Раздробленный свет (ЛП)

Я удваиваю усилия, заставляя голос надтреснуть.

— Пожалуйста, — повторяю я. — Я останусь, я отвечу на любые вопросы, которые вы зададите. Просто проверьте его, и вы увидите, что ему нужен врач, иначе у него будет приступ. — Мне просто нужно, чтобы оба охранника повернулись к парню достаточно надолго, чтобы я выскользнула за дверь, неучтенной и без сопровождения.

Вес более близкого ко мне охранника смещается, заставляя меня задержать дыхание, но он не двигается, когда они снова обмениваются взглядами.

— Я вызову дежурного медика, — говорит он наконец. — Но он выглядит прекрасно.

Мысли скачут, сканируя охранника на все, что я могу использовать. Ему за сорок — наверное, слишком здравомыслящий, чтобы флиртовать со мной, особенно когда я уже использовала прикрытие невесты. Никаких признаков животных или детей на его одежде, ничего, что я могу использовать, чтобы установить какую-либо связь с ним, любое обращение к его человечности. Я собираюсь пойти на последнее средство… маленькая, истерично кричащая девочка, когда, без предупреждения, парень с планшетом покачивается и оседает со стоном на пол.

Оба охранника глазеют в изумлении, и на полсекунды я так же ошеломлена, как и они. Парень на земле дергается, конечности дрожат, похоже, что у него точно такой же припадок, о которым я предупреждала их. В какой-то момент я задаюсь вопросом, не наткнулась ли моя ложь на что-то вроде правды, но я не могу себе этого позволить. Я как раз собираюсь бежать к выходу, когда ближайший охранник сует руку между моими лопатками и подтолкнет меня вперед.

— Сделайте что-нибудь! — Его собственные глаза выглядят немного дикими.

Черт. Черт. ЧЕРТ. Тем не менее, если я окажусь в машине скорой помощи с этим парнем, это будет лучше, чем оказаться в комнате для допросов главного офиса «КЛ». Скорая считает идентификационный чип с наладонника, но имя, которое они получат будет Алексис. И они не будут искать генетические метки. Я опускаюсь на колени рядом с незнакомцем, тянусь к его дергающейся руке и переплетаю пальцы, будто я привыкла к нему прикасаться. Один охранник поспешно вызывает подкрепление, врачей и какую-то поддержку, говоря в нашивку на жилете.

Пальцы парня сжимают мои, заставляя мои глаза рвануть к его лицу — и внезапно все мои смоделированные слезы и паника переходят на новый уровень. У него фактически начинает идти пена изо рта, глаза закатываются. Он не может быть намного старше меня, и с ним что-то определенно, чертовски не в порядке.

Один из охранников пытается задать мне вопросы — ел ли он что-нибудь в последнее время, когда он в последний раз принимал свои лекарства, как называется его состояние, чтобы проинформировать скорую в пути. Но его голос уходит на задний план, когда другой звук раздается в центре комнаты, быстро разрастаясь в объеме и заставляя прерваться нервные разговоры в комнате. Металлическое кольцо, которое скрывали голопроекторы, внезапно оживает.

Ряд огней вдоль основания загорается, указывая, что теперь есть данные, которые нужно считать с дисплеев, а панели с подсветкой комнаты начинают мерцать, будто кольцо забирает слишком много энергии. Но ничто из этого заставило всю комнату замолчать.

Маленькие вспышки синего света начинают бежать по краю кольца, появляясь и исчезая, словно переплетаясь непосредственно через металл. Они двигаются быстрее по мере того, как звук оживающей машины усиливается и сглаживается, до тех пор пока весь край кольца не окружен синим сиянием.

Рука, держащая мою руку привлекает мое внимание, сердце колотится, когда я смотрю вниз.

Парень рядом со мной, поднимает одну бровь.

— Не хочешь сказать мне, когда свадьба, дорогая? — Его голос едва слышен, слова произносятся не шевеля губами.

Я моргаю.

— Что? — Я так обескуражена, что не могу восстановить равновесие.

Парень поглядывает на ближайшего к нам охранника, чье внимание полностью поглощено оборудованием в центре комнаты, а затем возвращается ко мне. Он вытирает остатки пены со рта, а затем поднимается на локтях.

— Думаю, нам стоит начать медовый месяц немного раньше. — На этот раз его шепот балансирует на крае, и он осмысленно кивает подбородком в сторону аварийного выхода.

Кем бы он ни был, что бы он здесь ни делал, прямо сейчас мы хотим одного и того же: выбраться отсюда. И для меня этого достаточно. Я всегда могу отвязаться от него позже.

Я протягиваю ему руку — охранник даже не смотрит в нашу сторону — и скольжу обратно к выходу. Мы добираемся до двери тогда же, когда вспышка синего света освещает белые стены перед нами. Пока парень в полосатой рубашке шарит у двери, я оглядываюсь.

Вспышки света по краю кольца теперь достигают центра, языки синих искр вырываются и исчезают, как молниеносные звездные вспышки. Время от времени они встречаются с потрясающей вспышкой света — до тех пор, пока, наконец, весь центр кольца не наполнен светом, потрескивающим, как занавес энергии.

Пока я смотрю, человек, стоящий возле кольца, падает, опускаясь на пол без звука. Я ожидаю, что люди, стоящие рядом с ним, отреагируют, ринутся к нему и скинут заклинание зачарованности, но они остаются неподвижными, расслабленными, как машины, которых обесточили. Все больше и больше людей с каждой секундой становятся неподвижными, как охранники, так и протестующие, в расширяющемся круге вокруг устройства в центре комнаты. Время от времени еще один человек падает на пол, но большинство из них стоят неподвижно, вертикально, отбрасывая длинные тени, которые мерцают и достигают нас, когда машина загорается.

Между вспышками света я могу разглядеть лица тех, кто стоит напротив меня… мне видны их глаза.

И в этот момент я будто оказываюсь на военной базе Эйвона, наблюдая, как мой папа меняется передо мной. Я вижу его глаза, умноженные в десятки раз на лицах вокруг меня, зрачки настолько широки, что глаза выглядят как лужи чернил, как беззвездное пространство ночи над болотами. Я вновь переживаю момент, когда мой отец вошел в военную казарму со взрывчаткой, привязанной к его телу. Я вспоминаю его, каким он был в последний раз, когда я видела его, тень самого себя, не более чем оболочка того, где когда-то жила его душа.

Сотни людей постепенно усеивают белые просторы голокомнаты… и у каждого из них в глазах стоит темная бездна.

Поначалу ничего не происходит. А затем появляются буквы, которые выглядят так:

ИСПЫТАНИЕ.

Затем еще несколько слов, за которыми следуют изображения, звуки и цвета. Постепенно тишина наполняется этим новым видом жизни, и мы начинаем понимать струны символов и звуков, которые пронизывают тишину. Твердые, яркие, холодные вещи приходят все чаще и чаще, оставляя рябь в тишине, собирая ткань существования на волнах, когда они проносятся по поверхности мира.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГИДЕОН

ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО МНЕ ИЗВЕСТНО, что сейчас нужно держаться подальше от неприятностей. Но вот он я: во рту стоит вкус числящего средства для компа, заперт в коридоре, втянутый в это фиаско парой ямочек на щеках. Мне давно уже пора действительно стать умнее.

Рядом со мной стройная девушка, по крайней мере, на голову ниже меня, в одном из тех платьев, которые сейчас носят все богатые девушки. Она не отстает, несмотря на каблуки. Чтобы еще добавить к ямочкам: у нее тускло-светлые волосы чуть ниже подбородка, взъерошенные в искусном беспорядке, и большие серые глаза.

М-да, кого-нибудь смышленее я вряд ли найду в ближайшее время.

— Душа моя, я действительно надеюсь, что есть вторая часть твоего плана, — еле выдыхаю я, когда мы вместе несемся по коридору.

— Что ты там натворил? — Ее глаза становятся еще больше, чем раньше, истинный страх, отраженный в них, заставляет ее голос дрожать и прогоняет мое веселье в одно мгновение. С ее стороны было лучше видно что происходило, и то, что она увидела, оставило эту девушку — девушку, которая едва глазом моргнула, когда прямо перед ней у меня пошла пена изо рта — полностью потрясенной.