, старше пятидесяти, но ни одной истерички среди них нет. Когда им истерить-то было, если хлеб по талонам, ситцевые наволочки вручную шьются, из средств гигиены – только вата в рулонах, а предел бытовых мечтаний – это стиральная машина «Малютка», которую во время стирки надо бы рукой придерживать.
Помню, как в очередную – не то Пасху, не то Рождество, мой бывший, в кругу по счастью не состоявшейся новой семьи, желая развернуть меня к своей матери незнамо какой еще выгодной стороной, попросил прочесть что-нибудь «из собственного». К тому моменту отношения наши уже дышали на ладан, а исполнение этих ритуальных танцев с бубном вокруг его родительницы меня до такой степени замучило, что после двух бокалов кагора, я возьми, да и прочитай стихотвореньице совершенно неожиданного для всех содержания. Спектакль я тогда устроила отменный! Потупив глазоньки, аки прикарпатская девственница, и немного покочевряжившись из ложной скромности, я благоговейно выдыхаю, что стихотворение называется «Материнская любовь». «Чур меня-свекровь» уже было приготовилась ослабить оборону на время исполнения мною, как она думала, хвалебной оды, но уже со второго четверостишья её нижняя челюсть начала подрагивать, как у кавказской овчарки:
Провинциальный городишко,
Ей скоро "стукнет" двадцать пять!
Веселый встретился парнишка,
Чего уж больше ей желать…
Тогда ведь замуж все хотели,
И в пролетарской жизни той
Для женщин не предусмотрели
Какой-нибудь мечты иной.
Нет, о любви она слыхала…
Но больше к Родине, Вождю.
Родня твердила: "Славный малый!"
Всю осень к ней, да по дождю,
Да с "магазинными" цветами
Он, будто по часам, ходил.
И тут же полюбился маме,
Когда Москвич себе купил…
И вот к нелепой белой шляпе
Уже приладили фату,
В столовой пищекомбината
Тостуют все её «мечту».
Жизнь потекла своим укладом:
Не плохо и не хорошо,
Муж рядом был или не рядом –
Не знала разницы большой…
При муже, вроде, и не худо:
Отлажен быт в его руках.
И всё бы ничего, покуда
Не тот ночной стыдливый страх…
Когда супружеское ложе
Ей было пыткой вместо сна,
Она бы рада, да негоже
Супруга на' сторону слать…
Запал потух уже весною,
Теперь иначе ей не спать:
В приоритете пред женою
Мать.
И, наконец, разверзнув душу,
Те чувства, что не дождались
И не достались прежде мужу –
Лавиной сыну полились.
Теперь лишь в нём её отрада,
Надежд несбывшихся оплот,
И жизни смысл, как награда
За нелюбовь. И новый свод
Непререкаемых законов,
Которым обречен служить
Без права выбора иконы
Любимый сын. И позабыть
Свою свободу и беспечность