НАИРИ

В проход высунулась Раушания. По трансляции говорила другая, более взрослая бортпроводница. А эта, видимо, стояла за занавеской и слушала происходящее в салоне.

– Где именно мы будем садиться?

Любопытный пассажир еще не очень волновался; въедливость была его чертой.

Злобная малышка к малиновом сарафане скрылась, динамик щелкнул и сообщил голосом зрелой:

– Пункт назначения – Бургас или Казань. Это будет уточнено позднее.

Соседка слева шумно поднялась и пошла в хвост, где прятались туалеты второго класса.

2

– Это называется «приплыли». Вот вам и двадцать первый ряд при тринадцатом числе.

Глаза соседки тонули в глубине.

Я не сразу сообразил, сколько времени промелькнуло с момента оглашения приговора.

Кажется, не более секунды, но толстая учительница опять сидела рядом, а весь проход, от хвоста до занавески, был заполнен плотной очередью в те места, куда она успела вперед всех.

Видимо, я отключился от реальности в лихорадочных мыслях.

– Тринадцатое во всем мире, но оно выбрало именно нас, несмотря на «двадцать одно».

Я кивнул.

Ничего не оставалось, мои каббалистические теории рассыпались в прах.

– Это… опасно, что с нами случилось?

– Думаю, что нет, – ответил я, хотя думал иначе.

Промолчав соседка, погладила себя по ногам.

– А что именно случилось, полагаю, в точности не знает даже экипаж. Узнает на земле.

– На земле…

Два простых слова показались мне печальным эхом.

Эхом всего, что еще час назад казалось незыблемым.

– Вы думаете, мы там окажемся живыми?

– Уверен.

Кажется, ложь прозвучала убедительно.

Я знал, что даже малейшая неисправность в воздухе имеет самые худшие перспективы, а неполадка шасси к малейшим не относилась.

Но я не мог ей этого сказать.

Потому, что она была женщиной, а я – мужчиной.

Потому, что мы летели в разные места, и если бы прилетели, то расстались навсегда и оставили друг о друге память этих минут.

Потому что если нам не суждено было разъехаться, прилетев в Анталью после Бургаса или Казани, то…

То последние в жизни часы нам выпало провести вместе.

Среди людей, но вдвоем, держась друг за друга – это стало ясным как-то сразу.

Но прежде всего потому, что я был мужчиной.

А она – женщиной.

– А где этот Бургас? – спросил я достаточно энергично. – В Испании? Никогда там не бывал.

– В Болгарии. Хотя я там тоже не бывала, только в Варне как-то раз.

– Я согласен и на Болгарию. Там тоже никогда не был.

– А почему именно туда?

Соседку тоже волновали несущественные вопросы.

– Не знаю.

Я заглянул в иллюминатор.

Внизу равнодушно ползли ландшафты средней полосы.

– Что бы там у нас сейчас ни было, после посадки наш самолет потребует ремонта.

Словами о ремонте самолета, приземление которого висит под вопросом, я пытался вселить спокойствие в самого себя.

Хотя на самом деле теперь меня бил страх.

Точнее не бил – сковал.

И даже не просто сковал: образовал внутри вакуум, куда всасывалось все существо, от которого осталась лишь внешняя оболочка.

Но внешне я должен был держаться – хотя бы ради нее, глядящей мне в глаза.

Кашлянув, я продолжил:

– А мы летим не на «Ту», который чинят кувалдой. Но, наверное, в Анталье не обслуживают старые «Боинги», ближайшая база в этом самом Бургасе. Такая должна быть и в Казани, раз это их самолет. Скорее всего, нас отправят не к болгарам, а к татарам. Ближе, да и границы нет.

Услышав мои слова, ожила трансляция:

– Уважаемые пассажиры. Наш самолет совершит посадку в аэропорту города Казань. Ориентировочное время прибытия…

– Вы провидец. Поверю вашему провидению и относительно того, что с нами будет все в порядке.

– Конечно будет, – ответил я.

И в подтверждение слов взял ее руку, лежавшую на колене.

Рука оказалась крепкой, но была холодной и сильно дрожала.

Салон снова зашумел.

Очередь в туалет двигалась, раздавались голоса: одни встревоженные, другие преувеличенно бодрые, некоторые веселые, словно обрадованные неожиданным приключением – запищали и заквакали сигналы мобильных телефонов.

Соседка молчала, наматывая на палец свою цепочку, которую вытащила из выреза футболки.

Я тоже молчал, судорожно думая о жене.

Классная руководительница булькала мобильным телефоном, листая книгу контактов.

– Что они там делают? – спросила женщина через несколько минут. – Звонят «девять-один-один»? То есть «сто двенадцать»?

– Ни туда, ни сюда, – ответил я. – Дебилы звонят и шлют СМС своим родным.

– Почему именно дебилы?

– Потому что только дебил станет сообщать: «Мамочка, у нашего самолета отвалилось шасси, мы, скорее всего разобьемся, но я тебя люблю».

– А мы все-таки разобьемся?

Алые соседкины губы дрожали.

– Нетконечно, – быстро ответил я, не давая себе секунды на размышления. – Это я так, к слову. Просто хочу сказать, что звонят только бесчувственные идиоты. Или скоты, перекладывающие переживания на людей, которые все равно ничем не смогут помочь.

– И вы не будете звонить своей жене?

– Нет.

Совершенно некстати вспомнилось, что вчера жена оформила классическую «стрелку», которую я успел увидеть всего один раз. Всего один и больше не увижу.

Не увижу ни эту «стрелку», ни «взлетную полосу», ни элементарный «бразильский треугольник», ни даже незатейливый «нью-йорк».

Не увижу никогда ничего.

Не дав себе думать дальше, я заговорил:

– А вы будете звонить своему мужу?

Бледное лицо на миг исказилось; судя по всему, соседка любила неведомого мужа не меньше, чем я свою жену.

Она вскинула голову, посмотрела перед собой, не сообразив в растерянности, что ее супруг тоже остался сзади, а не впереди.

– Нет, не буду.

– Вот и правильно. Надо беречь своих близких.

Женщина кивнула отрешенно; она думала о чем-то своем.

Впрочем, на борту приговоренного самолета наверняка каждый размышлял о своем.

Пенсионерка больно толкнула меня локтем в спину.

Глядя в глаза соседке, я сказал то, о чем размышлял сам:

– Что бы там ни случилось, я не хочу, чтобы моя жена мучилась в неведении три часа.

– Три часа?..

Она поднесла к лицу белые пальцы.

– Мы будем садиться три часа?!

– Если не четыре. Вы что, не слышали объявление?

– Я слушала, но не слышала.

– Садиться мы будем как обычно, максимум двадцать минут, с учетом всех разворотов, выхода на курс и спуска. Но до того будем стоять над Казанью и вырабатывать горючее.

– Стоять?

Слева пропищали сигналы уходящих СМС, сразу нескольких подряд. Бывшая учительница не относилась к разряду людей, которые щадят своих близких.

– Ну, так просто говорится. Самолет не машина, он в воздухе стоять не может…

Салон слегка накренился; пологим правым разворотом наш «Боинг» ложился на новый курс.

–…На самом деле мы будем кружиться, то есть ходить по квадрату, пока не сожжем лишний керосин.

Женщина слушала безучастно.

– Мы взлетели с полными баками, в воздухе были не больше получаса. Садиться с таким количеством топлива нельзя, слить невозможно, его придется использовать. Для этого потребуется такое же время, как и для полета до Турции. Может, немного меньше, потому что кружить мы будем медленно, а на таком режиме двигатели расходуют больше, чем на крейсерском. Потом самолет совершит посадку и мы с вами пойдем в буфет пить кофе.

Вздохнув, соседка расправила футболку.

Лицо и руки оставались бледными.

– Вы нарисовали радужную картину.

Я пожал плечами; других слов не находилось.

– А что мы с вами будем делать эти три часа?

– Да ничего особенного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».