Страница 3 из 13
— О, прошу вас, дорогой кузен, расскажите! — взмолилась Габриэль.
— О чем лопочите? — спросил Сальве.
— Хотите пример? — спросил американец, вытирая губы салфеткой. — Хорошо. Суеверия уходят корнями в древность, дорогие родственники. К примеру, те, что связаны с повешенными. Вы, наверное, знаете эти легенды? «Свечи мертвеца», корень мандрагоры, растущий из семени повешенных мужчин, «веревки дьявола»?
Аароны закивали. Сальве фыркнул и сказал:
— Однажды мой кок протащил на корабль такую веревку. Утащил с эшафота, больной сукин сын.
— Хотел покрошить вам в суп? — невинно спросила Габриэль. Альфред и Лютер засмеялись.
— Пес его знает, чего он хотел, — фыркнул капитан.
— Так вот, — продолжил американец. — Все части тела повешенного и даже его вещи считаются сурово магическими. Оттого было крайне забавно наблюдать за поведением толпы зевак, всегда в обилии сбегающихся поглазеть на то, как мы вешаем очередного нигера.
— А за что вы их вешали? — спросила Габриэль.
— Всегда разные проступки. Побег чаще всего. Иногда за то, что нигер не снял шляпу, проходя мимо белого человека.
— И все? — удивленно спросил Лютер. — Не слишком то и суровое преступление.
— Нигер всегда должен знать свое место, парень, — холодно ответил американец. — Их все время нужно держать в узде, иначе начинают наглеть. Но не об этом речь. А речь о том, дорогие родственники, что, едва табуретка вылетает из-под грязных ног нигера и тот начинает хрипеть и задыхаться, толпа бросается на него с ножами и ножницами и начинает кромсать на куски. Иногда эти сукины дети обрезают веревку и приходится порезанного нигера перевешивать. Без ступней, носов, ушей, пальцев, иногда и член отрезают. Нигер вопит, бьётся, а ты пытаешься натянуть петлю ему на голову и кое-как вздернуть… Грязное дело. Поэтому умные палачи привязывают к ногам висельников мешки с песком.
— Зачем? — спросила Габриэль, глядя круглыми, как блюдца, глазами на американца. Рассказ явно не оставил ее равнодушной.
— Чтобы шея сразу сломалась и не пришлось перевешивать, — американец хмыкнул, отпил немного вина и продолжил: — правда, часто вес мешка слишком велик и головы просто отрываются. А иногда и отлетают ко всем чертям. Мия, ты почему не ешь?
— Я… Я не голодна, дядя, — болезненно ответила девушка.
— О, бедняжке испортили аппетит! — воскликнула Габриэль. — Право, не лучшая тема для разговоров за обедом. Прости, милая, что я задала эти несчастные вопросы.
— Ничего страшного.
— И вы не могли остановить толпу? — спросил Альфред. — Не знаю, выстрелом в воздух? Обычно это отрезвляет горючие головы.
— А мы не стреляли, — зловеще улыбнулся американец. — Не стреляли, потому что в первых рядах толпы всегда были слуги богатых американцев. Джентльмены Нового Света, видите ли, предпочитают не марать руки.
— Мое мнение? Это варварство, — ухмыльнулся Альфред. — Без власти Ее Величества бывшие колонии совсем лишились морального облика.
— Давайте не обсуждать политику за столом! — резко вмешалась Габриэль. — У нас тут острые приборы возле тарелочек. А то, чего доброго, положат в родовой склеп не только старика, но и кого-нибудь из нас.
— Как скажешь, сестренка, — поднял руки Альфред. — Как скажешь.
— Так, — сказал американец, отодвигая пустую тарелку. — Читка завещания состоится через два с половиной часа. Мы все занятые люди: давайте быстрее покончим с этим делом и вернемся к ежедневным хлопотам.
Спустя два часа после обеда Аароны потихоньку собирались в широком зале, за черным дубовым столом, в ожидании оглашения завещания. Альфред и Габриэль пришли первыми и расслабленно обсуждали погоду на ближайшие дни. Лютер, молодой лорд и композитор, не спешил на собрание и, долго не решаясь, все-таки заставил себя посмотреть на мертвого деда. Роскошный черный гроб с подбивкой из алого шелка стоял в небольшом зале с занавешенными окнами, некогда служившем еще одной гостевой. Стояла духота, капли дождя барабанили по стеклу, пахло увядающими цветами и бальзамирующей жидкостью.
Мия не захотела смотреть на мертвого, потому Лютер пошел один, готовя свою душу и разум к печальному зрелищу. Редкий человек может увидеть мертвеца и остаться равнодушным. Как бы мы себя ни успокаивали, взгляд в лицо смерти всегда рождает в душе липкий страх, бередит потаенную горечь и сожаления. Лютер подошел к гробу и опустил хмурый взгляд на покойника. По спине пробежали мурашки.
Роскошный черный фрак и белое жабо казались идеально выстиранными, сморщенные посеревшие руки сложены на груди, длинные седые волосы, завязанные в конский хвост, аккуратно уложены. Но вот лица не было. Вместо иссеченного морщинами-каньонами лица старика, вместо впалых щек и иссохших губ на Лютера смотрела белая фарфоровая маска. Нарисованные брови и губы внушали необъяснимое чувство отвращения.
Ведомый необъяснимым порывом Лютер коснулся сморщенной руки покойника, пытаясь нащупать пульс. Но его не было. Рука казалась сухой, шершавой и холодной. Пальцы грубые короткие. Лютер хмыкнул, поджав губы.
— Жуткое зрелище, да?
Лютер едва не подпрыгнул и, резко обернувшись, испуганно уставился на мистера Харпера.
— Господи, нельзя так подкрадываться, — судорожно вздохнул Лютер, пожимая руку аристократу.
— Мы не представились за обедом. Харпер Аарон, — улыбаясь, представился тот. — Управитель американских мануфактур нашей семьи. Вы, я так полагаю, юный композитор? Старик обожал музыку, — ухмыльнулся американец, подходя к гробу. — Вы бы с ним поладили.
— Наверное, — пожал плечами молодой лорд. — Так это вы опекун Мии?
— Да, бедная девочка лишилась родителей полгода назад. Пришлось взять ее на попечение, — Харпер вдруг ожесточился и бросил на покойника холодный, осуждающий взгляд. — Старый хрыч не дал ни цента на похороны собственного сына и его жены, будто для него их и вовсе не существовало.
— Почему на нем маска?
— Грустная история. Главная причина его затворничества и всех этих… Возмутительных сплетен.
— Расскажете? Пока есть время?
Харпер пожал плечами и, опустив взгляд на фарфоровую маску, заговорил:
— Старик Йоханес был знаменитым путешественником. Провел почти всю жизнь в Индии, Африке, свел много полезных знакомств с колониальным правительством и сенаторами Соединенных Штатов. Говорят, однажды на его корабль напали турки и в пылу схватки рубанули саблей по лицу. Рана загнила и обезобразила его, но Йоханес выжил. Говорят, я не уверен, но говорят: эту маску ему сделал в Индии один йог с помощью Сатаны. Бред, но маска и впрямь выглядит жутко, да?
— Не то слово, — кивнул Лютер.
— Да, не то слово. А теперь дело турков завершило время. Еще одно напоминание о том, что все мы смертны, — грустно добавил американец. — Знаешь, я терпеть не мог старика. Да и он меня недолюбливал. Ему не нравились мои взгляды на управление предприятиями.
— И в чем были претензии?
— В том, что он не капиталист, — фыркнул американец. — Старый болван, да упокой Господь его душу, не понимал, как нужно вести себя с чернью, особенно когда та устраивает стачки. Его предок, Хуарес Аарон, был куда более предприимчив и рассудителен, если верить обрывкам историй.
— Его предок?
— Да, тот, кто выстроил этот замок. Неужели вы о нем ничего не знаете?
— Ну, — смутился Лютер. — Я слышал только, что он был испанским конкистадором. Но почему-то вернулся из Южной Америки и осел здесь, пустив все состояние на постройку замка.
— Все верно, — улыбнулся Харпер. — Лорд Хуарес Аарон был очень предприимчивым испанцем. Именно он был первым, кто начал завозить в Европу нигеров. Он перевозил рабов в Чехию, Польшу, Австрию, даже в Германию. Рабство здесь не одобрялось, но предприимчивые магнаты все равно покупали нигеров, чтобы их кости ложились в фундамент особняков и соборов. Иногда жандармы выходили на его след, и лорд Хуарес замаривал голодом всю партию рабов, чтобы скрыть следы. Он никогда не позволял морали стоять над законами бизнеса. Он занимался делами, а не мистической чушью и поисками «философских камней», — Харпер с осуждением во взгляде покосился на покойника. — На потомках гениев природа отдыхает, Лютер.