Ключевой

Я лихорадочно соображал, как из моей памяти мог выпасть такой значительный фрагмент, как звонок Мишину ночью и, тем паче, встреча с Портновой! Именно этой ночью, когда пропал Максим! И если на секунду поверить, что я звонил с дачи, то как я мог выйти из дома в полночь, чтобы успеть к двум доехать в деревню, а потом вернуться домой, проснуться в полвосьмого и не разбудить при этом Веронику?!!

– Покажи телефон, – вдруг произнес я.

– Что? – удивился мой упитанный друг.

– Дай посмотрю, во сколько был звонок, – постарался смягчить я тон, и подбросил ему «леща». – Удалил у себя, чтобы Вероника не видела.

– О, это правильно, – оживился Мишин. – Конспирация!

Он протянул мне телефон, предварительно разблокировав и открыв книгу вызовов. Я пролистал немного вниз. После его утренних звонков на экране появился и мой. Он поступил в 2.17 ночи.

– Вспомнил? – сочувственно поинтересовался он, видя мое замешательство.

– Нет, – вернул я ему трубку. – Скажи мне… пожалуйста… Что я сказал? Только точно.

– Ну я же говорю, ты позвонил, сказал, что на даче, но если вдруг Вероника будет тебя искать и звонить мне, чтобы я сказал, что твой рейс задержали.

– Какой рейс? – переспросил я.

– Ну я откуда знаю, куда ты там по ночам летаешь? Короче, я говорю, а кто у тебя там на заднем плане разговаривает? Ты мне отвечаешь: тебе от Натали привет. Я еще подумал: вот чувак! Звонит мне, старому больному человеку, посреди ночи, да еще чтобы похвастаться!

– Ну, извини, – изобразил я «раскаяние». – А дальше?

– А дальше ты начал какую-то хрень нести, что «это в последний раз». Что ты стал другим и что я должен тебе утром об этом сказать, потому что ты, возможно, ничего не будешь помнить.

– Ну вот видишь, – пожал я плечами. – Не помню…

– Да, но…

– Что?

– Ну еще ты спросил, помню ли я какого-то нашего препода, который вел курс по истории религии, а потом свалил то ли на Шпицберген, то ли на Новую Землю.

– Мещеряков… – вдруг произнес я.

– Точно! – И Мишин крепко выругался. – Я полночи потом не мог вспомнить его фамилию, заснуть не мог. Мещеряков… Тот еще был… я ему раза четыре ходил сдавать!

– И это все? – прервал я его возмущенные воспоминания.

– Ну потом ты говоришь, тебе не звонить ни в коем случае, и Портновой тоже… И что я должен звонок твой удалить. Вы что там, вечер встречи выпускников устраивали? Вдвоем, ночью, у тебя на даче?

– А ты чего не удалил? – машинально спросил я.

– Сейчас удалю, – недовольно буркнул он и принялся нажимать что-то в телефоне.

Меня не покидало странное чувство, что все, о чем рассказывает Игорь, может быть правдой. То есть, конечно, при обычных обстоятельствах этого, конечно, быть не могло. Но, учитывая, что вообще произошло с моей жизнью за последние сутки, я понимал, что допустить такое было вполне возможно.

– Слушай, – сказал я твердо, – то, о чем я говорил ночью и о чем говорили мы сейчас, ты никому не расскажешь.

– Обижаешь… – начал было Мишин.

– А если ты не послушаешь меня, я расскажу Машке, что ты ее облако взломал и дергаешь ее фотки в ванной.

– Чего?! – протянул он, моментально краснея.

– Игорь, мы друзья, но, прости, мне надо как-то защитить информацию. О взломе знаю только я. И обещаю, если ты будешь себя вести разумно, ни одна живая душа об этом не узнает.

Он как-то поник, съежился.

– Ладно, я пойду. – Большой и пухлый, он поднялся и шагнул к выходу. Мне стало его жалко.

– Бро, – окликнул я и сложил на пальцах знак «о’кей», только вместо указательного соединил с большим средний палец, так мы успокаивали друг друга еще в университете. – Все будет «чотко».

– Я понял, – кивнул он и вышел.

Новость о том, что я знаю про его чувства к секретарю, буквально превратила его в тень. Может ли, как он считал, некрасивый, страдающий лишним весом корреспондент, перестирывающий нижнее белье светских пустышек, рассчитывать на взаимность такой далекой и прекрасной повелительницы офисных телефонов Марии Бартош, у которой в фаворитах был сам Шацкий?! Наверняка нет.

А про взлом аккаунта он сам мне признался на одной из вечеринок, напившись в хлам. Сначала похотливо облизывал губы, листая фото ее личного архива, до которого сумел добраться. А потом плакал, что жить без нее не может, и взял с меня клятву, что я никому об этом не скажу. Наутро он, правда, уже ничего не помнил. Я выяснил это наводящими вопросами и, убедившись, что это так, забыл об этом, как я думал, навсегда. Но нет, пригодилось, будь оно неладно.

На душе было гадко. И от того, что я обидел старого товарища, и от того, что на самом деле я даже постыдно желал, что с Портновой все могло оказаться правдой, и от того, что я обидел уже самой этой мыслью Веронику.

Я двинул мышкой, экран монитора загорелся, компьютер вышел из спящего режима. Введя пароль, я быстро отыскал уже готовый текст о скандале в Пенсионном фонде, не стал ничего править и выдумывать, а просто переслал его Курыгину.

Затем я открыл поисковик и ввел: «Иван Ключевой журналист личная жизнь дети». Мне высыпалась куча ссылок на мои статьи, какие-то видео моих выступлений и довольно много фотографий. Несколько наших совместных с Вероникой. И далее – в основном я на брифингах и пресс-конференциях. Я пролистал пару страниц, дойдя до каких-то уже незнакомых людей, но нигде не было нашего знаменитого фото с Максом, которое у меня стояло в качестве «аватара» моей страницы и которое сделал тот же Литовченко, когда я приходил с сыном в редакцию. Я сидел, держа его на руках, здесь же, в своем рабочем кресле, а он весело протягивал фотографу карандаш, который схватил у меня со стола.

Последующий час я посвятил изучению Сети, пытаясь найти хоть какие-то зацепки. Кроме своего собственного, я просмотрел профили моего отца, Вероники, ее родителей… Представьте себе, что все фото и видео те же самые, вся та же жизнь, но из нее исключили одну главную деталь!

Это было просто поразительно. Я полагал, что некоторые события не могли происходить без участия Максима. Как, например, наша поездка в Питер на его трехлетие. Но нет, вот мы с полковником и Инессой Эдуардовной сидим за столом, а на руках у нее вместо Макса… букет цветов! Фотография была размещена на «стене» у Вероники и подписана: «Семейный ужин. Поздравляем маму». И правда, тогда, по стечению обстоятельств, теща получила звание почетного работника культуры Санкт-Петербурга. Мы еще все смеялись, что двойной праздник. Выходит, одинарный?

Или мой папа в парке на аттракционах. В оригинале он стоял и держал за руку внука, который поглощал сахарную вату. Сейчас же он стоял также на фоне «Орбиты», но был один, показывая большой палец вверх. Я сам делал это фото, прекрасно помню все детали. Они сохранились… не было только ребенка. Зачем, спрашивается, двум взрослым мужикам идти в детский парк? Текст под фотографией гласил: «Решил с сыном посетить парк моего детства. Сын снимает». Не придерешься!

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что я просматриваю все без особых эмоций, словно провожу журналистское расследование. Страшная боль, которая жила во мне еще пару часов назад, вдруг куда-то ушла. Я стал практически спокоен, как всегда. Фиксирую факты, сравниваю даты, сопоставляю данные.

Я откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.

– Ложкой снег мешая, ночь идет большая, – начал я с грустью напевать себе под нос любимую песенку сына из мультика, который мы смотрели с ним, наверное, раз сто. – Что же ты, малышка, не спишь?..

Стоп! Не малышка, а глупышка! Я открыл глаза, с удивлением понимая, что я не помню, как звучит песня дальше! «Спит веселый клоун…» Нет! «Рыбки уснули в пруду…» Я быстро вернулся в поисковик и вбил первые строки песни. Продолжение было таким: «Спят твои соседи, белые медведи…» и так далее. Песня из мультфильма «Умка», 1981 год, «Союзмультфильм». Но я не помнил эти строки!

И тут, в этот самый момент, я с ужасом осознал, что… не помню лица Максима. Словно огромная белая пелена наваливается на мои воспоминания. Они ускользают, растворяются в этом тумане, уходят все дальше в холодную белую мглу. Я почти физически ощутил, что моя память изменяется. В ней начали появляться вещи, которых не было. Я вдруг увидел перед собой темную дорогу, фары выхватывают неровные края кювета. Мы подъезжаем к воротам нашей дачи, и на сиденье рядом сидит Портнова. Это было сегодня ночью! Холодный пот прошиб меня.