Страница 13 из 16
В своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Морские записки», изданном в Нью-Йорке в 1947 году, будучи уже в преклонном возрасте, А.В. Плотто писал:
«М.Н. Беклемишев, образованнейший и талантливый морской офицер, окончивший Морскую академию по Кораблестроительному отделу, получивший образование в штурманском отделе Морск. Инж. училища, был необыкновенно симпатичным и отзывчивым человеком, бескорыстно помогавший всем, кому только мог.
Мы были с ним хорошо знакомы, ибо он был преподавателем в Минном классе по предмету специальных минных судов. Одновременно с этим он был преподавателем в Инж. Академ. Военного Ведомства и в Лесном Политехн. Институте по кораблестроительному отделу.
Я нарочно более подробно останавливаюсь на его биографии, так как считаю, что благодаря его энергии наше подводное плавание пустило хорошие корни».
Летом 1904 года лейтенант Плотто был отозван из «плавания по учебному минному отряду» для практического изучения подводного дела.
Он прибыл в Петербург в день, когда случилось несчастье с «Дельфином», через полтора часа после трагедии.
Лодка была еще не поднята, а полузадушенные и обожженные люди находились в приемном покое заводской больницы.
На берегу он встретил Беклемишева, который отдавал приказания по подъему лодки.
– Ну что, Александр Владимирович, будете отказываться от подводного плавания? – между делом обратился он к Плотто.
– За кого вы меня принимаете? – возмутился в свою очередь лейтенант.
– Извините, – закрыл лицо обеими руками Беклемишев, – нервы.
Плотто понимал, как тяжело было Беклемишеву, который с посеревшим от переживаний лицом находил в себе силы давать указания по подъему лодки.
Отношения Плотто и Бубновым в период подготовки лодок к отправке были очень обостренными. Он отклонил предложение Александра Владимировича по оклейке палубы линолеумом, другие предложения по улучшению конструкции лодки.
Особый упрек Бубнову был высказан за то, что тот за все время подготовки к плаванию на подводных лодках не удосужился прочесть им хотя бы несколько лекций по теории подводного плавания. Да и на самих лодках он не был ни разу. Бубнов был теоретиком, в отличие от Беклемишева, который совмещал в себе многие качества настоящего подводника. Через его руки прошли первые командиры и члены экипажей зарождающегося подплава России.
Между тем, японская разведка не дремала. Ей стало известно, что принято решение об отправке лодок на Дальний Восток. На строящихся лодках все чаще происходили аварии, в механизмы какие-то неизвестные подсыпали песок и металлические опилки.
Полиции так и не удалось найти злоумышленников.
К концу лета Беклемишева назначили командиром лодки «Макрель», которая оставалась на Балтике.
Кроме того, он занимался подготовкой перевозки лодок по железной дороге во Владивосток. Для перевозки «Касаток» пришлось разработать специальный 16-осный железнодорожный транспорт. С этой задачей прекрасно справился И.Г. Бубнов.
Перед отправкой эшелонов поступило приказание командирам лодок с экипажами прибыть в Царское Село.
В назначенное время команды во главе с офицерами были выстроены около лодок. Вскоре прибыли управляющий морским министерством вице-адмирал Авелан, начальник Главного морского штаба вице-адмирал Нидермиллер, начальник Научно-технического отдела Главного морского штаба контр-адмирал Вирениус и многочисленные чины императорской свиты.
Лейтенант Плотто отдал Николаю II рапорт, после которого император поздоровался с командирами и обошел фронт выстроившихся рядом с лодками моряков.
Императрица Александра Федоровна, сопровождавшая государя, одарила всех офицеров серебряными вызолоченными образками и передала на каждую лодку по одной серебряной вызолоченной иконе.
После процедуры вручения икон Николай II обратился к Плотто с вопросом о результате испытаний лодок.
Поначалу тот растерялся, но будучи человеком по – морскому прямым и бескомпромиссным, после недолгого молчания коротко доложил:
– Лодки пока приличных результатов не дали…
На лице Николая II проступило недоумение и крайнее недовольство. Он раздраженно спросил, обратившись к Авелану:
– А мне доложили, что лодки дали отличные результаты. Как же отправлять на войну лодки, которые неизвестно еще, будут ли ходить?..
Наступило тягостное молчание. Авелан повернулся к Нидермиллеру, тот к Вирениусу…
Плотто воспользовался паузой и решительно отрапортовал:
– Ваше Высочество! Беру на себя смелость поручиться, что при сборке во Владивостоке существующие в лодках недостатки будут устранены. План исправления мною уже намечен.
Николай II подал руку Плотто и сказал:
– Сообщите мне о первом удачном испытании во Владивостоке.
Лейтенант Плотто сдержал свое слово и после первого испытания во Владивостоке, давшего отличные результаты, послал телеграмму адмиралу Авелону для доклада императору.
Первой на Дальний Восток ушла 25 августа 1904 г. лодка «Форель». Она легко разместилась на существующей железнодорожной платформе. А в Токио по шпионским каналам полетела шифровка об отправке грозного оружия во Владивосток. Лодка прибыла в пункт назначения через два месяца.
На окончательную сборку и спуск на воду потребовалось всего два дня. Уже со 2 октября «Форель» находилась в состоянии готовности на случай блокады Владивостока.
Доставка лодки по железной дороге не вызвала особых трудностей. За исключением случая возгорания буксы платформы, на которой была размещена «Форель». Оказалось, что какой-то неизвестный сумел подсыпать песок в буксу. Охрана эшелона была усилена, но преступника так и не нашли.
Эшелоны с другими лодками ушли во Владивосток с территории Петербургского торгового порта только в конце октября 1904 года. В каждом эшелоне было по два специальных транспортера с лодками, семь багажных вагонов с имуществом и два классных – под команды и рабочих Балтийского завода, отправляемых для сборки лодок во Владивостоке.
Шифровки в Токио об отправке эшелонов ушли в тот же день.
Путь от Санкт-Петербурга до Владивостока для двух эшелонов с лодками оказался нелегким.
Их нередко загоняли на западные пути, где они бы долго могли простоять, если бы не энергия лейтенанта Плотто. Он еще терпел, когда их обгоняли воинские или санитарные эшелоны, но когда железнодорожники пытались пропустить так называемые частные, т. е. «коммерческие» составы, терпению Плотто приходил конец и он буквально приходил в бешенство. Тогда несладко приходилось начальнику станции и станционным жандармам.
На одной из станций «затерялся» вагон с аккумуляторами, которые были заказаны аж в Париже. Пропали и сопроводительные документы. Плотто составил телеграммы министру о пропаже вагона. Однако начальник телеграфной конторы отказался передать их по назначению. Бешенство Плотто достигло предела. Она приказал двум унтер-офицерам не выпускать начальника телеграфа из конторы, а сам быстро сходил в купе за стэком. А вернувшись, заявил перепуганному телеграфисту:
– Вот что, голубчик! Если через пять минут телеграммы не будут отправлены, я тебя начну лупить вот этим стэком.
К счастью для него, да и для Плотто тоже, подоспело станционное начальство с радостной вестью, что и вагон и сопроводительные документы нашлись.
Эшелоны двинулись в дальнейший путь.
Уже за Байкалом произошел случай, свидетельствующий о том, что за продвижением эшелонов пристально наблюдают японские шпионы.
На одной из стоянок команда вышла из вагонов, и так как мороз достигал 40 ° по Цельсию, моряки быстренько разожгли костры и с наслаждением грелись.
Рядом вертелся какой-то китаец с толстой черной косой за спиной, скалил крупные зубы и повторял бессмысленно: Росске, Росске…
Матрос Сюткин, один из самых опытных подводников, подозвал его:
– Эй, Ходя! Шанго, черепахины яйца, ходи сюда.
Китаец, скалясь, отрицательно покачал головой. Сюткин умудрился ухватить его за косу, несильно дернул за нее. К удивлению окружающих, коса оказалась в руках у Сюткина. И пока тот ошарашено смотрел на косу, китаец зашипел, ловким невиданным приемом сбил Сюткина с ног, потом еще одного из матросов и скрылся под вагонами. Так его и не нашли…