Страница 13 из 14
* * *
– У тебя что, нервы не в порядке? Ты так легко теряешь контроль над собой? – Ферт выпустил кудрявую струю табачного сизого дыма, жадно затянулся вновь и посмотрел на закрытую дверь каюты.
– Сережа… послушай. – Мария кусала губы.
– Что «Сережа», что «послушай»? Я уже тридцать два года Сережа и четверть из них слушаю тебя, как дурак. Чего ты опять боишься? Ты же следачка у меня, Marie. Ай да нюх… – Алдонин затушил папиросу и плеснул себе в кружку из плетеной бутылки смородинового кваса. – Считай, на пустом месте сыскала этого трюфеля. По силуэтке, по тени, так сказать. Что же, молодца, когда молодца! Главное, он при деньгах… сам видел. Ну, ну, не пожимай плечами и не прячь нос в карман. Терпеть не могу неблагодарности! Что ты все таешь, как халва на печи? Эй, разверни ко мне свой портрет. Что с тобой? В лице ни кровинки, глаза на измене… Тебя тошнит, а может, ты беременна?
– Брось свои гадкие шутки! С тобой не очень-то повеселишься. За последние две недели, как ты объявился, я на двадцать лет постарела.
– Жаль, что так подурнела. – Ферт оживленнее и наглее смерил ее оценивающим взглядом. – Я-то думал прошвырнуться по Нижнему с хорошенькой соской, чтобы фраера подмигивали и завидовали мне. Ты совсем раскисла. Эй, кареглазая, выше нос. Вот увидишь, ощиплем мы твоего торгаша в лучшем виде. Все идет как по маслу.
– Для тебя возможно. – Неволина залпом допила свою кружку. Самообладание оставляло ее. – Но знай, все твои планы о диком богатстве зависти у меня не вызывают.
– А ты хотела бы стать светом мира и солью жизни, как полоумная монашка? – едко хохотнул Ферт и, придвинувшись ближе к своей компаньонке, серьезно спросил: – Ты что ж, Мария Ивановна, совсем не веришь в фартовый исход?
– Совсем… Тяжело лгать, Сереженька, чтобы только поднять тебе настроение… Веришь, все существо бунтует мое. Погорим мы на этой затее.
– Ты греби, да не загребай! Раскаркалась тут… – Он сунул руки в карманы брюк, нервно прошелся по каюте со зло рассмешившей его мыслью: «И общая кухня иногда разобщает». – Ладно, милая, в горящем доме занавесок не меняют. Мы здесь, на пароходе пыхтим, черт возьми, и, стало быть, должны исходить из данности. Давай еще раз подобьем бабки. Твои минусы?
– Да пойми ты, он даже в нужник без охраны не ходит! Ты видел его быков?
– Что дальше? – Ферт, в черных брюках и белой рубахе, улегся на кровать.
– При нем Барыкин… Это чудо, что он еще не увидел меня. Прознает – шуму не оберешься. Поднимет кипеж: как и почему я здесь? Знает ли о сем Корнеев? Легавым след бросит, уж я знаю эту шкуру. Иваныч редкая сволочь, за ведро дерьма мать родную продаст.
– Так, что еще? – Он ловким кошачьим движением руки поймал жужжавшую муху и принялся не спеша обдирать ей крылышки.
– Этого мало? – Марьюшку трясло. Она продолжала сжимать в пальцах розовую пудреницу. Ее бросало то в жар, то в холод от возможного сценария действий.
– Ну, и что из всего этого следует? – Алдонин выбросил обезглавленную муху и с любовью посмотрел на свои ухоженные ногти. – Ты же кидаешь меня, Мария Ивановна? Мне встать и уйти?
– Уходи, мне нечем тебя удержать.
– Ах, цыганская почта… ты такая же верная, как любовь. Будь по-твоему, кудрявая, я пошел.
Ферт легко поднялся с принайтовленной к полу болтами кровати и стал надевать лакированные штиблеты.
– Сережа-а! Умоляю! – Неволина трясущимися руками сунула пудреницу в сумочку, щелкнула металлической застежкой. Ей казалось, что пол, покрытый ковром, ходит под ними ходуном. – Сереженька! Ты не сделаешь этого! Я не переживу!
– Тише, дура! Не стервеней! – Алдонин холодно улыбнулся. – Это порожний жест.
– Может, и так, но это не просто жест. – Мария сверлила взглядом любимого. – Если я откажусь, Серж… мне некуда больше идти. Пусть будет как будет. Я с тобой.
– Браво, Мария Ивановна, браво! – Ферт, застегнув последнюю верхнюю пуговицу жилета, захлопал в ладоши.
Марьюшка смотрела на его руки, ловкие длинные пальцы, – в них были изящество и сила. Эти руки одновременно влекли ее и отталкивали. Она вдруг поймала себя на мысли, что влечение и отвращение идут бок о бок и грань между ними условна. Открытие неприятно поразило ее, и она невольно опустила глаза.
Голос Ферта вывел ее из оцепенения:
– Опять упадок сил? Муки совести?
– Хватит паясничать! И перестань хлопать в ладоши. Мозоли на руках бывают не только у работающих, но и у аплодирующих им. Лучше скажи свои доводы и плюсы.
– Вот это дело, изволь.
Алдонин, не скрывая удовольствия, качнулся с пятки на носок, прошел к столу, оседлал стул и щелкнул пальцами, как факир.
– Не ошибается только тот, дорогая, кто ничего не делает. Но и ничего не делать, заметь, ошибка. Знаешь, почему фараоны никогда не увозили меня в казенный дом? Конечно, кроме той запары, когда я засыпался из-за твоей жадности к камешкам… Ладно, ладно… кто старое помянет, тому глаз вон. Так вот, потому что я никогда не заглатывал то, что могут вырвать у меня из глотки вместе с кишками.
– Но теперь ты решил заглотить…
– Заткнись, дай закончить. – Ферт хрустнул пальцами и продолжил: – Да, нынешний переплет не из лучших, но игра стоит свеч. Ты знаешь, я рисковал шеей не раз и не два. Ищейки многих городов гнались за мной по пятам, пули застревали в моих волосах, ну так что с того? Я хитер и, как видишь, жив. Не им ловить Ферта. У меня опыт. Угу… До сего дня я фартовал на «мельницах» и «кузницах»… Но когда стрижешь без размаха, много не свяжешь.
– Хочешь сказать… – Неволина прищурила красивые глаза.
– Хотел бы – сказал! Я же предупреждал, не ссы поперек, ляжки сырые будут! – Алдонин зло отбросил с бледного лба длинную прядь и хищно улыбнулся. – Трусишь?
– А ты? – Она провела языком по пересохшим губам.
– Нет, просто никогда не лезу в герои, пока не позовут. Но сегодня нас с тобой, похоже, позвали.
Ферт поманил ее пальцем поближе к себе, воровато оглянувшись на дверь.
– Подвинься сюда, сподручней калякать. Знаешь, милка… я на каторге многое повидал. При мне людей кончали, но такая уж судьба жиганская – рисковая и азартная, как игра со смертью.
– Что ты все нервы мне треплешь? – Взгляд певички сделался каменным. – Тебе мало согласия? Хочешь душу мою взять, как дьявол?
– На кой она мне? – Он криво усмехнулся. – Я что, ее на кон поставлю? Нет, Мария Ивановна, опять мимо. Темная ты у меня, как дупло. Просто хочу убедить тебя войти в дело и помогать мне не за страх, а за совесть. Ведь и башмаки ходят парами, чуешь?
Ферт внезапно схватил ее за руку, притянул к своему стулу.
– Ты уж будь со мной, моя девочка… мне без тебя – вилы.
Мария промакнула ажурным рукавом платья глаза и, выдержав паузу, согласно кивнула. Ее вдруг охватило безотчетное сознание вины, словно она была ему чем-то кровным обязана и сейчас выслушивала вполне заслуженные упреки. Неволина, к своему удивлению, даже покраснела, и хотя в каюте в этот час было сумеречно и он не мог сего видеть, ей стало неловко, отчего чувство вины усилилось.
Она взяла его руку, прижала к своей груди:
– Глупый, бедненький мой, ты так и не понял женщин.
– Ну, куда уж мне… – съязвил он, высвободил ладонь, бросил в рот новую папиросу и чиркнул спичкой. – Я с великим трудом разобрался с лошадьми, а ты говоришь…
– Ты неисправим, Серж… – Неволина грустно усмехнулась. – Как всегда, верен себе. Опять изменил мне. Не можешь уступить даме даже в малом… Только гляди, не протри колени до дыр, когда ко мне на поклон поползешь. Впрочем, забудем… это никчемная лирика. Так каков твой план? Что я должна буду делать?
Алдонин поднялся со стула, скрестил на груди руки, посмотрел на напарницу сверху вниз.
– Охрану отвлечешь ты…
– Но…
– Не спорь, я сказал! Зов женщины сильнее приказа командира. Знаю я этих козлов со свистками… Они мало чем отличаются от армейских сапог. «Напра», «нале», «кругом арш» и равнение на бабу. Эти погонники смотрят на кирпич, а думают о п… Уверен, ты справишься. Теперь Барыкин. Этот уксус, как только вступил на трап, с бутылкой не расстается. Крепко сидит на стакане дядя, да я ему еще забубенного собутыльника подогнал. Он теперь до Нижнего света белого не увидит. Короче, он не в счет.