Беседы со специалистами

Аркадий был необычайно одарен лингвистически, поэтому моя профессия его очень интересовала. Он даже жалел, что работает не у нас, а в НИИ Связи по проблеме полупроводниковых СВЧ устройств. «Когда я поступал в институт, – объяснял он, – считалось позорным умственно полноценному юноше идти на гуманитарный факультет. Вот я и пошел туда, куда поступал мой лучший друг». Надо сказать, что применение своему полиглотству он нашел и в рамках своей профессии. Работая в Институте Связи, он постоянно составлял рефераты с обзором состояния дел в разных странах, по профилю своей работы.

Но вернусь к моему докладу. Познакомившись с рядом латинских терминов, которые использовались в проработанных статьях, я решила употреблять их, не переводя на русский. Это придавало сообщению большую солидность и возымело действие, т. е. произвело на присутствующих ожидаемое впечатление. Доклад выглядел солидно.

В этот день на семинаре присутствовал только что приехавший из Ленинграда (тогда этот город назывался так) Виктор Маркович Шкловский. Целью приезда было создание в Москве специализированной сети по оказанию помощи больным с патологией речи в результате перенесенного инсульта или же черепно-мозговой травмы (что он, как известно, и осуществил). Видимо, и он оценил мои старания в подготовке доклада, поскольку сразу же по окончании семинара пригласил работать в одном из реабилитационных кабинетов, которые открывались в Москве. Благодаря его инициативе и активности открывалась специализированная сеть кабинетов, где велось восстановление речи у афазиков. К тому же, Шкловский предложил помогать в создании нового Центра патологии речи. Я с радостью согласилась. Конечно, не вполне представляя, с какими столкнусь сложностями, причем самого разного характера.

Я активно помогала в составлении документов, присутствовала на приемах в Главном Управлении Здравоохранения Москвы (ГУЗМ) в кабинете начальника отдела специализированной помощи Константина Васильевича Мошкова. Он был настроен крайне доброжелательно и всячески содействовал созданию сети и Центра по оказанию помощи больным с патологией речи. Через некоторое время Мошков стал главным врачом Центра и, как опытный руководитель, сделал очень много хорошего. Обстоятельства сложились так, что мы сдружились и общались семьями. Мне довелось тесно сотрудничать с Константином Васильевичем, это было очень интересно.

В тот период моей профессиональной жизни моё трудоустройство зависело исключительно от Шкловского. Несмотря на мои старания и, как смею надеяться, реальный вклад в организацию Центра и специализированной сети, Виктор Маркович, по не вполне мне понятным до сих пор причинам, не направил меня ни в одну из неврологических клиник, куда имели счастье попасть другие специалисты.

На мою долю выпал кабинет в районной поликлинике № 112. Скажу без ложной скромности, что большая часть специалистов из тех, кто попал в клиники, не имели такой подготовки, как я, не прошли школу НИИ неврологии с такими тесными контактами с Э.С.Бейн. Утешало то, что поликлиника находилась в самом Центре Москвы, на улице Большая Бронная.

Мне выделили отдельный кабинет и дали в помощь медсестру Анну Ефимовну Сальман, которая оказалась моим добрым ангелом. Она была существенно старше меня и имела опыт работы секретарем главного врача этой поликлиники. А главврачом была некая Вардо Михайловна (странно, но её типично грузинской фамилии я не помню), – красавица, с гордой осанкой. Поговаривали, что она была в фаворе у Сталина по женской части, но мало ли что говорят? Разве что было подозрительным, почему Вардо Михайловна с мужем жили в квартире Мейерхольда, с полностью сохранившейся меблировкой и прочими аксессуарами, которые были там при жизни этого выдающегося актера и режиссера. Это мне довелось увидеть своими глазами, когда я, по просьбе Вардо, приходила к её мужу, перенесшему инсульт с нарушением речи.

Мы с Анной Ефимовной сразу же расположились друг к другу, а впоследствии не только сдружились, но и буквально сроднились. Анна Ефимовна хорошо знала контингент района, она активно взялась за дело, подбирая мне пациентов, и весьма преуспела в этом. Больных мне более чем хватало, энтузиазма тоже. Поликлиника так поликлиника, – решила я, и старалась во всю. Моя увлеченность, видимо, была заразительной, поскольку Анна Ефимовна тоже не на шутку увлеклась. Вдвоем мы буквально творили чудеса. Врачи поликлиники, которые поначалу весьма иронически отнеслись к моему появлению, вскоре серьезно заинтересовались и признали, что такой специалист и такой кабинет нужен и даже необходим. Я регулярно выступала на поликлинических конференциях, мы с Анной Ефимовной демонстрировали больных. Как правило, это было не только полезно, но и эффектно.

Анна Ефимовна выкапывала очень интересных пациентов. Они буквально «прикипали» к нам душой и телом. Закончить восстановительный курс со многими из них было делом просто нереальным, т. к. всеми правдами и неправдами они снова и снова приходили к нам. Помню, однажды Анна Ефимовна привела некого Еропкина, перенесшего инсульт и имеющего грубые нарушения речи. Он оказался тем самым актером немого кино, который произнес знаменитую фразу в одном из первых звуковых фильмов: «Еропкин на проводе!». Этот самый Еропкин в один прекрасный день возомнил, что в Ботаническом саду увидел мою маму. «Она такая красивая, – докладывал он, подбирая и путая слова, дополняя их по-актерски выразительными жестами, – в изящной шляпке и перчатках».

Это было не так: моя мама не гуляла там, у нее не было на это времени. Однако разочаровывать его не хотелось, и мы поддерживали игру. Поскольку бесконечно это продолжаться не могло, пришлось временно «переселить» маму в другой город к родственникам.

Другой яркой пациенткой была Клавдия Александровна Карсова – пианистка, тонкий, интеллигентный человек. У неё не было грубых речевых расстройств, но в результате перенесенного инсульта появился редкий акцент, напоминающий иностранный. Так бывает, когда неполноценно функционирующим оказывается правое полушарие мозга. Клавдия Александровна приходила и жаловалась, выговаривая слова со своим акцентом: «Сделайте что-нибудь, я не хочу быть иностранкой, я русская женщина. Меня в очереди пропускают, говорят, ты не наша, иди, что ты будешь тут стоять, у вас, небось такого не бывает. Я не хочу так, я наша, наша!.. Я буду в очереди».

Помнится еще один яркий эпизод. Молодой человек из Армении, который так страдал от потери речи и жаждал, чтобы она вернулась, что приходил на наши встречи задолго до назначенного времени. В один из дней он был по расписанию первым. Конечно, он пришел раньше и прохаживался у входа в поликлинику. Я быстрым шагом шла на работу. На мне было красивое вязаное пальто, туфельки на каблуке, прическу я всегда старалась держать в порядке. Увидев меня, Ашот вдруг на всю улицу громким голосом, которого я у него раньше не слышала, со всем своим кавказским темпераментом воскликнул: «Вай-вай, царыца!» И сам испугался от неожиданности. С тех пор он меня называл только царыца.

Добывание знаний

Знания из МГУ

Чтобы профессионально расти, я и некоторые из тех специалистов, которые вошли в команду Шкловского, посещали лекции по нейропсихологии в МГУ. Официальное разрешение было получено Шкловским, спасибо ему. Читали лекции виднейшие преподаватели, корифеи.

Александр Романович Лурия – ученый, основавший новую область знаний, без которой современное учение о мозге просто немыслимо. Им разработаны теория локализации высших психических функций, которой все мы с благодарностью постоянно пользуемся. А.Р. Лурии принадлежат классические работы в области дефектологии, в разных направлениях психологии, в частности, таких важных для нас, как мышление и память, в области историко-культурологических проблем и во многих, многих других разделах науки.