Сквозняки закулисья

Павел впился глазами в нечеткую фотографию танков на фоне собора Василия Блаженного, и по телу пробежала дрожь. Точно такая же дрожь, испугала его, когда увидел танки Таманской дивизии, которые окружили здание Белого дома на Краснопресненской набережной. Все ждали арестов и репрессий. Все средства информации были блокированы путчистами, – телевидение демонстрировало историю победившей Одилии, «Радио России» прекратило вещание, «Эхо Москвы» вообще арестовали, и оно выходило в эфир подпольно. По улицам все ходили с радиоприемниками, ловили забугорные «голоса» и делились последними новостями: шахтеры объявили политическую забастовку. Все боялись и ждали боя. Никто не сомневался, что жатва будет кровавой. Но чувство восторга на предстоящем «пире во время чумы» объединяло и сплачивало. Долой серую, будничную, размеренную жизнь! Пульс истории грохотал в висках и гнал на строительство баррикад.

Павел улыбнулся, – сразу после отправления поезда он тут же поехал домой в маленький арбатский переулок, но не отсиживаться, как обещал Ирине. Он затолкал в рюкзак все съестные запасы из холодильника, залил кипятком термос, сгреб йод с бинтами и проходными дворами стал пробираться к «Белому дому». По дороге встречались такие же люди – с глазами, горящими уверенностью в том, что это «последний решительный» бой для обретения подлинной свободы.

Это была сама история! Не в замшелых учебниках и энциклопедиях, а живая, горячая, человеческая. И проходила через сердце каждого, кто был полон решимости защищать ее и будущее своих детей. Наверное, так себя чувствовали участники штурма Берлина. Остановить этих людей, могла только пуля. Первые российские кооператоры гнали в центр машины с продовольствием и медикаментами, везли железобетонные балки для баррикад.

А потом в тоннеле пролилась кровь. Павел опустил голову. Что же случилось с его жизнью за эти 10 прошедших лет? Почему все так повернулось? Деньги, деньги, деньги… Но ведь было же!? Мы обещали себе не забыть трех мальчиков, погибших той страшной ночью. А уже через год глухие слухи из героев сделали этих ребят неудачниками. Случайная, как оказалось, гибель их, успешно разыгранная политиками новой России, стала шестеркой, бьющей туза. Но тогда вся страна рыдала, припав к телеэкранам. Траурная трибуна, приспущенные флаги, щиты, которыми соратники прикрывали президента…

Седой богатырь – первый российский Президент – яростно разил врагов демократии и – по совместительству – своих собственных, как потом выяснилось. Это было сильно! И очень похоже на жизнь. Стране, которую лишь недавно разбудили от спячки, все было внове. За считанные годы мы прожили несколько веков. Стремительность, с которой проносились события, нельзя даже сравнивать со сменой времен года.

Да, с седым богатырем сильно ошиблись. Неудивительно, что теперь мы – смертельно уставшая нация. Когда много потрясений, чтобы сохранить себя от них, защищаются безразличием. Ленивый русич попервоначалу изо всех сил отказывался понимать, что происходить в его стране. А в стране раскручивался центробежный маховик. И из нее, как протуберанцы из солнца, с треском и грохотом отлетали бывшие друзья-колонии. Павел пытался вспомнить своих многочисленных друзей-приятелей из бывших республик.

Люди вычеркивали проверенные отношения навек – безжалостно и показательно. Как же это было страшно. Первыми выдрали свои печенки прибалты. Они стряхнули нас, как пыль с несезонной обуви, и пали ниц перед Европой: пустите нас, мы – ваши, а эти – СССР – завоеватели. SOS! – орали они на трех языках. И не могли не быть услышаны. Справедливости ради, – Павел тут же поправился, – надо заметить, что теперь они цапаются друг с другом. Инерция склоки велика: пожирательная сила не успокоится, пока и самое себя не сожрет. Мал клоп, а другого считает еще меньшим и норовит покусать. Жалел ли он о потерянных дружбах? Тогда – да, а теперь – нет. Каждый получает свое.

Перед глазами промелькнули предшествующие события. Глухая война армян и азербайджанцев в Нагорном Карабахе, которая породила резню в Баку. Там снова, как в 1815 году, доблестные мусульмане вспарывали животы неверным христианам. В той мгновенной амнезии все забыли, что дети играли в общих песочницах. Павел до этого несколько раз бывал в Баку – пряном, многоголосом, веселом, как черноморская Одесса. Теперь же мало городов может потягаться с некогда современным Вавилоном – Баку – в расовой чистоте населяющего его люда.

После Баку был Тбилиси. Что там произошло? До сих пор непонятно, кто и кому раздавал приказы. Ни у кого из бравых генералов и коронованных коммунистической партией правителей не хватило смелости сделать шаг вперед и признаться. И покаяться. По всему выходит, что восемнадцатилетние солдатики просто озверели и решили сходить в кровавую самоволку. Только вот интересно, сколько орденов и медалей в пересчете на порубленные жизни получили за эту доблесть заинтересованные лица? А уж после отделения новые – из старых – грузинские князья решили показать «кто в доме хозяин», и выбрали для этого свою гордость – красавец проспект Шота Руставели – и побомбили его всласть. Когда воду и свет в доме имеешь несколько часов в сутки, трудно судить, кто был прав в том споре? Только проспекта не вернуть. И на мальчиков русских с саперными лопатками уже не сошлешься.

Может, и не было этих мальчиков? Павлу впервые пришла в голову эта шальная мысль. Неужели хитрые кавказцы «обделали» свои дела, а мальчишек заодно с генералами, замысловато подставили, как в кино – нужной комбинацией кадров?

Потом у казахов возникли проблемы с ранней клубникой. Не поделили ее торговцы на рынке в Алма-Ате. В цене не сошлись. И от этой незадачи вся республика встала на дыбы, и через некоторое время тоже отошла на заранее подготовленные позиции – самоопределяться, попутно забрав с собой совершенно ненужный Байконур. Что с ним делать и как использовать, – казахи не сообразили впопыхах. Пусть постоит, подождет, может и сгодится. У хозяина ничего в закромах не пропадет, при нужде – и на гвозди сойдет. А пока – некогда. Революция! Слово-то какое красивое. Сделаем все вокруг казахское! Свое! А то, что русское население составляло 45 процентов от общего числа жителей Казахстана – так это уже мелочи в горниле национального самосознания. Нечего было приезжать. Теперь покажем им – целину!

«Нет – руке Москвы!» – захлебываясь от праведного гнева, кричали и в Минске. Братьям-славянам тоже неудобно с нами в одной постели оказалось. Как дали стрекача! Да так резво побежали.

Потом «там можно» – решила таможня, и перестала миндальничать с проклятыми душителями-москалями, выворачивая сумки старух и сливая на землю бензин из стареньких машин. Так будет со всяким, кто пересечет границу «ридной». «Запорожец» – теперь иномарка, – грустно усмехнулся Павел. «Не съем – так надкушу», – задумчиво почесывали чуприну в Киеве, и раз и навсегда решили, что черноморский флот будет ходить под жовто-блакитным стягом. А чего с ним делать – с флотом – как кормить-обувать? Потопим, но не отдадим. Забрали же истребители, хотя сало на них возить – себе дороже, не сало будет, а бриллианты уже обработанные концерном Де Бирс. И не собираются гордо отдавать Крым. Ни вам, ни татарам, – что с того, что полуостров Никита Сергеевич Хрущев подарил сгоряча, али по-пьяни? Поди теперь – отними? Выкуси! «Нет!» – Истошно вопят добрые хлопцы, – «Наш Крым! По закону». – Да возьмите. С людьми, с проблемами, с куском моря. Подавиться никто не боится. Только без нашего брата – курортника-москаля – как-то не получается. Не едет немчура, да и дядя Сэм нашел долларам лучшее применение.

Весь мир объединяется. И только в нашей баньке тесно. Всем поперек души стал великий и могучий русский язык. Действительно, великий и, действительно, могучий. На каком еще языке можно одно и тоже признание в любви произнести с тремя смыслами? Нет, конечно же, смысл один, но оттенки…

Я тебя люблю. Здесь главное, что Я тебя люблю.

Тебя я люблю. Уже на первом месте Ты – тебя люблю.