Хронограф

Обнаружат ли вообще?..

…Тем вечером, четвертого числа, когда фото Романа впервые появилось в новостях, меня как током шарахнуло. Его исчезновение и картинка из далекого детства сложились в паззл. Того парня с пустыми глазами, что лежал в отцовском кабинете, ведь тоже кто-то искал. Родители или друзья? Любящая девушка?

История, рассказанная отцом давным-давно и оттого почти позабытая, обрела новые – зловещие – черты. Я должна была докопаться до правды, иначе рисковала свихнуться от незнания.

– Поговори со мной, – в тот же день попросила Еву, которая только вернулась с поминок и сейчас сидела в отцовском кресле, утирая глаза – красные от недосыпа – платком. В гостиной отчетливо пахло лекарствами.

– О чем, Миш? – Она хрустнула костяшками пальцев.

И я рассказала ей обо всем, что увидела много лет назад в отцовском кабинете. За годы воспоминания стали казаться дурным сном. Многие фразы забылись. К тому же я была совсем маленькой и могла что-то неправильно истолковать. Ошибиться. Додумать то, чего не видела на самом деле.

– Я очень испугалась отцовских слов, но то, что он сказал… это ведь бред? Он твердил мне про магию… про то, как очищал город от зла. Даже звучит глупо, – потрясла головой, отгоняя дурацкие мысли. – Наверное, всё это мне просто приснилось?

Мысли, обличенные в слова, прозвучали так нелепо, что пришлось стыдливо опустить взгляд, только бы не видеть ухмылки на лице сестры. Она глянула пристально, но не посмеялась над моей больной фантазией, не назвала чокнутой выдумщицей. Нет. Выждав короткую паузу, Ева ответила:

– К сожалению, всё так. У нашего папы, у меня и даже у тебя есть страшная тайна. Ты не знаешь одного.

От её слов, брошенных с равнодушием, всю меня сковало льдистой коркой.

– Чего же?

– Мы неспроста похищали этих бедолаг.

– В смысле… их было много?

– Ну, как сказать. Немного. Шестеро.

Этого просто не могло быть! Не веря своим ушам, я переспросила низким от волнения голосом:

– Ты шутишь?

– Ни капельки.

На лице сестры сияла самодовольная улыбка. Но чему она так обрадовалась?!

Нечто гнилостное в тот момент поселилось в воздухе: мучения, чьи-то крики, костлявая смерть. Как же я была слепа! Не замечала, что происходило перед носом, обходила кабинет стороной, доверяя отцовским байкам. Считала его героем.

Мои самые родные люди – единственные родные люди! – оказались жуткими чудовищами. Мне захотелось сбежать из дома, пропахшего страданиями. Без документов и вещей. Налегке, только бы поскорее.

Нужно уходить.

Срочно уносить ноги подальше от всей этой чертовщины.

Я попыталась встать, но получила ощутимый тычок под ребра и рухнула обратно на диван. Сестра навалилась сверху, придавив меня к подушкам всем своим весом.

– Да подожди ты, Мишка-торопыжка! – Ева звонко расхохоталась. – Выслушай, а уже потом решай, как быть. Папа не соврал тебе ни в чем. Да-да, у каждого города есть защитник. Дело в том, что города сгнивают изнутри. Чем они крупнее, тем сильнее подвержены этому гниению. Зло повсюду, хотя обычным людям его не разглядеть. Но наш папа не был обычным. Много лет он боролся с тьмой, что окутывает людские сердца. Ты думаешь, мне нравилось помогать ему? Миш, я хотела быть обычным подростком. Хотела любить, встречаться с парнями. – Сестра так тяжело вздохнула, что я начала ей верить. – Впервые я помогла отцу в двенадцать лет. Тогда он пообещал, что охота никак не повлияет на мою нормальную жизнь, но теперь я понимаю, что папа слукавил. Восемь лет, каждые два года, я становилась его верной помощницей. А два года назад мы узнали, что Питер гниет сильнее, чем Краснодар. У меня только-только начались настоящие отношения. Я была влюблена. Мы планировали пожениться после окончания института. Но я слова не вякнула против отцовской воли. А теперь, когда папы не стало, его бремя пало на меня.

Бремя, гниение, тьма – слова высокопарные и тяжелые. Отец объяснялся гораздо проще, чтобы семилетняя я смогла всё понять. Тогда мне это показалось чем-то невероятным. Настолько крутым, что даже парень, утыканный как еж проводами, показался незначительной мелочью. Мой папа супергерой! – так я думала.

Но герой ли?..

Куда исчез тот бедолага? Что произошло с Романом Синяковым?

– От кого нужно защищать города? – Мои пальцы сдавили ноющие виски. – От беззащитных подростков?

Сестра ответила без раздумий:

– От сердечной скверны. – Я вытянула шею вперед, чтобы не упустить ни слова, а она добила: – Это первородное зло, готовое уничтожить всё сущее. Оно зарождается только в мальчиках, и, когда те созревают, пожирает их дотла. Так называемые беззащитные подростки сходят с ума, а вместе с ними загнивает весь город: людей охватывает безумие, они жаждут крови и готовы разорвать друг друга в клочья. Достаточно одного оскверненного, чтобы городишка типа Краснодара сгинул в кровавых сумерках. Помнишь, как какой-то псих схватился за дробовик и перестрелял полную площадь людей? – Ева плотоядно оскалилась. – Это только начало гниения. Представляешь, насколько опасны эти парни, которых ты считаешь мучениками? Нет, их нужно очищать. Скверну можно извлечь в определенном возрасте. Если точнее, в семнадцать лет. Позже она укоренится в организме и разъест сердце изнутри. Раньше – её не подцепить.

Сестра, увидев, что я окончательно запуталась в объяснениях, продолжила ровным, учительским тоном:

– Наш отец спасал этих мальчишек, как же тебе не понять? Он помогал им и возвращал домой после ритуала очищения. Краснодар чист благодаря ему, но Питер гораздо грязнее. На нас с тобой возложена особая миссия. Мы не можем отказаться от неё, не можем воспротивиться. Поверь, я пыталась. – Она нахмурилась, но тотчас с лица стекли любые эмоции, кроме безразличия. – Мы с тобой продолжим его дело. Мы – охотницы, моя Мишутка.

Бред. Ерунда. Нелепица. Жуткой-пожирающей-людей-тьмы не существует, как и магии. Наш отец был гениальным программистом, но никак не борцом со злом.

Но провода… равнодушное ко всему выражение лица… холод кафельного пола…

А ещё сны. Дурные. Пугающие. Невероятно реалистичные. Сны, что преследовали меня после посещения кабинета. В них время перекручивалось в узел, и чьи-то гулкие голоса напевали: «Алеф, бет, гимел, далет. Хе, вав, зайн».

– А этот Роман, что вы сделали с ним? Убили?..

Сестра покачала головой. Размеренно, точно нехотя.

– Во-первых, мы не убиваем оскверненных, а возвращаем их туда, откуда взяли. Кем ты нас считаешь, сестрица? Монстрами? А во-вторых, когда бы я успела его поймать? Отца не стало четыре дня назад… – Её голос сорвался на обрывке фразы, и запах лекарств ещё ощутимее врезался мне в нос. – Если кто-то и укокошил того паренька, то не мы.

– Ясно, – сказала, чтобы что-то сказать.

Сестра резво вскочила с дивана и подала мне руку, приглашая за собой.

– Что ты решила, Миш?..

…Я допиваю приторный чай – от волнения переборщила с сахаром, – ставлю посуду в раковину и выключаю телевизор. Через пять минут подъедет школьный автобус, на который нельзя опаздывать, иначе получу прилюдный выговор от классной руководительницы. Хочется потоптаться под дверью в отцовский – теперь уже сестринский – кабинет, но я заставляю себя туго зашнуровать кеды и выйти во двор.

Холодает. Сентябрь безраздельно властвует, окрашивая город в минорные тона. Березы опустили ветви в предчувствии близкой осени, настоящей, а не календарной. Наш двор, и без того бесцветный, окончательно посерел. Накрапывает мелкий дождь, самый противный из всех дождей. Колотит по козырьку крыши чисто по-питерски со всех сторон сразу.

Я залезаю в автобус, набитый школьниками, и рассматриваю дом, окна которого темны и пусты, словно глазницы мертвеца.

Дурное предчувствие скребёт по затылку, цепляется за шкирку, но я отгоняю его, глубоко вдохнув и резко выдохнув.

– Привет. – На соседнее сидение плюхается Макс, как всегда помятый и взъерошенный. – Утро недоброе, да?