Цена молчания

- Роман Сергеевич!!!

Он поднял на Ольгу глаза нехотя, потому что рассматривал ее колени и часть бедра, открывшиеся, когда она, сидя на стуле, закинула ногу на ногу, и уже прикидывал, как их можно описать.

- Вы меня слышите? – спросила Ольга, удивленно на него глядя.

- Конечно, – улыбнулся Роман. – Я просто задумался. Знаете, как иногда бывает, что накрывает идея в самый неподходящий момент?

Она расслабленно усмехнулась – ей такие моменты знакомы. Или были знакомы.

- Вот смотрите, – впервые на своей памяти Ольга разъясняла многие моменты терпеливым голосом лектора. – Например, с чем у вас ассоциируется образ... допустим Шерлока Холмса? – спросила она, зная, что примеры являются лучшим педагогом.

- Трубка, кокаин, дедукция, – не задумываясь, ответил Островский.

- Вот это детали, создающие образ персонажа. Есть еще детали, создающие перипетию. Например, в «Коде да Винчи»...

- Священный Грааль, – не дал Ольге закончить Роман, а она, кивнув, продолжила:

- Детали, которые объединяют воедино несколько историй...

И снова Островский закончил за нее фразу:

- Наверное, это присуще детективным историям, когда сыщик, объединяя некую вещь или человека, выходит на преступника?

- Именно так. – Она была немного шокирована – пусть он писатель, пусть понимает основу построения сюжета, создание героев, но... Как он может быть таким... Каким? Умным? Понимающим? Схватывающим все на лету?

- Если в первом акте на стене висит ружье...

- ...То в последнем оно должно выстрелить, – теперь Ольга закончила за Романа фразу, процитировав Чехова.

Повисло молчание, но не неловкое, а скорее удивленное. Они посмотрели друг на друга и поняли, что именно в этот момент окончательно стали интеллектуальными любовниками.

Пока они занимались детализацией аспектов сценария, Роман то и дело возвращался взглядом к ее ногам, пытаясь подобрать для описания подобающие эпитеты. Ее ноги не были идеальны – он заметил и маленький шрамик чуть выше колена, и не совсем подтянутые бедра, и россыпь родинок на них. Она не была совершенной, но было такое желание узнать, что же там под платьем... Чулки или колготы телесного цвета?

Ольга поставила точку в последней строчке, спросила:

- На сегодня закончили? – и поднялась, не ожидая ответа. Она теперь смотрела на Островского сверху вниз, но это все равно не придавало ей уверенности, как будто он так и продолжал доминировать над ней, как тогда, когда нависал через стол.

Женщины должны подчиняться – стереотип, женщины должны быть слабее – стереотип. Ольга привыкла всегда быть сама по себе, объединив некоторую женственность с мужской непоколебимостью – фемининность и мускулинность в одном флаконе.

- Как скажете, – ответил Роман.

Узкий проход, которого даже не хватало, чтобы вытянуть руки от стены до дверей туалета и ванной, между кухней и коридором – и где-то посередине Ольга почувствовала прикосновение к руке, не успела обернуться к идущему позади Роману и оказалась прижата к стене. Прижата грудью, животом и бедрами, чувствуя, как сзади ее придавило мужское тело так, что стало тяжело дышать. Пальцы рук переплелись с ладонями Романа, и он их уверенно впечатал в стену, но сразу же отпустил, при этом прикусив Ольгу за мочку уха.

Она ждала этого? Наверное, подсознательно, неосознаваемо, пусть согласно всем канонам хотелось залепить ему пощечину и гордо удалиться со словами: «Я не такая!» Он хотел этого? Несомненно, может, и не сейчас, но не смог сдержаться, пусть и в любую минуту ждал, что она развернется и начнет возмущаться, начиная со слов «что вы себе позволяете».

Но ее руки так и продолжали упираться в стену, даже тогда, когда он их отпустил и переместил под платье. Ольга упиралась в стену лбом, а Роман хотел видеть ее, поэтому его ладонь с одной стороны накрыла ее лицо, поворачивая в профиль. Такое маленькое личико под большой ладонью – указательный палец лежал на виске, когда остальные вплетались в волосы, а большим Островский гладил губы и подбородок. Теперь он мог управлять движениями, поэтому повернул ее голову, немного оттянув за волосы, а с другой стороны прижал опять к стене.

Вторая его рука уверенно сжимала бедро, явно оставляя следы, которые завтра выступят синими пятнами, а потом он сказал:

- Замечательно, – явно намекая на чулки.

Роман поцеловал ее, и пусть в этом поцелуе не было ничего, кроме животной страсти, придавливая к стене эту женщину, он подумал, что с таким остервенением не хотел трахать еще ни одну...

А Ольга не понимала, почему ее будто парализовало от этих прикосновений. Если бы кто-то попробовал вот так тягать ее за волосы, уже бы получил дозу брани и обвинений в извращении.

Но это... Это была боль на грани с удовольствием, похоть на грани с естественным желанием, стереотипы на грани с ничего не приемлемой страстью.

Ольга чувствовала его руку, сильную, даже властную, уверенно обосновавшуюся под платьем, и от этого ощущения ее бросало то в жар, то в холод. В голове упорно не могла удержаться ни одна мысль, и еще Ольга не могла заставить себя открыть глаза, боясь то ли нарваться снова на взгляд Романа, то ли показать свою растерянность, но в то же время и желание, которое уже накрыло с головой, несмотря на то, что казалось, будто ее голова, взятая в тиски с одной стороны холодной стеной, а с другой – горячей ладонью, сейчас лопнет.

Островский понял, что немного потерял контроль и не рассчитал силы, когда ее веко и щека, повернутые к нему, немного дрогнули, показав признаки боли. Он переместил руку Ольге на затылок, снова запустив пальцы в волосы, потянул на себя, заставив ее откинуть голову, и укусил в этот раз за шею. Она шумно выдохнула, но не издала ни звука, только ногти впились в обои, оставляя на стене небольшие следы, но Роман почувствовал, как при этом инстинктивно сама прижалась к нему сильнее, хотя напряжение не хотело отпускать ее тело, а ноги дрожали так, что вот-вот готовы были подкоситься.

Роман хотел выбить из нее эту скованность именно так, именно неким подобием шоковой терапии, пока Ольга опять не выпустила свои колючки и не поставила стену язвительности. Он хотел видеть ее такую, какой она становилась во время работы...

Ольга же вообще перестала что-либо соображать, пусть где-то на задворках сознания здравый смысл кричал, что это неправильно, слишком по-животному, слишком яростно. От сдержанности и самообладания Островского, казалось, ничего не осталось, а на его месте появился совершенно другой, дикий и необузданный человек. Но то, что он делал, ей нравилось, даже очень нравилось.

«Извращенка», – подумала Ольга, и почему-то эта мысль разорвала клубок напряжения в груди.

А когда Роман дернул низ платья вверх, поняла, что низ живота даже болит от понимания того, что случится дальше, а его рука в волосах добавляет всему некой пикантности и яркости ощущений.