Раздробленный свет (ЛП)

Несколько мгновений спустя я обнимаю ее, как позавчера… целую жизнь назад. Все точно так же, но ничего похожего на наш «Вальс бабочек». Я все еще ошеломлен ее внешним видом, до боли желаю наклониться и поцеловать ее, чувствуя ее прикосновения как электрический ток. Но это полмира отсюда, потому что, хоть я и пристально смотрю на нее, она отводит взгляд, отслеживая быструю смену толпы, наблюдая за выходами, впитывая каждую деталь. Для нее это работа. Она отсчитывает время, пока мы не сделаем нашу работу, и я покину ее навсегда.

— Выступления должны начаться примерно через десять минут, — говорит она, наконец, поворачивая лицо ко мне, чтобы она могла говорить мне на ухо, если я наклоню голову. — Вот почему я хотела быть на последнем шаттле. Меньше времени, чтобы разрушить свое прикрытие. Видишь парней по краям комнаты?

Я разворачиваю ее, чтобы взглянуть в ту сторону, позволяя своему взгляду пробежаться по людям, которые не танцуют, мужчинам и женщинам, стоящим через одинаковые интервалы. Они наблюдают за толпой так же, как и София, и, как бы вдруг мой взгляд фокусируется, я вижу их такими, какие они есть: охрана Лару.

— Засек их, — выдыхаю я. — Будем надеяться, что ни один из них не решит прогуляться во время выступлений.

— Они не будут, — уверенно говорит она.

— С чего ты взяла? Здесь можно только гадать.

— На самом деле нет, — отвечает она, когда мы огибаем другую пару, музыка нарастает. — Люди предсказуемы. Вот когда ты думаешь, что они ни за что это не сделают — вот тогда ты попадешь в беду.

И этого достаточно, чтобы заткнуть мне рот. Я провожу следующие несколько минут, придумывая и отбрасывая извинения, ища слова, которые убедят ее посмотреть мне в глаза без той настороженности, которая живет в ее взгляде сейчас. Пытаюсь игнорировать боль, которая хочет сковать мое горло и заставить меня полностью замолчать. И пока я занят всем этим, я следую ее шепчущим инструкциям, ведя нас через толпу, пытаясь скрыть, как ее дыхание на моей коже посылает искру тока прямо по моему позвоночнику.

Она ведет нас к колонне у входа в экспозицию, где мы можем ненадолго остановиться, чтобы не попадаться на глаза охране. Однако мы все еще видны с некоторых ракурсов, и она без колебаний откидывается назад. Она обвивает руки вокруг моей шеи, тянет мою голову вниз, чтобы ей было удобно шептать мне на ухо.

— Лару придет через минуту, — бормочет она, и я заставляю себя улыбнуться каждому, кто смотрит.

Следующие несколько минут определят нашу судьбу. Если нас поймают, пока мы пробираемся на выставку, когда она закрыта, наша жизнь может зависеть от нашей способности блефовать. Мне надо кое-что сказать, прежде чем мы сделаем это. Я должен попытаться.

— Прости, — бормочу я, изворачиваясь, чтобы шепнуть ей на ухо. — У меня есть оправдания, и я знаю, что ты не хочешь их слышать, поэтому я не буду пытаться. Я просто… мне очень жаль. Я никогда не хотел причинить тебе боль. Я никогда не собирался охотиться на тебя.

Она поворачивается ко мне лицом, и наши глаза встречаются. Как будто толпа вокруг нас просто тает, когда она держит меня в плену своего взгляда. Затем она шепчет, совершенно ясно, словно обливая меня холодной водой.

— Гидеон, мне все равно, что ты думаешь. Не хочу слышать, что ты хочешь сказать. Я здесь только из-за одного, и это Лару. Он заслуживает смерти.

Лед стекает по моему позвоночнику. В этот момент наши взгляды встречаются, и я вижу глубину этого в ее глазах.

— Смерть проста, — бормочу я. — Мы… — но я замолкаю. Потому что это прямо в ее глазах. Я вижу, как далеко она хочет зайти… я вижу, чего она хочет.

Я не знаю, как она это сделает, но я вижу, что она хочет сделать.

Я наклоняюсь ближе, лишенный дыхания, пытаясь подобрать слова. У меня есть минута, может, две.

— София, я… я не спал прошлой ночью.

Ее губы раздвигаются, когда она дышит, и я качаю головой, блокируя неприятный ответ, который, как я знаю, уже на подходе.

— Я не мог заснуть. Я разговаривал со своим братом. Ты когда-нибудь говорила со своим отцом?

Ее рот захлопывается, губы вытягиваются в тонкую линию, и она пытается оттолкнуться от колонны. В отчаянии я сжимаю ее руку, чтобы удержать.

— Пожалуйста, я умоляю тебя, просто выслушай меня одну минуту. Прошлой ночью я понял, что это преследование Лару сделало со мной. Это превратило меня в того, кто переступит через кого угодно, кто заплатит любую цену, чтобы погубить человека, которого я ненавижу. Человека, который забрал у меня моего единственного брата. И я делал это. Я пытался разрушить твою жизнь, потому что думал, что ты та, кто отдаленно связан с Лару. Пока я лежал без сна, разговаривая с парнем, который был моим героем, я понял, что давно его не слушал.

— Как мило, — тихо отвечает она, ее шепот скрипучий, будто слова продираются из нее. — Это не имеет ко мне никакого отношения.

— Разве ты не понимаешь? — Я практически спотыкаюсь о свои слова, мой собственный шепот свиреп. — Это все имеет отношение к тебе. Прошлой ночью я понял, что есть цена, которую я не заплачу, несмотря ни на что. Что есть цена, которую мой брат никогда бы не хотел, чтобы я заплатил.

Наши взгляды все еще неотрывны, и я вижу, как что-то шевелится в ее глазах. Я отчаянно продолжаю. Я должен заставить ее понять.

— Думаю, твой отец сказал бы тебе то же самое. Думаю, он сказал бы тебе, что есть цена, которую не стоит платить. Что это сделает с тобой, что ты потеряешь… ты не такая. Поверь мне, я был на краю этого обрыва, я смотрел прямо на него. Я не позволю тебе сделать это.

— Ты не я, Гидеон, — шипит София, выражение ее лица свирепо. — И ты меня не знаешь. Мы разные. Я потеряла отца, свой дом, всех, кто был мне дорог, и если я потеряю еще что-то, убрав Лару, пусть будет так. Все будет кончено, и ничего не имеет значения.

Ее глаза наполнились слезами, и я отчаянно хочу прикоснуться к ней. Не так, как сейчас, когда мои руки сдерживают ее, а правильно. Медленно, осторожно, чтобы она могла повернуть голову, если захочет, я провожу большим пальцем по ее скуле, вытирая слезы.

— Это важно, — шепчу я. — Ты не знаешь, сколько еще можешь потерять. О, Соф. Это важно.

Она не отворачивается, и тот факт, что она позволяет мне держать ее, заставляет все мое тело гудеть. Она на один градус оттаяла, всего на один, но когда ее глаза снова встречаются с моими, кажется, что это первые капли оттепели.

— Я не знаю, что еще делать, — шепчет она. — Это все, что у меня есть.

— Мы сделаем то, что планировали. Если мы найдем разлом, мы остановим Лару от захвата Совета. Мы можем это сделать, — опрометчиво обещаю я, зная, что не должен… зная, что не могу давать такое обещание. И потом, когда мы закончим, будет время заслужить твое прощение. Будет время оставить Валета позади.

Градус повышается. Еще пара капель, лед тает. Она чуть приподнимает подбородок, и мое сердце замирает, когда я узнаю приглашение. Медленно, благоговейно, я наклоняю голову, чтобы коснуться ее губ, а затем углубить поцелуй. Моя рука прижимается к холодному мрамору у нее за спиной, а ее рука скользит под пиджак, кончиками пальцев перебрасывая оборудование, которое я привязал к торсу, чтобы найти место, где они могут протиснуться сквозь тонкую ткань рубашки, к моей коже.

Во мне все гудит, я наэлектризован, и мне требуется несколько ударов сердца, чтобы понять, что некоторые из этих гудений являются внешними. Танцы приостановились для аплодисментов. Что-то происходит на сцене, но я все еще слишком рассеян, чтобы думать об этом. Я поднимаю голову, моргаю, и она на мгновение показывает мне свою ямочку, когда проводит пальцем, чтобы убедиться, что ее помада не размазалась.

— Он здесь, — шепчет она, хотя все еще смотрит на меня.

Я киваю, все еще неохотно отстраняясь. Все еще ища ее взгляд.

— Обещай мне, — бормочу я. — Мы сделаем это вместе.

— Вместе, — шепчет она, и мое сердце парит. Теперь, все, что ей нужно, это мягчайшие толчки, чтобы облегчить мне путь отступления, так чтобы я мог развернуться и проследить аплодисменты до сцены в передней части бального зала.