Страница 17 из 23
Короче, не понравился он мне, Артём.
С первого же взгляда не понравился…
VI
Задача мне предстояла нелёгкая. Весь остаток дня я злость в себе убивал. Патриотические чувства, блядь! С пониманием, ёбаный в рот! Думал, подсуну им самую конченную, спидозную, пусть фашиста этого заразит, а тот – всю Германию. Поглядим тогда, у кого патриотические чувства и понимание. А я лавэ возьму, и свалю в какую-нибудь оффшорную зону.
Правда, пацану малолетнему ясно, не выгорит всё так просто, во-первых, не дадут мне свалить до самого до последнего момента, а во-вторых…
Люблю я этот сраный город, не фиг отпираться, люблю – и всё! Сколько раз свалить можно было, и в Канаду, и в Испанию, и в Москву, – а я всё время здесь сидел, и, казалось мне теперь, сидел только для того, чтобы еврейский консультант рассказал мне о моих патриотических чувствах. Есть смысл жить, блядь!
Когда попустило, в голове прояснилось. Я тогда даже заснуть не мог, пытался представить себе, какой должна быть идеальная шлюха для фашиста Гейгера. Комсомолка дала ему в годах семидесятых, или в начале восьмидесятых. Тогда время было, сам знаешь, какое, так что ясно, какая то была комсомолка: если не блатная, то явно баба, которой терять нечего было. Правда, таких в комсомол не брали. Или брали, но через диван. Разницы для меня никакой, потому что, даже если бы и разыскал ту самую комсомолку, то, как омолодить её на двадцать лет, я понятия не имел. А Гейгеру она нужна была явно не для того чтобы вспоминать свои романтические дни за чаем.
Если комсомолка, значит студентка. На половину меньше проблемы стало, но что же мне всех студенческих блядей от красногоровского сельхозтехникума до макеевского индустриально-строительного института мониторить? Эрекции у меня, может, и хватит, а времени – нет, времени было в обрез. Именно поэтому была другая засада, – с трипперами разными. Чтобы вылечить самый вшивый триппер, вроде молочницы, как минимум две недели нужно. Я таким временем не располагал. Значит, мне нужна была не слишком потрёпанная, не малолетка, но и не в возрасте Оноре де Бальзака. Комсомольская блядь была нужна, короче, чтоб на немецком разговаривала без матюков.
Проституток бордельных я сразу отмёл, нечего там ловить, а пока новенькую совратят, уже и Новый год наступит, а мне в засаде перед массажными салонами с биноклем сидеть тоже не улыбалось. На хозяев этих заведений наехал, где-то должны были новые кадры подбирать – ага, щас! Всё бросили, и начали свои самые рыбные места сдавать! Делали вид, суки, будто не понимают, вообще, о чём речь, девочки сами к ним приходят в поисках работы, какая может быть проституция?
На сутенёров надежд особых не возлагал, для меня трудности в другой области лежали. Бабы здешние – красавицы, конечно, в большинстве своём, много кровей намешано, и всё такое прочее. Но красивые до того момента, когда рот открывать нужно. Им ведь только скажи: «Ты Пушкина читала?», а в ответ, сто пудов, услышишь: «Шо, бля?». Я на такие подъёбки в этом нарывался, мне иногда казалось, если шлюха в этом городе дорого стоит, это не значит, что у неё сиськи большие или она в жопу даёт. Она Пушкина читала, Артём, поэтому и стоит двести баксов в час. А те, кто с сиськами и в жопу даёт, на улице стоят, в районе студгородка.
Другая зона поиска – это кореша. Мало кобелей было, хоть в том же универе? Да стоит только клич кинуть, такую картотеку соберут, и кто по-немецки, и по-украински, и по-японски говорит – всё известно станет. Только, Артём, я оглянулся, – и вот тогда мне стало ясно, насколько нас осталось мало. Нет, я и раньше замечал, дни рождения, там, пьянки разные были. Если женился кто-то, и дитями оброс, – так это не самый плохой конец, оказывается…
Я вот сейчас думаю, сколько людей известных за десять лет грохнули: Листьева, Старовойтову, Гонгадзе… А ведь убийц так и не нашли. А сколько простых людей по стране постреляли, – пиздец полный! Не годы демократии, а какая-то братская могила получается. Кто батю моего грохнул, так и не узнали. То есть узнали – бандиты грохнули, криминальные элементы. Потом, Диму Некрасова, неплохой мужик был, уже, вроде, выбрался, после того как его подстрелили, – в могиле, всё равно лежит. Славик Кайдашов, прямо в больнице, суки, достали… Много народу полегло, Артём, как на войне почти…
И куда мне было идти? К Бероеву? Тот перчатки на руки натянул бы, и сказал бы: «С подобными просьбами рекомендую впредь ко мне никогда не обращаться!», или чего-нибудь в этом роде.
Егор в готовности номер один оказался: «Познакомлю с тремя девахами, – говорит, – из швейного техникума. Одна, – говорит, – сто пудов тебе подойдёт». Ясный хуй, подойдёт! Зингер, который машинку швейную придумал, он же немец как раз! Значит будет, о чём портнихе-шлюхе в койке с Гейгером поговорить, о балете, там о тракторах. Егор в отчаянии секретуток начал своих предлагать, но секретутка, – та же шлюха из борделя, только на ставке работает, ну, шмотки ей некоторые покупают, духи, там, помаду губную…
На том кореша и закончились. Всё. Пиздец. Фулл краш. Гейм овер.
Когда Миха, как чёртик из коробочки, выскочил, я его чуть не расцеловал, как родного, хотя он на журфаке учился, факультет филологов недоделанных, и связывал меня с ним один-единственный случай: играли раз в баскетбол, так я бросок трёхочковый хотел сделать, да так удачно, что Миха на площадке растянулся, мяч ему прямо в лоб попал.
Самое смешное, мы в тот раз за одну команду играли.
Тут он, значит, совсем по-другому поводу выскочил. Михаил Иудович тот не просто с деликатной просьбой ко мне обратился, целую кампанию развернул, чтоб предъявить Рубена разным ответственным лицам, и чтоб процесс поиска бляди для фашиста курировали те, кому нужно было курировать. Пропуск мне какой-то выписали, с ним по облисполкому можно было спокойно разгуливать и двери ногами открывать. Только я там раза два всего побывал, на рожи их постные посмотрел, – а их же жаба давит, что не для них блядь уникальную искать буду!
За Миху я никогда не волновался, что вот с мальчиком с этим случится что-нибудь когда-нибудь. Он нос свой по ветру держал, журналист, всё-таки, неплохой получился.
Он стал передо мной, как лист перед травой: «Есть информация, уважаемый Рубен, что в городе готовится сделка на международном уровне». А я ему: «Тебе сто или сто пятьдесят наливать?». Попустило его, короче, после перовой бутылки, поделились воспоминаниями, прошлым, настоящим и будущим, другими словами.
Он, кстати, неплохо устроился. Жил с двумя шлюхами, писал в три газеты тогда. Только вся гуманитарность здесь нищей будет до второго пришествия, хоть в десять газет пиши, всё равно побираться будешь. Так что сидел Миха у своих девок на шее иждивенцем. Мы вчетвером тогда неплохо повеселились, а я по привычке деньги на тумбочке оставил, знал, кому они достанутся.
Всего я Михе не рассказал, друзьями в таком возрасте люди не становятся. Полправды, что называется, сказал, фотку показал, едут, мол, из-за рубежа пыжняки, мне, мол, поручили бабу им подыскать, вот и все дела. Миха не поверил, смеялся, сука, как баба, захихикал, аж ноги задирал. Париться тебе резона никакого нет, Рубен, говорит, потому что в облисполкоме целый отдел занимается подбором качественных шлюх, как для здешних высокопоставленных пыжняков, так и для приезжих, и шансов у них больше на успех, говорит, потому что они этой деятельностью ещё при Ленине занимались.
Разозлил он меня, короче, ещё больше чем Давидович тот. Успокоился Миха, правда, когда я ему денег пообещал. Он мне в ответ пообещал помочь, чем сможет, за такие деньги Миха и сам готов был под фашиста Гейгера лечь. Во всяком случае, на Миху я возлагал куда больше надежд, чем на сутенёров. С людьми, в конце концов, общается не меньше моего, если что-то подходящего с дыркой между ног появится – обязательно обещал поставить в известность. Только попросил больше такую лапшу, вроде немцев, покупающих краматорские сталепрокатные комбинаты, на уши ему больше никогда не вешать.