Сквозняки закулисья

Люблю я тебя. Само чувство говорит.

Или …

Павел шумно вздохнул и вынужден был признать, что емкость и образность делает русский язык не только невероятно красивым, но и сложным. Правда, в первую очередь это касалось нас самих. Не случайно бытовая лексика стремительно сокращалась, доходя у некоторых – особенно продвинутых индивидуумов – до словаря Эллочки-людоедки. Как плакались наши пещерные рокеры о неудобстве языка. То ли дело английский! Все четко и навсегда – подлежащее-сказуемое. И никаких тебе отступлений. Красота. I lоve you! И все тут!

Теперь наши бывшие братья по одной шестой части планеты срочно переводят, все то, что читали по-русски на английский. Ну и что, что нет собственных математических и лингвистических понятий, изобретем: «Шарик, скажи – гав!» – «Gavs!» Минус – minus-s. Шекспира тоже придется переводить. Только вот проблема. Как? С русского, еще слишком памятного, или все же со староанглийского, которого, скорее всего, не знает никто, кроме нескольких москальских специалистов. Но, даже если они и есть, много ли у бывших другарей незалежных и не оккупантских Пастернаков? На всех наберется? У нас у самих один был, да и тот – в конце зарастающей тропы. Конечно, можно Лесю Украинку и Райниса с Чюрленисом провозгласить Шекспирами. И, как бы сказало армянское радио: «Легко организовать производство глобуса Украины».

Как-то в одной маленькой северокавказской республике проводился семинар, организованный союзом писателей и посвященный национальной драматургии. Павла послали на это мероприятие для отбора возможных кадров для кино. Собралось человек 70. Все они считали себя профессионалами. И с кавказским темпераментом всерьез обсуждали проблемы поствампиловской драматургии и своеобразие языка литературы для театра и кино. Во всей республики проживало 85 тысяч человек. Получалось по драматургу на 1200 жителей. Мощно! Особенно, если учесть, что письменным сам язык в республике стал чуть ли не в 1920 году.

Он вспомнил свое возмущение от подобного национального высокомерия, но и не произнесенную гневную отповедь. Ему так хотелось поставить на место «зарвавшиеся» таланты, которые даже не потрудились поинтересоваться тем, что современный английский язык начал развиваться с 410 года, когда под ударами германцев пала римская империя. После этого германцы вторглись на Британские острова и осели там. А в V-VI веках туда же переселилась с континента большая часть их племен. Уже IX веке – подумать только! – основывается школа переводчиков. Пишутся хроники, летописи, церковная литература. Происходит объединение – древнеанглийский, латынь, уэкский, мерсийский, кентский, нортумбрийский – англо-саксонский, в общем. А там и скандинавы, и французы, и норвежцы, и датчане… А после в VII и VIII веках, – как это не смешно! – государственным языком в Англии был французский. Пройдет много-много лет пока напишет Чосер свои знаменитые «Кентерберийские рассказы», а потом Уиклифф переведет на английский язык Библию. И к XIV веку большинство населения перейдет с французского на английский. Реформация церкви, приведшая к возникновению протестантства, неизбежно вызовет интерес к образованию и открытию университетов. Лондонский диалект станет объединяющим. И к концу XVI века английский язык, как общенациональный, полностью оформится. Но только конец XVI – начало XVII века – время эпохи Шекспира – станет фактически законодательным в формировании литературного английского языка.

С 410 года до XVII века! Столько понадобилось Англии, чтобы родить создателя Гамлета и Короля Лира. Был ли сам Шекспир тем лицом, за которое его потом стали принимать и почитать три столетия спустя, – другой вопрос.

России уже потребовалось 200 лет, чтобы дойти от Ломоносова до Чехова.

«Кузнечик молодой

Коль сколько ты блажен.

Коль сколько для людей

Ты счастьем одарен…» – Павел с удовольствием вспомнил выученное еще в школе стихотворение гениального помора.

Подумаешь, Шекспиры с Пушкиными… Горячим кавказцам и 60 лет жаркой советской власти хватило. Лихачи! А, может, так и надо? «Смелость города берет!», – говаривал, кажется, Суворов. Что – века? Когда впереди маячит великая цель – единый мусульманский мир! Чистота крови. Единство устремлений! И великие завоевания! Трепещите, неверные!

– Господи! – Павел не замечал, что по его щекам скользят слезы. – Сохрани меня от вчерашних проблем на сегодня. И, если сможешь, то и на завтра. По крайней мере, дай мне время об этом не думать....

… не думать о матерях, бредущих по жирному чернозему, нашпигованному современным железом, в поисках косточек своих незабвенных мальчишек. Сыночки-сыночки! Почему не откликаетесь на материнский зов? В какой сырой земельке вы лежите? Почему не аукаются ваши смерти приснопамятным высокосидящим дядькам? Своих сыновей они на поле брани не пущают! Их сынки недосягаемы для воинского долга. Что горе матерей невозмутимым правителям? Других детей нарожают глупые бабы. Куда они денутся, если лекарства сделать дорогими, а медицину – платной? Что с того, что сопливые девчонки оставят своих первенцев в детских домах? Это мы уже проходили – «Спасибо партии родной за наше счастливое детство!».

Сильно занедужила страна, если у нее появились новые негоцианты – торговцы живым товаром. На очереди – открытие новых Америк, – чтобы было куда невольников свозить. Молятся матери, чтобы сгинувшие на необъявленной чеченской войне, родные их кровиночки, оказались в рабстве. Если не забьют их свирепые братья в папахах, может, удастся выкупить. Собой отработать. Найдите их! Найдите сыновей! Похороните косточки.

Куда там! Нам отца-невольника русской революции – Николая II со свитою – сподручнее погребать. У народа денежки возьмем и … в ямку закопаем. И путь он – народ болезный – молчит в тряпицу.

Эта Богом то ли избранная, то ли проклятая страна, ни за что не хочет нести ответственность! Ни за святых, ни за праведных, ни за замученных, ни за убиенных… И моей вины, – Павел заскрипел зубами, – здесь больше, чем собственного веса. Ведь с моего молчаливого невмешательства в разные времена кучки зажравшихся нелюдей вершат судьбы миллионов.

Жить – не жить.

Сидеть – не сидеть.

Платить – не платить…

Каждый человек рождается свободным! И его тут же бросают в мясорубку идей, религий, законов и запретов. А потом то, что осталось, просеют через микроскопическое сито указов, инструкций и постановлений. И выпустят с памяткой о пользовании свободой.

После этого несчастный будет бродить неприкаянным и всякого встречного-поперечного слезно выспрашивать – свободен ли он? И станут они вместе кручиниться, что невразумительно написано все в той памятке. Да и зачем им эдакая невидальщина-небывальщина – свобода? Век ее не видали, и живы остались!

А невозмутимые наши поднебесные, сменив пятиконечную звезду на хищного орла о двух головах – обе бдят, как бы народ башки не поднял, – вслед за Пушкиным повторяют: «Нет правды на земле». А то, что «нет ее и выше», – мы и без них знаем.

Кончается ХХ век. Напоследок спустил он на нас всю тьму свою, опутал чертовщиной магической, закабалил кровью младенцев и невыносимой всеохватной ложью. Лицемерный, воинственный и жадный. Как мы торопили его – кончайся побыстрее! Свалил он от нас, отполз в лету. Новый век настал. И сразу – с места в карьер! Кровушкой плещет направо и налево, оружием бряцает в любом споре, жизнь человеческую вообще мечтает заморозить до полного клонирования по образцу идеального солдата.

А мы? Подумаешь грешным делом, что нет нам места после всего содеянного на этой благословенной земле. И пусть приходят на смену серые человечки. Пора уже. Очень уж бездарный мы эксперимент. Кто-то сильно погорячился, оставил этот вариант. Наваляли столько – никаким потопом не смыть. Так и живем. Все время пытаемся построить другой мир. А чертежи-то старые. Поначалу, все получается новое. Будто бы и мы – новые. Только куда же от себя деться…

– Ты чего в сумерках носом хлюпаешь? – Павел не заметил, как подошла Ирина и сунула ему в руку бутерброд. – Заешь историю, а то потом несварение будет.