Ричард Львиное Сердце

«Я веду войну, но за правое дело. Не осуждай меня, Жанна!»

Но по многим причинам на это письмо она не ответила.

Возвращаясь к подвигам Ричарда в Пуатье, я заимствую свой рассказ у аббата Мило, которого он там нашел. Вы можете сами судить, поступал ли граф всегда по-своему. Мило был его духовник, но в то время Ричард был не в таком настроении, чтобы исповедываться, и аббату приходилось разузнавать про всякие происшествия, как только он мог. Впрочем, ничего трудного в этом не было.

«В городе Type, — пишет он, — в середине Филиппова поста, ходячая молва была полна имен, пожалуй, чересчур выгодных для того, чтобы заносить их на бумагу. Там было множество таких особ, которым нечего было делать, например, граф Блуа, барон Шатоден, воинствующий епископ Дергэмский (чуть ли не продажный пастырь), Джеффри, Тальбот, Гюг Сен-Сирк. Одна из причин заключалась в том, что король Генрих был в Англии и еще не пришел к соглашению с французским королем: даже непохоже было, чтобы оно состоялось, если то, что мы слышали, или даже хотя бы десятая доля того, правда. Бог запрещает писать о том, что слышали эти уши! Но вот что я могу действительно сказать. Это я рассказал господину моему Ричарду про ту позорную повесть, да еще намекнул, что в ней запутан его бывший друг граф Эд де Сен-Поль. И, если вам угодно мне поверить, могу еще сказать, что не эта повесть коварства взволновала его: он выслушал ее, сжав губы, не сводя глаз с меня. Но когда я назвал Сен-Поля, он затаил дыхание; когда я упомянул об участии графа в этом деле, он вздохнул глубоко; услышав же, что этот человек находится и по сей час в Type, он вскочил с места и сжатым кулаком ударил по столу. Зная его, как я знаю, я пришел к заключению, что над Сен-Полем собираются черные тучи. На следующий день граф Ричард двинул свои войска с полей у Пуатье к самой границе своей страны. Затем он приказал остановиться в Сен-Жиле и, обезопасив себя против нападений, сам с господином Гастоном Беарнцем, с дофином Овернским и с виконтом де Безвер, отправился в Турень и прибыл в Тур приблизительно за неделю до Рождества Христова, в ясную морозную погоду».

По-видимому, Ричард не взял с собой своего аббата: далее воспоминание этого почтенного человека переполнено нравоучительными рассуждениями — верный признак, что ему не хватало данных. Правда, на это могли быть и другие причины.

Как бы то ни было, граф Ричард поехал в Тур в самом возбужденном настроении. Он навострил уши и готов был выслушивать всякого рода сплетни. И пришлось же ему наслушаться всего! На мокрой рыночной площади, на каменных плитах церковной паперти, у колонн внизу собора, в залах, в комнатах, в коридорах гостиниц — всюду, где только мужчины или женщины шептались на ухо, так и летали в воздухе имена Элоизы, сестры короля Филиппа, и короля Генриха, отца графа Ричарда.

У Ричарда расправа была недолга и крута. Посреди залы в епископском дворце в один прекрасный день после обеда он встретил и остановил графа Сен-Поля.

— Что новенького, прекрасный господин? — спросил граф, едва переводя дух. Глаза Ричарда загорелись.

— А то, что лживая у тебя глотка! — ответил он. Граф Эд оглядывался вокруг: все встали из-за стола и напряженно следили за ним.

— Странные речи, мой прекрасный господин! — заметил Сен-Поль, бледнея, а Ричард возвысил голос до того, что в нем начинали звенеть металлические нотки.

— Но не странно ваше дело. Оно уж началось… Ну, с каких пор?

Сен-Поль был задет за живое:

— Ах, сударь мой! Вам совсем не пристало укорять меня.

— А я думаю, весьма пристало! — воскликнул Ричард. — Ты лгал с низкой целью и опозорил свое имя. Ты силишься клеветой привести меня к тому, к чему никогда не привел бы честью. Ты врешь, как торговка. Бессовестный лгунишка!

Ни один мужчина не вынес бы этого от другого, как высоко ни стоял бы тот, а Сен-Поль был не трус. Он взглянул на своего противника, и его лицо было все так же бледно, но твердо.

— А что, если… — спросил он. — Что, если я не лгу, граф Пуату? Что, если и вам известно, что я не лгу?

— В таком случае, — сказал Ричард, — ты прибегаешь к оскорблениям, а это еще хуже.

Сен-Поль схватил перчатку и бросил ее с грохотом на пол.

— Ну, если уж на то пошло, сударь мой… — начал он.

Но Ричард, подняв перчатку на острие своего меча, швырнул ее вверх, к стропилам крыши, а затем поймал ее на лету.

— Вот она, граф: беру ее, — закончил он прерванную речь Сен-Поля и торжественно зашагал из дома епископа.

Тогда-то урывками писал Ричард Жанне свое шестое письмо, которое до нее дошло:

«Я веду войну, но за правое дело. Не осуждай меня, Жанна!» В заключение этого происшествия был смертный поединок на лугу, у реки Луары.

Весь город Тур высыпал на стены, чтобы поглядеть на это зрелище. Ричард с полной откровенностью объяснял свои намерения.

— Он должен умереть, хотя бы оказалось, что он сказал правду, — говорил Ричард дофину Овернскому. — Я в этом еще не вполне уверен: сведений у меня еще слишком мало. Но все равно: ни под каким видом ему не полагается оставаться в живых. Своей клеветой он опозорил меня и запятнал честь самой милой дамы во всем мире, все несчастье которой состоит в том, что она — его сестра. На том же основании я должен покарать его еще за то, что он чернит достоинство той дамы, на которой я (в настоящую минуту) задумал жениться: она была, есть и будет дочь его сюзерена.

Он высоко вскинул голову и прибавил:

— Неужели же дочь Франции не стоит того, чтоб за нее сломать спину?

— Ну да! Еще бы, — согласился дофин. — Но это довольно важная спина, спина высокопоставленной особы. Короли радушно, запросто треплют эту спину. Конрад Монферрат зовет ее обладателя «кузеном». Император обнимал ее на Пасхальной ярмарке.

— Поверь мне, дофин, я не задумался бы также точно переломить спину и Конраду, — возразил Ричард. — Но Конрад не говорил ведь ничего. Есть у меня, однако, еще причина.

— Я и сам так думал, что должна быть причина, — подхватил дофин поспешно, но все-таки довольно робко. — Его имя — Сен-Поль!

Лицо Ричарда мгновенно покрылось бледностью.

— Вот потому-то я и хочу его убить. Он ищет повода заставить нас жениться. Дерзкое животное! Ему имя должно быть Пандар [24] .

24

сын Лаокоона, вождь троянских ликийцев. Пандар поступил предательски, ранив Менелая, когда только что было заключено перемирие с греками