Страница 14 из 17
В соседней зале, по размерам своим сильно уступающей главной приемной, но зато заметно выигрывающей в уютности, располагались дети и подростки благородных родов. Для них также были накрыты столы с обильной снедью и изумительными арабскими и византийскими сладостями. Слуги строго следили за тем, чтобы вино детям подавалось в меру, дабы никому из них не случилось плохо. Утолив голод, дети играли в догонялки, жмурки и прятки, смешно танцевали, подражая взрослым, а утомившись, слушали рыцарские баллады или жития благочестивых предков, которые им читали местные бенедиктинские монахи. Подростки старались вести себя обособленно от малышей. Расположившись в нишах зала они с важным видом потягивали вино, при этом делая вид, что это уже их десятый кубок, и заводили ранние глуповатые флирты с противоположным полом, в чем им помогали тогдашние игры на желание в «святого» и «исповедника».
Мароции в ту пору было уже девять лет, и внешностью она все более напоминала свою очаровательную матушку. Те же, немалой уже длины, густые черные волосы, тонкие и правильные черты лица, уже начинающая оформляться талия, не по-детски стройные ноги. От матери ее отличали, но в самую выгодную сторону, только до странности черные глубокие, действительно бездонные глаза. Бойкая, непосредственная, до смешного любопытная, любящая подслушивать разговоры старших и делать уже собственные выводы, она, обладая поистине неуемной энергией, была заводилой в детском кругу, изобретая все новые игры или подбивая ровесников на опасные приключения. Так, в самые первые дни своего пребывания в Лукке она, возглавив ватагу таких же сопливых сорванцов, поднялась на самый верх сторожевой башни, возвышавшейся над графским дворцом, и оттуда начала забрасывать орехами ожидавших королевской аудиенции приезжих монахов, за что впоследствии получила от родителей суровое внушение. Когда же ей игры наскучивали или детвору начинало постепенно клонить ко сну, она в компании с какой-нибудь подружкой тайком проникала во взрослую залу и, посмеиваясь, наблюдала за происходящим, которое подчас бывало явно не для детских глаз. Будь она постарше, она бы также непременно заметила бы на себе странные взгляды уже взрослых мужчин, которые изучающе разглядывали ее с видом опытных садоводов, с нетерпением ожидающих, когда же наконец раскроется этот восхитительный розовый бутон.
В один из таких вечеров, когда во взрослой зале голоса разгоряченных мужчин уже начали преобладать над усилиями музыкантов, а дети, отужинав, перешли к играм, Мароция, танцуя в паре с каким-то сверстником, вдруг почувствовала, что ее, пардон, ущипнули за задницу. Резко обернувшись, она увидела перед собой двух мальчишек. Одного из них, впрочем, мальчишкой уже было не назвать – это был подросток лет пятнадцати, длинный, худой, с длинными темными волосами и с несколько вытянутым лицом, на котором замерла презрительная маска рано созревшего нахала, бросающего вызов. Рядом с ним стоял мальчик лет десяти, лицо его было кругло, румяно и обрамлялось мягкими белыми волосами. Он с каким-то восторженно застывшим взглядом смотрел на Мароцию.
– Дураки! Вы что себе позволяете? Кто вы такие?
– Ого, простолюдинка, а как заводится! Ты дочка чьих-то слуг? – насмешливо сказал долговязый подросток.
– Дубина! Дочка чьих-то слуг не может сидеть за одним столом с детьми благородных родителей! Кто вы?
Долговязый сделал шаг назад и выпятил нижнюю губу.
– О, мы такие и есть! Трепещи и падай ниц, плебейка, ибо с тобой разговаривает Гуго, сиятельный граф Арля и Вьенны, сын здешней хозяйки Берты Тосканской, внук короля Лотаря Второго и предок Карла Великого. А со мной, – он указал на белокурого мальчишку, – мой сводный брат Гвидо, сын Адальберта и Берты Тосканской, будущий хозяин этого замка и этих земель!
Понизив голос, он, ухмыляясь, спросил:
– Ну а теперь поведай кто ты, маленькая чернявка?
– Я Мароция, дочь Теофилакта, сенатора и консула Рима! Ну что, как вам такое?
– Ааа, – протянул Гуго, – понятно. Твой папаша обязан всеми должностями и титулами нашему покровителю, королю Людовику, моему кузену. И, кстати, – доверительно наклонившись к Мароции, Гуго, еще более понизив голос для вескости, произнес, – не имеющему по сию пору наследников! Ты понимаешь, что это может значить, римская горожанка?
– Я не горожанка. Мой отец граф Тусколо!
– Говорят, – со смехом он повернулся к Гвидо, который по-прежнему пожирал Мароцию влюбленным взглядом, – этот титул для него выхлопотала его жена Теодора, которая делила постель с доброй половиной здесь присутствующих.
Краска бросилась в лицо Мароции.
– Ты лжешь, мерзавец!
– А что ты так всполошилась, плебейка? Успокойся, с годами ты поймешь, что для людей твоего уровня участь конкубины – это единственная возможность выдвинуться в свет и приблизиться к нам, потомкам благородных семей. Будь ласковой, и, быть может, я или Гвидо приблизим тебя к себе. Тебе, конечно, будет непросто, ибо не одна ты будешь стремиться к этому. Нам будет из кого выбирать, поэтому тебе нужно будет постараться услужить нам. Умеешь?
И с этими словами Гуго бесцеремонно провел рукой по ее груди. Мароция ударила его..
– Эге, братец! Да у нее еще там ничего нет. Придется тебе, милая, потерпеть несколько лет, прежде чем ты должным образом дозреешь и привлечешь к себе наше внимание!
Вглядевшись в лицо Гвидо, все также умильно рассматривавшего Мароцию, Гуго расхохотался:
– Да ты что, братец? Если тебе понравилась эта краля, не надо скромничать и теряться! Поверь, любая из таких почтет за счастье принести усладу принцу королевской крови. О, да ты, я вижу, до сего дня еще не знал женщин!
Гвидо отрицательно мотнул головой.
– Ха! А я вот уже как года три регулярно утешаюсь ими. Ты видел, какие у меня служанки? Лично отбирал и со всеми уже лично отведывал сладкого! Вот дела! Так говорят, что папаша твой еще тот искуситель, неужели он тебя еще не приобщил?
Гвидо, поджав губы от легкой обиды на развязного брата, еще раз мотнул головой. Гуго хохотал все громче и, наконец, толкнул Гвидо к Мароции:
– Начни с нее!
Мароция отпихнула Гвидо в сторону и убежала. Гуго хохотал без умолку, пока она не скрылась из виду.
Спустя время, когда это неприятное общение Мароцией уже почти забылось, дети начали играть в прятки. Дворец Адальберта всячески располагал к этой игре, и Мароции особенно нравилось прятаться под винтовой лестницей, ведущей на самый верх сторожевой башни. Вот и сейчас она отдала предпочтение этому месту и, присев на корточки, затаилась.
Спустя несколько минут раздались чьи-то шаги. Мароция вжалась в стену, надеясь, что темнота скроет ее от глаз ведущего. Перед ее глазами была полоса света, шедшего из соседнего помещения, в котором хранилось оружие. В полосе света показались чьи-то фигуры, и спустя мгновение перед Мароцией вновь стояли Гуго и Гвидо.
– Кажется, мы нашли тебя, плебейка! А знаешь, какое правило в этой игре? Мы играли на исполнение желаний, и ты проиграла!
– Что вам надо? Что вы пристали? Пошли прочь!
– Будущая конкубина не должна вести себя так грубо. Ну же, Гвидо, теперь-то она от тебя никуда не денется!
Гвидо засопел и, наконец, выдал:
– Пойдем, Гуго. Она тебя боится.
– Вот еще, – с вызовом крикнула Мароция.
– Видишь, Гвидо, а что я тебе говорил? Она же понимает, какая роль уготована ей. Не удивлюсь, если мать уже потихоньку обучает ее всем премудростям своего нехитрого ремесла. Всего-то надо – краткое удовольствие богатым сеньорам, и, глядишь, она уже уважаемая горожанка Рима и сам папа принимает ее. Ну, Гвидо, раз ты такой стеснительный, я покажу тебе, что надо делать с такими, как она.
Он шагнул к Мароции и, прижав ее к стене, начал грубо и неумело ощупывать ее, норовя залезть под платье. Мароция, шипя, как кошка, отбрыкивалась от него и норовила расцарапать тому лицо. Гуго распалялся все больше, и положение девочки скоро бы совсем осложнилось, если бы Гвидо в какой-то момент не одернул брата: