Вечная история

Откуда взялись строения посреди степи, мы не поняли, но машина лихо затормозила уже в гараже. Без церемоний вытряхнув всех из салона, майор через внутреннюю дверь провёл нас в какую-то комнату, где нам велели раздеться и отправили в душ со строгим приказом экономить воду и не сильно размываться.

Из душа мы вышли в предбанник, в котором бравый прапорщик выдал нам новую форму. В неё, кроме белья, входили: песочного цвета х/б, достаточно удобные ботинки на высокой шнуровке, широкополая армейская панама, тонкие белые перчатки и огромные тёмные очки. Завершал комплект крем для защиты от ультрафиолетового излучения. После чего мы переоделись и отправились в казарму.

К моему изумлению, казарма состояла из комнат на пять человек. В нашей комнате уже располагались двое ребят, которые радостно нас приветствовали.

Первые два дня мы ничего не делали. Только отдыхали и ходили в столовую. Кормили хорошо, но этот гематоген… Его давали трижды в день, есть я это не мог, выкидывать было жалко, поэтому пока складывал в тумбочку.

Наконец нас вызвали на строевой смотр. Проводили его в сумерках, а когда совсем стемнело, включили прожекторы. Мы стояли навытяжку и ждали, что же нам скажут отцы-командиры. Первым вперёд вышел наш майор.

– Товарищи бойцы! Через две недели вы примете присягу и, как полноправные члены большой армейской семьи, будете выполнять свой священный долг по защите рубежей нашей Родины! Сейчас с вами будет говорить командир нашей части подполковник Величко!

Майор отступил в сторону, освобождая место для дородного мужчины с раскрасневшимся лицом. Он был крепок и коренаст, планочек у него было заметно меньше, чем у майора, зато огромная фуражка, в простонародье – «аэродром», гордо взлетала тульей вверх, как нос авианосца. Голос у него оказался на диво негромкий и мягкий, но при этом его отчётливо слышали все.

– Товарищи бойцы! Сегодня вы впервые стоите на плацу нашей замечательной части! Вы попали в разведывательный батальон Среднеазиатской дивизии ВДВ! Поэтому жить и работать вам придётся в основном в тёмное время суток. Темнота – лучший друг разведчика!

Ребята в строю понимающе заулыбались, а я наконец сообразил, почему днём почти никого на территории части не видно. А подполковник продолжал вещать. Говорил он долго. Его речь, как белый шум, влетала в моё левое ухо, чтобы тотчас выветриться из правого. Из оцепенения меня вывел резкий голос майора:

– Рота! Равняйсь! Смирно! Построение на этом месте через пятнадцать минут! Рядовой Горлов, ко мне! Остальные – разойдись!

Я зашагал к майору, а всех остальных, в том числе и вышестоящее начальство, с плаца как ветром сдуло.

– Товарищ солдат, пройдёмте со мной! – сухо приказал майор, и мы двинулись в сторону штаба.

Майор завёл меня в кабинет Величко.

Подполковник, уже не такой бравый, а, скорее, уставший, смотрел на нас с майором с немым вопросом. Затем своим мягким и бесконечно усталым голосом спросил:

– Рядовой Горлов, когда вас инициировали?

Я недоуменно пожал плечами, пытаясь сообразить, что хотят от меня услышать. После минутной паузы подполковник нахмурился, глядел он при этом не на меня, а на майора. Потом отрывисто приказал:

– Можете идти, товарищ солдат!

– Построение через десять минут, – напряжённо рассматривая меня, добавил майор.

Закрыв за собой дверь, я невольно прислушался, но, как ни странно, ничего не услышал.

На построение майор пришёл мрачнее тучи.

– Рядовой Горлов! Выйти из строя! Вы переводитесь во вторую роту вплоть до особых распоряжений!

Я растерянно оглянулся, ребята сочувственно улыбались.

– Шагом марш за вещами!..

Время в учебке прошло, как дурной сон. Бегали, прыгали, стреляли, учились фехтовать автоматом, штык-ножом, саперной лопаткой и вообще всем, что попадается под руку.

За полгода мы все стали поджарыми и сухими. А те, кто не стал, через санчасть попали в обычную пехоту. Временами казалось, что легче повеситься, чем выдержать такие нагрузки. Но первая рота, в которую я изначально попал, удивляла больше всего. Казалось, что это не люди, а какие-то роботы. Когда мы за полночь, падая с ног от усталости, плелись в казарму, они, бодрые и свежие, бежали очередной марш-бросок.

А однажды увиденная отработка рукопашного боя заставила меня замереть с открытым ртом. Это была сплошная карусель из сверкающего металла, рук и ног. Готов поклясться, что я видел, как одному из них проткнули грудь сапёрной лопаткой. Но, видимо, мне только показалось, так как уже через час я видел его, бодро марширующего на ужин. Жизнь первой роты была нерадостной, в нашем понимании, однако хотелось быть похожими на них, но все-таки зависть меня мучила несильно по одной простой причине – во второй роте гематоген в рацион не входил…

Наконец настал день окончания учебки. Подполковник Величко «толкнул» такую же патетическую речь, как и в прошлый раз, а в конце добавил, что мы отправляемся выполнять свой интернациональный долг в Афганистан под командованием готовивших нас командиров…

…Не дав опомниться, нас запихнули в старенький АН-12.

Летает этот птеродактиль, конечно, невысоко – всего три километра, но кабина у него негерметичная, а высоту он набирает за десять минут, поэтому до сих пор удивляюсь, как у меня из ушей не пошла кровь. А первая рота, нам на зависть, казалось, не замечала этих неудобств, ребята задумчиво жевали гематоген и попивали минералку.

Наконец прибыли в Кандагар. Две полуживые роты и одна бодрая и полная сил покинули самолёт. Едва мы успели отползти от него, как он опять взлетел. Я с завистью глянул на первую роту, и в голове вспыхнула непрошеная мысль: «А может, им какие-нибудь препараты дают?»

– Вторая рота, становись! – скомандовал наш ротный, капитан Ткаченко. Капитан Ткаченко Анатолий Иванович отличался неопределённым возрастом, огромной ленинской лысиной и невысоким ростом. Главным его отличием был бараний вес – пятьдесят пять килограммов, но, несмотря на это, он обладал недюжинной силой. Мог, не особо запыхавшись, тащить на плечах двух самых крепких бойцов роты, что лишний раз доказывало – сила не в количестве сала, и бегал он превосходно, однако первая рота умудрялась обогнать и его; относился он к этому философски.

– Равняйсь! Смирно! Направо! В санчасть шагом марш!

После посещения санчасти мы на карачках доползли до коек. Количество съеденных таблеток и полученных уколов зашкалило за болевой порог. Первая рота – кто бы сомневался?! – была уже на месте. Вместо уколов им выдали по две пачки интерферона и по бутылке болгарского гранатового сока.

Устраивая нещадно ноющую от уколов задницу на провисшей панцирной сетке, я с сожалением поглядывал на бывших товарищей – чем я им не угодил? Проходивший мимо капитан Ткаченко перехватил мой завистливый взгляд и, похлопав меня по плечу, непонятно произнёс:

– Не завидуй, живее будешь!

Несколько дней нам дали на акклиматизацию, а потом наступили солдатские будни, и мне не повезло на первом же задании…

Нас высадили двумя группами с вертолётов посреди виноградников: нашу группу под командованием Ткаченко и ребят из первой роты во главе с майором. Кто не знает, что собой представляет виноградник на Востоке, – объясняю: там нет шпалер, виноград растёт и стелется по специальным стенам, «дувалы» называются. Нас раскидало между дувалами, капитан и двое солдат оказались на одной стороне, а я с товарищем – на другой. Пришлось лезть через стену. Первым через неё перемахнул мой сослуживец. Когда же я подтянулся наверх, то неожиданно почувствовал тупой обжигающий удар, который буквально сбил меня вниз.

Дышать сразу стало тяжело. В груди свистело, рот наполнился кровью. Уже теряя сознание, услышал голос майора:

– Капитан! Выполняй задание! С твоим «жмуром» разберусь сам!

Я ещё успел обидеться – я ведь пока живой. Гаснущим зрением заметил, как майор вытащил из кармана одноразовый шприц и, вскрыв его, ловко вогнал иглу себе в локтевой сгиб.