Страница 13 из 14
При жизни Л.С.Выготского, начиная с семидесятых годов прошлого столетия, его много критиковали. Досталось ему и за нестандартность идей, и за педологию, которую, кстати, он пытался внедрить вместе с А.Р. Лурией. Злосчастная педология подвергалась особенно резким нападкам. Но ведь что такое педология? Это симбиоз психологии и педагогики. Что же тут плохого? Конечно же, ничего. В чём же тогда дело? Как всегда, это результат того, что полученные в ходе экспериментов данные противоречили господствующим общественно-политическим установкам.
Педология выявляла существенные различия в уровне психического развития детей разных социальных сред (в частности, городской и сельской), а также их зависимость от этнической принадлежности ребенка. Это противоречило лозунгам всеобщего равенства. Возможно, что эти гонения тоже ускорили кончину замечательного ученого.
Я опасаюсь вдаваться в политическую подоплёку опалы Выготского со стороны официоза. Тем более, что это никак не мешает преклонению перед ним как перед ученым. В конце концов, такой великий композитор как Вагнер, был страшным антисемитом. Он призывал (открыто!) уничтожить всех евреев, выморить их, как тараканов, – иначе, останься хоть пара этих «тварей», они разведутся снова. Вот так, товарищ Пушкин, гений и злодейство бывают вещами совместными.
Удивительно, но полезными в смысле профессионального роста нередко являются не только специальные литературные источники, но и многие другие книги, которые мне доводится читать (конечно, в рамках хорошей литературы). Так, давным-давно у Диккенса (уже не помню, в каком романе, по-моему, в «Давиде Копперфильде») мне встретилось замечательное описание последствий инсульта (потерявшая речь тетушка Тротт). Возникло чувство гордости, что вот здесь я профессионал и могу по достоинству оценить достоверность описания. А чего стоит одна «Алиса в стране чудес», где все мысли-перевертыши Л. Кэррола можно примерить в качестве различных функций здорового и больного мозга? А как замечательно сказано у сербского писателя Милорада Павича, который придумал героя с перевернутыми глазами, т. е. с бровями, расположенными под ними: «Под взглядом таких перевернутых глаз, – пишет М.Павич, – правая рука должна превратиться в левую». Каково, а?
Неизгладимое впечатление оставил Э. Кречмер. Книгу этого удивительного немецкого психиатра и психолога, которая называется «Строение тела и характер», я купила на развале (одно время они были в Москве во многих местах). Издана в России она была в 20-х годах, когда возникло движение Пролеткульта «Культура – в массы!». Надо же, заботились об этом! Вот бы сейчас вспомнить об этом, когда с экранов нескончаемым потоком льются бескультурье и пошлость. В своей книге о строении тела и характере Кречмер пытается доказать зависимость характерологических черт характера человека от строения его тела. И хотя официально признано, что Кречмер существенно преувеличил значение этой корреляции, написано это безумно интересно. И я уверена, что какая-то доля истины в постулатах Кречмера есть.
Недаром точка зрения Кречмера наделала в свое время столько шума, недаром ею увлекались режиссеры, художники, писатели, в частности, Диккенс. Я полагаю, что своего Пиквика он создал по следам Кречмера, только изменил в обозначении типажа по строению тела одну букву, т. е. из пикника сделал Пиквика. Там же, на развале, я приобрела «Медицинскую психологию» Э. Кречмера. То место, где автор рассматривает историю символизацию как феномена, определяющего продвижение человечества по пути усложнения его психики, произвело на меня неизгладимое впечатление и позволило обосновать многое из того, что я совсем недавно написала в подготовленной к изданию книге «Нейропсихология творчества».
Вслед за Кречмером мною был перечитан П.Б. Ганнушкин «Типы патологических личностей». Это блестящий труд, заставляющий, даже принуждающий искать аналогии основных черт описываемых типажей применительно к близким и вообще знакомым людям. Оторваться невозможно, тем более что Ганнушкин, как и Кречмер, излагает материал языком, в котором органично соединяются научный, художественный и разговорный стили.
Конечно же, нельзя пройти и мимо Зигмунда Фрейда. Как бы его ни критиковали (а этого ох, как много!), но Фрейд – гений. Если бы он создал только возрастную периодизацию, в основу которой положена смена периодов детской сексуальности, то уже за одно это был он бы достоин такого «титула». Кстати, именно его периодизация подвигла меня на поиски других. Помимо общепринятой, основанной на периодизации возрастов Л.С.Выготского: младенчество, ранее детство, позднее детство и т. д. Заинтересовывают и удивляют остроумием, такие, как, например, у П.П.Блонского. В её основу положен совсем неожиданный признак: появление и смена зубов. Соответственно этому жизненный путь делится на три периода: беззубое детство, детство молочных зубов и детство постоянных зубов. А с появлением зубов мудрости начинается взрослость. Какова оригинальность подхода к проблеме, разве это не вызывает восхищения?
Кроме этой, физиологической по своей сути периодизации, автором создана и психологическая. В работе «Память и мышление» ` Блонский показал, что психическое развитие ребенка определяется четырьмя видами памяти, последовательно сменяющими друг друга памяти: моторной, аффективной, образной и вербальной.
Весьма оригинальна и интересна возрастная периодизация, предложенная американским педагогом и психологом, крупнейшим специалистом в области исследования когнитивных процессов Дж. Брунером. Он делит возрасты по виду ведущей деятельности: до полутора лет – действие; с полутора до двух с половиной – образ; с двух с половиной лет – символ. Обращает на себя внимание как рано, по мнению автора, опубликовавшего эту периодизацию в 60-х годах, ребёнок способен перейти к символу как ведущему объекту деятельности. Пришло полвека и, казалось бы, дети должны быть еще более состоятельными в этом отношении, – ан нет… Не каждый ребёнок в 2,5 года способен оперировать символами. Моя точка зрения, почему это так, изложена в отдельных статьях.
Особо упомяну о книге Леви Брюля «Первобытное мышление». Этот фундаментальный труд открыл мне глаза на то, что такое мышление. Я даже написала стихотворение, в котором призналась Леви Брюлю в любви («Я целовала книгу Леви Брюля в экстазе и в порыве сопричастья….»). Не знаю, услышал ли он меня там, на небесах, но мне стало легче, и я смогла перейти от сугубо восторженного к более спокойному и позитивному осмыслению содержания читаемого. Обычно в литературе отмечается следующее. Люсьен Леви Брюль считал, что мышление первобытного человека рождается из «коллективных представлений», которые часто противоречат элементарным законам логики. Вместо них у первобытного человека «законы сопричастия». Они имеют мистическую окраску и изобилуют эмоциями. Да, в первобытном мышлении доминируют инстинкты и вообще чувственность. Это несомненно. Но что совершеннее, мысль или инстинкт? Разве не удивительно, что инстинкт практически никогда не ошибается, а мышление на каждом шагу? Что такое инстинкт? Это опыт, доведенный до самого конца, до того состояния, когда не надо думать. Всё, что необходимо, уже хранится в памяти. А ведь прежде, чем понять, как вести себя, например, в момент опасности, как реагировать на неё, очевидно, не один смельчак, сложит «буйну голову». Но вот кто выживет, приобретёт рефлекс. Те инстинкты, что не перестали быть нужными, переданы нам. Остальные просто устранены природой. Цивилизация создаёт рукотворный мир – мир вещей. Он сокращает эмпирическую часть поведения, предоставляя нам многие объекты действительности в «готовом» виде, гораздо более удобном для пользования, чем объекты мира природы. И потом, как прекрасны, чисты и поэтичны образы и символы, неосознанно создаваемые первобытным мышлением. Первобытные люди не отделяли себя от природы (анимизм), поэтому описывали её явления в понятиях, применимых к человеку. Некоторые из них прочно вошли в язык, и мы не замечаем этого, когда говорим, например, «солнце садится» или «деревья шепчут» и т. п.