Маятник Судьбы

– Коротышка, – с жалостью произнесла Франсуаз. – А ты-то куда?

Двусторонняя алебарда вращалась в руках нападающего, и глаз не успевал проследить за движениями деревянного древка. Один удар мог разрубить ногу альпийского бронтозавра.

Карлики никогда не наносят одного удара; они размахивают своим оружием до тех пор, пока от противника не остается лишь окровавленная груда мяса.

– Люблю обижать маленьких, – бросила Франсуаз.

Она подпрыгнула, и ее ноги опустились точно по центру длинного древка. Железные руки карлика сжимали шест так крепко, что никакая сила в мире не смогла бы разжать эту хватку. Двусторонняя алебарда сломалась с оглушительным треском, оставив в пальцах наемника только пару обломков. Франсуаз сжала руки в кулаки и резко свела их на голове карлика. Темные зрачки его глаз, бесцветных, лишенных кругов или поперечных прожилок, вздрогнули и разлились по глазному яблоку.

– Кто-нибудь дома есть? – спросила она.

Глаза наемника закатились, а язык вывалился наружу.

Карлик уже не осознавал, где он и что с ним происходит. Но короткие ноги еще крепко держали его тело. Франсуаз тихо засмеялась.

Ее сапог с силой пушечного ядра врезался в грудь карлика. Того подбросило в воздух. Франсуаз пинком отправила его через все помещение, и карлик затих под стеной.

– Гол, – мрачно констатировала Франсуаз. – Кто следующий?

Ее серые глаза прошлись по лицам наемников, но ни один из них не осмелился встретиться с ней взглядом. Солдаты удачи опускали головы, угрюмо глядя на свое оружие, а если кто и осмеливался оторвать глаза от приклада, то лишь для того, чтобы посмотреть, не вызвался ли следующим кто-то из их товарищей. Напрасно. Никто не вызывался.

– Что скажете? – с веселым бешенством спросила Фран­суаз.

Один или два наемника подталкивали стоявших впереди, но те упирались, не поднимая головы.

– Хафдарт, – глухо произнес один из солдат удачи. В серых глазах Франсуаз вспыхнуло торжество.

– Громче, – приказала она.

– Хафдарт, – повторил наемник, с трудом шевеля губами.

Франсуаз медленно обвела глазами солдат. Снисходительное презрение, гордость и уверенность в себе – вот что выражал ее взгляд. Она знала, что ни один из наемников не сможет противостоять ей, даже безоружной, и была довольна, что ей представился случай показать им это.

– Хорошо, – бросила она.

Франсуаз нагнулась, поднимая с пола оружие и куртку. Наемники не шевельнулись. Не глядя более на них, девушка подошла к лифту и вырвала из стены вонзенный туда кинжал.

Хромированные двери с лязгом сомкнулись за нашими спинами.

5

– Трудно сказать почему, – сказал я, без всякого энтузиазма рассматривая реку перед нами, – но я не очень люблю это место.

Бурые волны катились между безжизненных берегов. Время от времени на их гребнях, покрытых грязной пеной, появлялись белые, обглоданные течением человеческие кости. Они то поднимались к поверхности, словно крошечные кораблики, то снова исчезали под беспокойной водой, пока поток не уносил их прочь.

– К сожалению, нам все же придется здесь переправиться, – продолжал я. – Если Октавио Карго вдруг заинтересовался народом хоттов, то и его, и ответы мы сможем найти только на другой стороне.

– Не могу поверить, что я попала сюда, – прошептала девушка. – Смотри, Майкл! Легендарная река Обреченных. Демоны слагают мифы об этом месте.

Франсуаз подняла руку, указывая на неспокойные воды.

– Мой народ верит, что у этой реки два цвета, потому что на самом деле там два потока. Красный – сожаление о прошлом, которого не вернуть. Желтый – горечь от осознания того, что грядущее будет таким же мрачным и беспросветным, как и прошедшее, несмотря на полученные тяжелые уроки.

Из темной воды вынырнул оскаленный череп. Высокая волна подхватила его, и пару мгновений он лежал на поднятой ладони реки, глядя мне прямо в глаза черными дырами пустоты. Потом повернулся, три раза подпрыгнул на месте с безмолвным хохотом и исчез, а у меня возникло неприятное чувство, что скоро и я последую за ним в никуда.

– Человек мечется между двумя потоками, – продолжала Франсуаз. – Он отчаянно хочет изменить прошлое, но вновь и вновь спотыкается на одном и том же месте. И то, что кажется ему всего лишь ошибкой, которую можно легко исправить, стоит только свернуть направо или налево, превращается в его судьбу.

Моя напарница редко впадает в столь поэтическое настроение. Однако древняя легенда ее народа, очевидно, произвела на демонессу неизгладимое впечатление. Я объясняю это тем, что Франсуаз услышала ее в очень юном возрасте.

– Не хочу лишать тебя иллюзий, клубничка, – заметил я. – Но в этой реке нет ничего волшебного. Волхвы и некроманты давно это установили. Вода красная из-за глины и желтая из-за песка.

Франсуаз широко распахнула глаза, как делают маленькие девочки.

– А как же человеческие кости? – спросила она. Подобных вопросов маленькие девочки обычно задавать не должны, но ведь я не знаю, как ведут себя крошки-демонята. Я пояснил:

– Выше по течению стоит консервный заводик. Выпускает продукты для каннибалов. Местные жители столько раз их просили не выбрасывать кости в реку… Зато шакалам нравится.

– Второе по величине разочарование в моей жизни… – задумчиво произнесла Франсуаз. – Ладно. Где чертова гондола?

Если не считать человеческих костей, на поверхности реки ничего не было видно. Широкая дорога обрывалась на одном берегу и продолжалась на другой стороне потока. Однако между ними не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего переправу.

– Это значит, что кто-то все-таки переправляется через поток Отчаяния, – пояснил я.

– Но я никого не вижу.

– Потому его и называют потоком Отчаяния.

Франсуаз тряхнула головой, по ее лицу было видно, что это объяснение ей ни о чем не говорит. Честно сказать, я его тоже не понимал, но признаваться в этом не собирался.

Несколько мгновений прошли в молчании. Девушка сложила руки на груди и уставилась на разочаровавшую ее реку в тщетном старании испепелить ее взглядом.

Внезапно что-то бело-голубое заискрилось на другом берегу. Гондола, сплетенная из корня мандрагоры, закончила свой путь. Вначале появился только ее нос, увенчанный деревянной головой гнома, затем борта, и вот уже нашему взору предстала вся лодка, приставшая к песчаному пляжу.

Длиннохвостый лизардмен выбрался из нее и начал привязывать. Еще мгновение назад на берегу не было ни колышка, теперь же перед нами открылся небольшой дощатый причал.

Франсуаз уже открыла рот, чтобы велеть тупоумному ящеру отправить гондолу к нам, но тут покрытый чешуей человек обернулся, и слова застряли у нее в горле. Это был Курт Тидволл. Однако не успела Франсуаз как-то прокомментировать столь неожиданную встречу, как новое событие заставило ее замолчать.

К небу вознесся фонтан из тысячи радуг. Он ширился подобно раскрывающимся лепесткам цветка. Над нашими головами возник величественный силуэт «Сантариса».

– Мерзкая каракатица, – процедила Франсуаз. Октавио Карго стоял на борту летающего парусника. Увидев нас, он немного наклонился и произнес:

– Приветствую вас, друзья мои! Что-то подсказывало мне – мы можем здесь встретиться.

– Поэтому ты и приказал отогнать гондолу на противоположный берег? – спросил я. – Ну, Октавио, не думал я, что ты такой мелочный.

Курт Тидволл воровато оглянулся. Хотя нас разделяла река, лизардмен не чувствовал себя в полной безопасности. Он не забыл, что пообещала ему Франсуаз, когда он всадил ей пулю в плечо.

Втянув на всякий случай голову в плечи – вдруг начнется стрельба, – Тидволл засеменил к паруснику и стал шустро взбираться по веревочной лестнице.

На нашем берегу, словно по мановению крыла феи, тоже возник деревянный причал. Справа на нем возвышался столб с привязанным к нему серебряным колокольчиком. Я подошел к нему и позвонил.

Плетеная гондола дернулась, влекомая невидимой силой, но крепкая веревка удерживала ее на месте.